Евгений Лукин - Алая аура протопарторга
В подъезде, во дворе и на крыше, якобы не замечая друг друга, дежурили сотрудники контрразведки и террористы из «Красных херувимов», ибо Панкрату тоже почему-то запало в голову, что домовому, которого протопарторг на руках носит, наверняка известна истинная подоплека возвращения Африкана в Баклужино. Кроме того, поодаль, непонятно, на какой навар надеясь, отирались шестерки ныне покойного Есаула и кинутого им на пятнадцать сребреников Черепа… Ну и, само собой, несколько представителей иностранных спецслужб…
Знай об этом хозяйка квартиры, на звонок она все равно бы открыла. Подобно горьковскому буревестнику, Невыразинова приветствовала бурю и очень плохо переносила штиль. И буря, как правило, ждать себя не заставляла – являлась по первому зову, готовая к услугам…
Итак, ни секунды не колеблясь, свободная художница отвела защелку и настежь распахнула дверь (она все распахивала настежь!). На сплетенном из тряпочек произведении искусства, предназначенном для вытирания ног, сильно скособочившись и мелко помаргивая левым веком, стоял и непонятно куда смотрел жгучий брюнет – худой, невысокий, с кривоватым узким лицом.
– Г-г-г… – загыгыкал он, затем содрогнулся и зачем-то порывисто сунул правую руку за борт пиджака.
Ника с недоумением вгляделась в странного незнакомца, но уже в следующий миг зрачки ее расширились.
– Наконец-то! – восторженно взвизгнула она, кидаясь на шею гостю. – Кому только не говорила!… Аристарху говорила! Песику говорила! Где Кученог? Приведите мне Кученога! Такой лапушка!… Террорист! Подпольщик! Я просто обязана выпить с ним на брудершафт!…
Разумеется, Панкрат не ожидал столь бурной встречи. Кроме того, он еще не совсем оправился от недавнего припадка – и, практически не оказав сопротивления, позволил втянуть себя в прихожую, где сопротивляться было уже бессмысленно. С грохотом повалилась табуретка, загремели тазики, из-под ног враскат побежали помазки.
– Не пугайтесь, у меня так всегда!… – С этими гордыми словами Ника подставила скулу для поцелуя, и вконец деморализованный Кученог вынужден был неумело к оной приложиться…
Известно, что царя играет свита. К сожалению, Панкрат ни разу не слышал об этом старом сценическом правиле – иначе бы он ни за что не оставил своих бойцов двумя этажами ниже. Глава подполья искренне полагал, что его одинокого появления будет вполне достаточно, чтобы все пали ниц – и хозяйка квартиры, и дымчатый наперсник Африкана.
Понадеялся, короче, на свое грозное имя. «Не будешь тюрю кушать – Кученог заберет!…» Нашел кого пугать! И главное – чем!…
Гордыня нас губит, гордыня!… Хотя, появись он на пороге в сопровождении всей своей команды и с оружием наготове, реакция Ники, как мы вскоре увидим, была бы той же самой… А если вдобавок учесть, что Кученог вел трезвую безгрешную жизнь подпольщика и, сызмальства боясь женщин, предпочитал различать людей не по признаку пола, но исключительно по партийной принадлежности, то беззащитность его в данной ситуации становится очевидной.
– И-й… й-й… – Он все-таки попробовал упереться, но безуспешно. Его уже сажали в кресло.
– Нас так мало!… – вдохновенно вещала Ника. – Нас!… Творческих людей!… Так мало!… Нам надо встречаться!… Как можно чаще!… Я понимаю: некогда – теракты… Теракт – это вызов!… Это вызов системе!… Это вызов всему!… Что вы чувствуете, совершая теракт?… Я тоже хочу совершить теракт! То есть не-пре-менно возьмите меня на дело!… И вот попробуй только не взять!… Куда ты из Баклужино денешься?…
Как всегда до распития благородного напитка на брудершафт, к гостю она обращалась то на «ты», то на «вы».
Главарь боевиков судорожным движением отер покоробленный, взмокший лоб. Надо было что-то сказать… Но как?! Как это сделать, если зазора между словами Ника – Бог ей судья! – не оставляла вообще? Пока Панкрат пытался вспомнить, что он чувствует, совершая теракт, она уже трижды успела сменить тему.
– Голова у мужчины должна быть чистая и пушиться!… Если у мужчины сальные волосы – он для меня вообще не мужчина!…
Кажется, Кученога уже отчитывали за давно не мытую башку.
– Н-н…
– Глава подполья!… – в мистическом восторге восклицала Ника. – Это значит – черное кашемировое пальто!… Шляпа с мягкими полями!… Белое кашне!… Но не пиджачок!… Пиджачок снижает образ!…
Тут Кученог окончательно уяснил, что за Никой ему не поспеть в любом случае, и попробовал приступить к делу напрямик, минуя светскую беседу.
– Д-д… – начал было он, но тут в руке у него откуда-то взялась бутылка чумахлинского шампанского – и пришлось ее вскрыть. Ахнуло, как при покушении. Буйно закудрявилась пена, и Панкрата внезапно посетила тоска профессионала по навинченному на горлышко глушителю…
Страшная это штука – профессиональное мышление. Те, что снаружи, разумеется, поняли все превратно… За распахнутым настежь окном мотнулось нечто вроде гигантского маятника – спецназовец на веревке. По счастью, Панкрат Кученог сидел к происходящему спиной – поэтому обошлось без жертв. А то бы снял влет. Чисто рефлекторно…
Впрочем, спецназовец оказался приметлив и сообразителен. Уже отмахнув полпути, он разглядел, что в руках Панкрата не пистолет, а бутылка. Ухитрившись в последний момент изменить траекторию, отважный контрразведчик с маху вплющился в стену рядом с окном и, видимо, за что-то там ухватился. Внимания на него не обратили, поскольку шума он произвел немного, а тут еще отвлек нервно задергавшийся дверной колокольчик.
Ника поставила бокал на столик, выпорхнула в прихожую и распахнула входную дверь. Настежь, естественно…
– Аристарх!… – в восторге взвизгнула она, бросаясь на шею Аристарху. – Да ты моя умница! Я так тебе благодарна!… Такая лапушка твой Кученог!… Общительный! Обаятельный!…
Нет, нужно, конечно, быть Никой, чтобы при всем при том не заметить дюжину наставленных на тебя стволов!
– Ой, да ты с друзьями! – обрадовалась она. – Заходи! И они пусть заходят!…
– Нет… – несколько деревянным голосом отозвался Аристарх. – Я, пожалуй, зайду, а им некогда…
Ника заметно огорчилась, но особо убиваться не стала – все-таки главной ее добычей был сам Кученог…
Завидев непьющего Панкрата с бокалом шампанского, Ретивой остолбенел, а когда наконец пришел в себя, то обнаружил, что в его левой, свободной от пистолета руке тоже шипит и пенится неведомо как и откуда возникший бокал. Колдовство – да и только!… Но колдовством это быть никак не могло – с «Красными херувимами» подобные штучки не проходят…
Хотя, если вдуматься, бесцеремонность и напористость мало чем отличаются от колдовства: результаты и в том, и в другом случае – те же самые…
– Ты насчет домового выяснил?… – с недоумением спросил Аристарх.
Панкрат хотел ответить, но, разумеется, не успел.
– Ой, домовые!… – Ника звучно ударила в ладоши. – Это такие лапушки! Такие пушистые, нежные!… Погодите, не пейте!
Она вновь поставила свой бокал и выскочила в прихожую. Террористы переглянулись. Слышно было, как Ника взбирается на табуретку и распахивает настежь створки антресолей. Затем раздалось обиженное восклицание – и вскоре художница, надув губки, вновь появилась в комнате.
– Сбежал… – капризно пожаловалась она.
– Дымчатый? – отрывисто спросил Аристарх, также ставя бокал на стол и вынимая из заднего кармана знакомую читателю серебряную масленку.
Панкрат не сказал ничего – лишь подобрался по-волчьи.
– Дымчатый… – В огромных по-детски глазах Ники уже стояли слезы. – Пушистый…
– Спокойно… – сказал Аристарх. – Никуда он отсюда не денется. Сейчас быстренько все окропим – сам выскочит…
Он поднял масленку, но тут последовал акустический удар такой силы, что Ретивой пошатнулся и едва устоял на ногах, а приподнявшийся Панкрат снова упал в кресло. Изданный Никой вопль по частоте был близок к ультразвуку.
– С ума сошел?… – крикнула она, возвращаясь в слышимую часть спектра. – Водой!… Акварели потекут!…
– Да она святая… – пробормотал смущенный Аристарх.
– А от святой, думаешь, не потекут?… Убери фляжку! Все! Пока я не выпью с Кученогом на брудершафт, никаких домовых!
Панкрат бросил отчаянный взгляд на Аристарха, но тот лишь беспомощно приподнял брови. Сам он уже в подобной переделке побывал месяца полтора назад…
Глава подполья и свободная художница переплели руки с бокалами и пригубили благородную лозу Чумахлы. Непривычный к вину Панкрат поперхнулся, но Ника так сверкнула на него глазами, что пришлось пить до дна. И только было собрался бедняга Кученог перевести дух, как его кривоватый рот оказался наглухо опечатан жаркими губами хозяйки.
Глядя на них, Аристарх Ретивой крякнул и залпом осушил свой бокал…
И никто, естественно, не услышал стремительного проворота ключа и звука распахнувшейся входной двери.
