Терри Пратчетт - Монахи истории. Маленькие боги (Мелкие боги)
— Да, очень надеюсь, что именно так. — Но… Но… Семикнижие не менее 17 раз весьма настойчиво повелевает нам бежать… — Убей, не представляю, почему. — сказал Ом. — Видишь того типа, чистящего кружки? Ты скажешь ему: “Дай мне…” — Но оно затмевает разум человека, говорит Пророк Оссори. И…
— Повторяю! Я не говорил этого! Обратись к нему!
На деле, мужчина сам обратился к Бруте. Он чудесным образом очутился по другую сторону бара, по-прежнему протирая кружку. — Вечер, господин. — сказал он. — Что будем?
— Я хотел бы выпить воды. — сказал Брута очень неуверенно. — И что-нибудь для черепахи?
— Вина! — сказал голос Ома. — Не знаю. — сказал Брута. — Что обычно пьют черепахи?
— Здешние обычно довольствуются каплей молока и чуточкой размоченного в нем хлеба. — сказал бармен. — Здесь много черепах? громко сказал Брута, пытаясь заглушить раздосадованные вопли Ома. — А, очень полезное философское животное, средняя черепаха. Обгоняют метафорические стрелы, побеждают зайцев на гонках , … очень ручные. — Ух…У меня нет денег. — сказал Брута. Бармен наклонился к нему. “Вот что я тебе скажу”-сказал он. — “Декливит только что купил весь поднос, он не обидится. — Хлеб с молоком ?
— Ох. Спасибо. Большое спасибо. — А, у нас есть всех сортов. — сказал бармен, выпрямляясь. — Стоики, Циники. Горькие пьяницы эти циники. Эпикурейцы. Стогастики. Анамахандриты. Эпистемологисты. Перипатетики. Синоптики. Все. Я всегда так говорю. И что я всегда говорю, так… — он поднял еще одну кружку и начал втирать ее насухочто в мире нужны все. — Хлеб с молоком! — кричал Ом. — Ты испытаешь мою ярость, за это, хорошо? А теперь спроси его о богах!
— Скажите, сказал Брута, потягивая свою кружку воды. — кто-нибудь из них разбирается в богах?
— Для таких вопросов тебе стоило бы поискать священника. — сказал бармен — Нет, я имею в виду… что есть боги… как они начали существовать… такие вещи. — сказал Брута, пытаясь подстроиться к специфическому стилю ведения разговора бармена. — Боги не любят этого. — сказал бармен. — Мы убеждались в этом несколько ночей, когда кто-то затрагивал такие темы. Космическая спекуляция существуют ли в действительности боги. Затем молния сквозь потолок с запиской, обернутой вокруг, гласящей: “да, существуем” и пара дымящихся сандалий. Вот так. Это выводит интерес за пределы метафизических спекуляций. — Хлеб, и тот не свежий. — пробормотал Ом; нос глубоко в блюдечке. — Нет, я знаю, что боги существуют, все в порядке. — быстро сказал Брута. — Я просто хочу побольше узнать о… них. Бармен пожал плечами. — Тогда я был бы тебе очень обязан, если бы ты не стоял около ценных вещей. сказал он. — И все будет по-прежнему и через сотню лет. — Он поднял следующую кружку и начал полировать. — Ты — философ? — сказал Брута. — Это появляется через некоторое время, как налет. — сказал бармен. — Молоко кончилось. — сказал Ом. — Говорят, Эфеба — демократическая страна. Тогда оно должно быть поставлено на голосование. — Не думаю, — сказал осторожно Брута, что я найду то, что хочу здесь. Гм. М-р продавец напитков?
— Да?
— Что за птица вошла, когда Богиня он попробовал неизвестное слово, — Мудрости была упомянута?
— Некоторые проблемы. — сказал бармен. — Некоторые затруднения. — Извините?
— Это был пингвин. — сказал бармен. — Это мудрая птица?
— Нет . Не слишком. — сказал бармен. — Не славится своей мудростью. Вторая среди самых курьезных птиц в мире. Говорят, летает только под водой. — Тогда почему?
— Мы не любим об этом говорить. — сказал бармен. — Это расстраивает людей. Проклятый скульптор. — прибавил он на вдохе. На другом конце бара философы снова подрались. Бармен наклонился вперед. — Если у тебя нет денег, сказал он, я не думаю, что тебе сильно помогут. Разговоры тут стоят не дешево. — Но они только…-начал Брута. — Для начала траты на мыло и воду. Полотенца. Фланелевое белье. Люфа. Пемза. Ванные соли. Это все учитывается. Из блюдечка раздалось бульканье. Вымазанная в молоке голова Ома повернулась к Бруте. — У тебя вообще нет денег? — сказал он. — Нет. — сказал Брута. — Однако мы должны раздобыть философа. — просто сказала черепаха. Я не могу придумать, и ты не знаешь, как. Нам нужен кто-то, кто занимается этим все время. — Конечно, ты можешь поискать старину Дидактилоса. — сказал бармен. — Он дешев, насколько это вообще возможно. — Не пользуются дорогим мылом? — сказал Брута. — Думаю, можно сказать без боязни опровержения, серьезно сказал бармен, — что он вообще ни коим образом никогда не пользуется никаким мылом. — Ох. Хорошо. Спасибо. — сказал Брута. — Спроси, где этот человек живет. — велел Ом. — Где я могу найти М-ра Дидактилоса? — сказал Брута. — Во дворцовом дворе. Рядом с Библиотекой. Не пропустишь. Просто следуй своему нюху. — Мы как раз пришли…-сказал Брута, но его внутренний голос посоветовал ему не заканчивать предложения. — Тогда мы, пожалуй, пойдем. — Не забудь свою черепаху. — сказал бармен. — Некоторые из них весьма вкусны. — Что б все твое вино превратилось в воду! — взвизгнул Ом. — Превратится? — сказал Брута, когда они вышли в ночь. — Нет. — Повтори мне. Почему именно мы ищем философа? — сказал Брута. — Я хочу вернуть свою силу. — сказал Ом. — Но в тебя все верят!
— Если бы они верили в меня, они могли бы обращаться ко мне. Я мог бы говорить с ними. Я не знаю, что стряслось. Никто не почитает других богов в Омнии, верно?
— Никому не позволяется. сказал Брута. — За этим присматривает Квизиция. — Да. Трудно быть коленопреклоненным, когда нет коленей. Брута остановился на пустой улице. — Я не понимаю тебя. — И не должен. Пути богов неисповедимы. — Квизиция удерживает нас на пути истины! Квизиция трудится для вящей славы Церкви!
— И ты в это веришь, да? — сказала черепаха. Брута посмотрел и узрел, что самоочевидность пропала. Он открыл и закрыл рот, но сказать было нечего. — Пошли, — сказал Ом, так мягко, как только удалось. — Пошли обратно.
* * *
Среди ночи Ом проснулся. С постели Бруты слышались звуки. Брута снова молился. Ом с любопытством прислушался. Он припоминал моления. Когда-то, однажды, их было множество. Так много, что он не мог бы выделить индивидуальной молитвы, даже если бы был расположен это сделать, но не это суть, ибо суть была в огромном космическом гуле тысяч молящихся, верующих разумов. В любом случае, слова не стоили того, чтобы их слушать. Люди! Они живут в мире, где трава продолжает зеленеть и солнце восходит каждый день, и цветы регулярно превращаются в плоды, и что же производит на них впечатление? Плачущие статуи. И вино, сделанное из воды! Обыкновенный эффект квантум-механического тоннеля, проявившийся бы в любом случае, если вы готовы ждать зиллионы лет. Так, словно превращение солнечного света в вино посредством лоз, винограда, времени и ферментов не было бы в тысячу раз более впечатляющим, и не происходило бы постоянно… Да, сейчас он не мог совершить даже большую часть основных божеских трюков. Сложно поразить кого-нибудь молниями с эффектом искр с кошачьего меха. Он славно и крепко поражал в свое время. Сейчас его сил хватало лишь на хождение по воде и кормление Себя Единственного. Молитва Бруты флейтой звучала в мире тишины. Ом подождал, пока послушник снова успокоится, а потом высунул ноги и двинулся, раскачиваясь из стороны в сторону, в рассвет.
* * *
Эфебцы шагали по дворцовому двору, окружая омнианцев подобно, но не совершенно, как тюремный эскорт. Брута заметил, что Ворбис кипит от ярости. На боку лысого виска инквизитора билась маленькая жилка. Словно почувствовав на себе взгляд Бруты, Ворбис повернулся. — Сегодня утром ты сконфужен, Брута. — сказал он. — Простите, лорд. — Кажется, что суешь нос в каждый угол. Что ты ищешь?
— Ух. Просто интересно, лорд. Все ново. — Вся так называемая мудрость Эфебы не стоит строчки из малейшего параграфа Семикнижия. — сказал Ворбис. — Не должны ли мы изучать труды неверных, дабы бдительнее стеречь пути ереси?
— Ах. Убедительный аргумент, Брута, и один из тех, что инквизиторы слышали множество раз, только в большинстве случаев не совсем четко. Ворбис сердито посмотрел в затылок Аристократеса, возглавлявшего шествие. — Однако лишь маленький шаг отделяет слушание ереси от обсуждения непреложной истины, Брута. Ересь всегда притягательна. В этом ее опасность. — Да, лорд. — Ха! Они не только создают запрещенные статуи, но даже не могут хорошо этого сделать!
Брута не был экспертом, но даже он должен был признать, что это было правдой. Сейчас, когда их новизна померкла, статуи, украшавшие каждую нишу во дворце, действительно выглядели дурно сделанными. Брута был совершенно уверен, что только что он миновал одну с двумя левыми руками. У другой уши были разной величины. Не то, что бы кто-то намеревался создать уродливых богов. Подразумевалось, что это будут весьма привлекательные статуи. Но скульптор не слишком преуспел в этом. — Кажется, эта женщина держит пингвина. — сказал Ворбис. — Патина, Богиня Мудрости. — автоматически сказал Брута, лишь потом сообразив, что это он сказал. — Я… э… слышал, как кто-то сказал это. — Разумеется. Хороший же должен быть у тебя слух. — сказал Ворбис. Аристократес остановился у внушительных дверей и кивнул делегации. — Джентльмены, сказал он, — Вас сейчас примет Тиран. — Запомнишь все, что скажут. прошептал Ворбис. Брута кивнул. Двери распахнулись. По всему миру существуют правители с титулами вроде “благородный”, “Верховный”, “Владетельный Лорд Того или Иного”. Лишь в одной маленькой стране существует правитель, избранный людьми, и они могут отстранить его, когда только пожелают , — и они называют его Тираном. Эфебцы верили , что каждый человек должен иметь право голоса. (При условии, что он не беден, не чужестранец, или не дисквалифицирован по поводу того, что он сумасшедший, легкомысленный или женщина. ) Раз в пять лет кто-нибудь избирался Тираном, если он ухитрялся доказать, что он честен, умен, здравомыслящ и достоин доверия. Немедленно после избрания, конечно, становилось ясно любому, что он — сумасшедший, уголовник, непроходимый тупица со взглядами среднего философа с улицы, разыскивающего полотенце. И через пять лет они выбирали другого, точно такого же, и действительно удивительно, как разумный народ продолжает делать одни и те же ошибки. Кандидаты на Тиранство выбирались, кладя черные и белые шарики в разные урны, что служит поводом хорошо известному высказыванию о политике. Тиран был маленьким толстым мужчиной с тонкими ногами, производившим на людей впечатление яйца, вылупившегося вверх ногами. Он одиноко сидел на середине мраморного пола на стуле, окруженном свитками и клочками бумаги. Его ноги не доставали до пола, а его лицо было розовым. Аристократес что-то прошептал ему на ухо. Тиран поднял глаза от своих бумаг. — А, омнианская делегация . — сказал он и улыбка промелькнула по его лицу, как ящерка — по камню. — Садитесь, все вы. Он снова посмотрел вниз. — Я — Дьякон Ворбис Квизиции Цитадели. — холодно сказал Ворбис. Тиран взглянул вверх и одарил их еще одной ящерной улыбкой. — Да, я знаю. — сказал он. — Ради выживания вы мучаете людей. Сядь, Дьякон Ворбис. И твой пухлый юный друг, который, кажется, что-то высматривает. И остальные. Сейчас появятся девушки с виноградом и прочим. Так случается всегда. В сущности, этого трудно избежать. Напротив стула Тирана стоял ряд скамей Омнианцы сели. Ворбис продолжал стоять. Тиран кивнул: “Как вам будет угодно.”-сказал он. — Это нестерпимо! — рявкнул Ворбис. — С нами обращались… — Много лучше, чем вы бы обращались бы с нами. — мягко сказал Тирант. — Садитесь, или стойте, милорд, ибо это — Эфеба, и, конечно, вы можете стоять на голове, если пожелаете, но не ожидайте, что я поверю, что если бы я искал мира в вашей Цитадели, мне было бы позволено делать что-то, кроме как лежать ниц на том, что покинуло мой желудок. Сядьте, или продолжайте стоять, милорд, но тихо. Я почти кончил. — Что кончили? — сказал Ворбис. — Мирный договор. — сказал Тиран. — Но это то, что мы здесь будем обсуждать. — сказал Ворбис. — Нет, сказал Тиран. Ящерка мелькнула снова , это то, что вы здесь будете подписывать.
