Федотова Юлия - Очень полезная книга
— Делаешь успехи, — хвалил Кьетт. — Эх, времени мало остается, а то бы мы с тобой и до материализации объектов могли дойти!
Иван так и ахнул. Вот бы этому чертову нолькру догадаться начать уроки парой недель раньше! Сколько возможностей упущено!
— Немедленно! Учи меня материализации!
— Вообще-то это очень сложное действие, — осторожно предупредил Кьетт и материализовал веник. Творение его вышло старым, грязным, и прутья выпадали. — Вот видишь! Я сам плоховато владею.
— У тебя же потенциалы офигенные, — заметил Иван с укоризной, потому что веник действительно был дрянным, да и зачем он вообще нужен, когда едешь на лошади зимой?
Кьетт с размаху зашвырнул свое творение в свеженаметенный сугроб.
— Видишь ли, материализация требует не столько силы, сколько образного мышления, живого воображения и художественной одаренности. У меня с этим как-то не очень. Ну хочешь, попробуй сам, вдруг получится? Тут главное сконцентрироваться и очень точно представить…
Иван попробовал. А дальше все было точно как в песне: «Сделать хотел утюг — слон появился вдруг…» «Интересно, что подумают местные жители, когда по весне обнаружат целую цепь странных, ни на что не похожих предметов, тянущуюся вдоль обочины?» — подумалось Ивану, когда он отправлял в сугроб очередное свое творение — покрытую сияющей амальгамой сферу величиной с кулак с торчащей сбоку (если так можно выразиться про сферу) скобкой. По замыслу оно должно было стать всего-навсего эмалированной кружкой, но еще ни разу замысел Ивана с воплощением не совпал.
— Ой, зачем ты выкинул? — огорчился снурл. — Красивая штучка была.
— Угу! Красивая! Только не похожа ни на что.
— Да плюнь ты на это дело, — уже не раз советовал Кьетт. — Это тебе не огонь метать. Тут либо дано от природы, либо нет, тренировки мало помогают. Только напрасно силы расходуешь.
Но Иван сдаваться не желал и упражнения свои прекратил только тогда, когда по настоянию Кьетта на поприще материализации испытал себя Болимс Влек. И надо же — с первой попытки извлек из небытия чудесную серебряную ложечку с витой ручкой и монограммой.
— Ах! — удивленно обрадовался снурл. — Моя любимая, точно как дома!
— Вот что значит живое воображение! — назидательно прокомментировал Кьетт. — А нам с тобой, друг мой, такого не дано… Кстати… — Тут он немного потупился, спросил осторожно: — Не согласился бы ты тоже звать меня Энге? А?
Может, и согласился бы. Вчера. Если бы первому предложили. А теперь…
— Ну уж нет! Я тебя старше и буду звать тебя Кьеттом, как полагается.
— Я так и думал, — покорно вздохнул нолькр.
Часа через два после захода солнца они достигли предместий Фазака. Увидев выросшую вдоль дороги череду небогатых домишек, решили, что это очередное село, потому что дальше дорога взбиралась на крутой холм, перекрывший весь обзор. Правда, в небе над холмом было разлито слабое желтоватое сияние, но его приняли за свет восходящей луны. Но свернули в придорожный трактир, не по-гевзойски грязный и облезлый, спросили у хозяина, далеко ли осталось до города Фазака, и услышали гордый ответ:
— Чай, и мы не в деревне! Фазак это и есть, он самый. Столица земли нашей!.. Комнату желаете-с или отужинать?
Пожелали и того, и другого. Хоть и выглядело заведение неприглядным, и навевало невеселые мысли о клопах, но слоняться по незнакомому городу в ночи не было никакого смысла. И городская стража всех миров такие прогулки обычно не одобряет, объясняйся потом с ней, кто такие, зачем пришли и не со злым ли умыслом. Но если бы и удалось ее миновать и жилье мага быстро отыскалось бы, все равно являться к нему незваными гостями в ночи — невежливо. В общем, остались до утра в заведении с трогательным названием «Приют странника» и совершенно отвратительной кухней, больше соответствующем приюту сиротскому. На ужин здесь подавали кашу-размазню тревожно-желтого цвета и непонятного состава, вареную колбасу с крупными вкраплениями жира и кувшин приторно-сладкого напитка, изготовленного из растворенных в кипятке леденцов с добавлением хмельной бражки. Причем один из леденцов, петушок на палочке, раствориться не успел, так и плавал в кувшине вместе с палочкой своей. «Не могу пить эту дрянь!» — возмутился Иван и потребовал пива. И тут же об этом пожалел. Чем угодно был поданный ему напиток, но только не пивом! Пришлось обходиться колодезной водой.
Комнату на этот раз они потребовали самую лучшую, из чувства самосохранения. По комфортабельности она сильно уступала тому закутку для прислуги, где они провели предыдущую ночь. Романтикой в ней и не пахло, пахло помойным ведром и плесневелой тряпкой. Зато у кроватей не подламывались ножки, на слюдяном окне висела засаленная штора, и пол был подметен «только вчера», а не на той неделе…
— Верса-аль! — присвистнул Иван, оглядывая мрачное голое помещение с каменными стенами, почерневшими от старости, низким потолком и сиротливо примостившимся в уголке рукомойником. — Если эта комната у них лучшая, что же творится в других?!
— А мне нравится! — возразил Кьетт без тени иронии. — Больше всего похоже на карцер в нашей казарме… Да, если занавеску снять и лишние койки вынести, вот эти, — он указал пальцем, какие именно, — ну точно наш карцер! Планировка та же почти… — Это прозвучало совсем уж ностальгически.
Снурл жалобно пискнул ему в ответ.
…Но зря негодовал Иван и страдал Болимс Влек. Все равно они почти не спали в ту ночь, а какая по большому счету разница, в богатой или скудной обстановке не спать, если света нет? Лежали в темноте и говорили, говорили, будто наверстывая упущенное за все дни. Ведь это были их последние часы в этом мире. Завтра их странному приключению придет конец. Каждый вернется в свой мир, жизнь повернет в привычное русло, и только память останется об этом знакомстве — случайном, коротком, но, кажется, уже начинавшем перерастать в дружбу. Вот только не было у этой дружбы шансов на жизнь, каждый это понимал. Завтра их разделит не пространство — что такое пространство в наши дни, ерунда, а не преграда! И даже сквозь время можно протянуть нить, передать весть — есть способы. Из мира в мир, наверное, тоже… если настоящим магом быть, а еще лучше — демоном. Нолькру, снурлу, тем более человеку этого не дано. Связавшая их цепь случайных совпадений разорвется навсегда…
Печально становилось от таких мыслей, и, чтобы не думать, они болтали до рассвета. И друг о друге узнали в те часы больше, чем за все предыдущие дни. «Синдромом попутчиков» называл такое состояние Иван. Ну случается в поездах дальнего следования, что вываливаешь вдруг совершено случайному человеку историю всей жизни своей, порой с излишними подробностями. Они уже чувствовали себя этими самыми попутчиками, готовыми расстаться навсегда.
Кое о чем из сказанного в те часы им потом пришлось пожалеть.
Часть вторая
ПОЗНАВАТЕЛЬНАЯ
Глава 1
трактующая о том, что примесь золота придает стеклу красный цвет, всякая магия основана на искаженной логике, а демоны по природе своей тоже бывают разные
Первое, что бросилось им поутру в глаза, был трактир. Нет, не то удручающее заведение, в котором они провели ночь. Буквально через три дома стояло еще одно, называлось «У тетушки Зо». Очаровательное, как пряничный домик, оно даже снаружи сияло хирургической чистотой, а из приоткрытой двери доносились такие ароматы свежей снеди, что пришлось позавтракать второй раз, просто невозможно было пройти мимо. И то сказать, после первого завтрака, состоявшего из подгоревшего, но не прожаренного омлета и куска сапожной подметки, гордо именуемой «пирогом», сытости в организме все равно не наблюдалось.
Потом они поднялись на холм, и оттуда им открылся живописный вид на город Фазак, припорошенный свежим снежком, нежно розовеющим в утренних лучах солнца.
Город было большим, очень большим по здешним меркам — народу в нем жило тысяч пятьдесят, не меньше (как со знанием дела определил Кьетт). Планировкой своей он напомнил Ивану Москву: в центре, на просторной площади, возвышался дворец местного правителя. От дворца во все стороны лучами расходились радиальные улицы, кольцевые опоясывали город идеально правильными окружностями, делили на кварталы. Всего Иван насчитал одиннадцать таких колец. Пять внутренних были обнесены зубчатой крепостной стеной, остальные лежали за ее пределами. Последнее же, внешнее, шло по самому подножию цепи холмов, окружавших город и создававших подобие гигантской чаши или арены, на дне которой и разместился Фазак. Дальше, за одиннадцатым кольцом, городская застройка утрачивала свою геометрическую строгость, и по внутренним склонам холмов маленькие бедняцкие домишки были разбросаны как попало, ни о каких улицах речи вообще не шло.
