Кир Булычев - Похищение чародея (сборник)
Я задумался. Конечно, соблазн был велик. Но я понимал, что Григорий Сергеевич прав. Для меня величие и смысл подвига заключались в жертвенности. Наш клон можно было назвать, будь нам свойственно чувство черного юмора, клоном имени Александра Матросова (был такой герой во время Отечественной войны, который закрыл собой амбразуру). Клон Даши существовал и объединялся на принципе жизни. Наше внутреннее противоречие заключалось в конфликте индивидуального стремления к жизни и социальной значимости смерти. Конфликт Даши был между определением спутника жизни, которого ей выдаст Мария Тихоновна, и желанием ее глаз и тела самой выбрать себе партнера. Вот и сейчас она толком не знает, можно ли поддаться голосу плоти или надо ждать распоряжения свыше?
Вам иногда может показаться, что я размышляю слишком умно и сложно. Но это ведь не только мои мысли, это и мысли моих генетических родителей, унаследованные мною в неполной и порой уродливой форме. Я сам не знаю, откуда вдруг во мне возникают слова, фразы и обрывки мыслей, которых, по здравом размышлении, во мне и быть не может.
– Я ловлю себя на том, что я — узурпатор. Даже мысли краденые.
Наверное, поэтому я не имею права на долгую жизнь.
– Ты о чем задумался? — спросила Дашенька.
Глаза у нее горели — мы вышли в коридор, под потолком которого тянулись рядком маленькие яркие лампочки. Вот глаза и отражали их.
Когда мы проходили мимо кабинетов бухгалтерии, Дашенька вдруг спросила:
– А мы еще встретимся?
Вместо ответа я поцеловал ее. Так обрадовался. Не ожидал этих слов. Но этот поцелуй был скорее нежным, чем страстным. Вы понимаете разницу?
– Погоди, — сказала Даша. — Кто-нибудь обязательно пойдет мимо.
– Ну и пускай! — Мне в тот момент и в самом деле было все равно. Я бы не испугался и самого Григория Сергеевича.
– Я скажу Марии Тихоновне, что выбрала тебя в свои мужья, хорошо?
– Погоди, — попросил я.
– Ты не хочешь?
– Я очень хочу. Но я ведь тоже не совсем себе принадлежу. И нам могут запретить встречаться.
– Я очень сильно попрошу!
– Твоя Мария Тихоновна моему доктору — не указ.
– Ты уверен?
Она даже остановилась посреди коридора.
– Боюсь, что так.
– Значит, я не смогу выбрать тебя? Тогда мы убежим отсюда.
– Куда?
– Туда, где можно быть со своим любимым человеком.
– Я не знаю такого места.
– Ваня, дорогой. — Она стала сразу куда старше и мудрее меня. — Мир не заканчивается этой клиникой. А мне кажется, что ты всю жизнь прожил здесь, не выходя на улицу. Люди летают на Луну, кидают бомбы, изобретают компьютеры, а ты сидишь здесь и чего-то ждешь. Ты ведь даже не рассказал, для чего готовили твой клон. Неужели просто так? Никто не живет просто так. У каждого человека есть цель. Даже если ему кажется, что цели нет. Но от тебя зависит очень многое, правда?
У нее была такая милая для меня манера, совсем как у англичан, задавать одним словом вопрос в конце фразы. «Правда?» — говорила она.
– Мне хочется, чтобы ты меня целовал. Видишь, какая я искренняя? Я тебе честно скажу, только не смейся, мне очень хотелось там, на кровати, чтобы ты все сделал, что хотел сделать… Да не красней ты, умоляю! Но я не могла тебе позволить потому, что сама еще не решила, и еще потому, что я очень обязана всем, даже жизнью, Марии Тихоновне. Я не могу обмануть ее доверия. Но я смогу переубедить ее, если она приготовила для меня другую участь.
Мне хотелось сказать: «Голубушка, девочка, твоя участь куда хуже, чем тебе кажется. И это не выбор мужчины, а выбор жизни или смерти».
– Сколько вас в клоне? — спросил я.
– Десять, — сказала Даша. — А почему ты спрашиваешь?
– И всегда было десять?
– Нет, сначала было пятнадцать. Пятеро уже устроили свою судьбу.
– Ты их видела после этого?
– Это же невозможно! Они в других городах и даже странах. Давай говорить о нас, а не о других.
– Я просто думал, где тебя искать, если тебя отдадут замуж в Австралию?
– Это шутка?
– Шутка.
– Ты слишком часто шутишь. Иногда я даже не представляю, верить тебе или нет. Ну, что ты придумал?
– Скажи, когда вы будете в следующий раз в бассейне?
– Сегодня среда? Значит, в субботу.
– Я не дотерплю!
– Еще как дотерпишь, — возразила Дашенька. — Но попрошу ни с кем больше на свидания не ходить.
– Слушаюсь, мой женераль!
– Я могу быть ужасна.
– Я чувствую.
– Можешь меня поцеловать.
– А обнять можно?
– Ваня, ну кончай свои шутки!
И мы целовались еще минут десять или двадцать, хорошо еще, что все ушли из бухгалтерии.
7
Когда я проходил мимо хирургии, мне захотелось снова взглянуть на того человека, но я не успел этого сделать, потому что в коридоре меня поймал доктор Блох.
– Ну, ты молодец! — сказал он с улыбчивой угрозой. — Все с ног сбились — куда делся наш активист?
– Почему сбились?
– Кто-то не явился на ужин, при условии, что наши апартаменты куда как уступают Тауэру, никуда в них не скроешься. А вот ты скрылся.
Блох засмеялся.
Я боялся его куда больше, чем Григория Сергеевича. Вернее, главного врача я не боялся, а уважал. А Блох был недобрым.
– Ты хочешь, чтобы к тебе приняли меры? — спросил Блох. — И жить торопимся, и чувствовать спешим.
– Я в бассейн ходил, — сказал я. — В бассейн.
– Купался? Без плавок?
– Я смотрел. На девушек смотрел.
– И чего увидел? Вернее, кого увидел?
Я постарался не бояться. Я спросил, как будто ни в чем не был виноват:
– А где Григорий Сергеевич?
– Он давно тебя хватился. Иди в кабинет… А когда я отошел, он повторил с издевкой:
– На девушек смотрел… Эстет!
Я хотел заглянуть к нам в спальню, потом решил — лучше не буду откладывать. Открою Григорию Сергеевичу правду. А может, не говорить правду? Может быть — как получится.
Григорий Сергеевич у себя в кабинете сидел за столом и разыгрывал задачку на шахматной доске.
– Голубчик, — сказал он. — Ты загоняешь себя в непроходимые моральные дебри. Ты подумал, что эту девочку завтра могут позвать на Голгофу? Или труба выкрикнет твое имя?
– Любой человек живет точно так же, — сказал я, словно говорил не я, а кто-то втрое умней. — Начнется землетрясение…
– Не люблю философов, — сказал Григорий Сергеевич.
– Кто был моим отцом? Моим биологическим отцом?
– Излишняя информация.
Он закурил. Он курил через длинный металлический мундштук — в этом мундштуке было нечто старомодное и неестественное, словно лорнет.
– Ты лишил ее невинности на койке в пустой палате? — спросил он.
– Я никого ничего не лишал.
– Жаль, — сказал доктор. — Значит, тебя плохо учили.
– А кто тот человек в палате?
– Палата пустая.
Мы говорили о разных палатах.
– Это не маршал Параскудейкин.
– Я его не знаю в лицо. Мой доктор врал. Почему?
– Но спутать невозможно!
– Генерала сразу же увезли в центральный госпиталь Министерства обороны.
У его сигарет был особенный дурманящий запах. Григорий Сергеевич не курил вне своего кабинета.
– Надо будет взять тебя ко мне на дачу. Ты ведь никогда не ходил по грибы?
Я пропустил его слова мимо ушей.
– Позвольте мне видеться с Дашей, — попросил я.
– Сомневаюсь, что это разумно.
– Даже если мне суждено пожертвовать собой…
– Не преувеличивай своей роли. — Григорий Сергеевич пустил душистый дым мне в лицо, даже голова закружилась. — Ты ведь орудие справедливости.
– Но пока я жив, я могу любить, — взмолился я.
– Ты хочешь слишком многого. Ведь и ей никто не позволит играть с тобой в любовь.
– Я не согласен, — сказал я.
Я сдерживался, потому что не смел объявить доктору войну. И не был уверен, что меня поддержат братья, Вернее всего — нет.
– Я прошу вас, подумайте еще. — Голос мой был приниженным и даже умоляющим. Поверит ли он мне?
– Иди, — сказал Григорий Сергеевич, — еще не вечер. Был глубокий вечер.
Пора спать.
Барбосы находились в спальне, они уже легли.
– Ты где был? — спросил Рыжий. — Ты ее нашел? Я разделся, не зажигая света.
– Вы ему верите? — спросил я.
– А кому верить? — спросил Черный Барбос.
– Я не могу себе простить, что не поверил Алексею, — сказал я.
– Все знают, что ты на него настучал, — сказал Рыжий Барбос. — И они послали его вместо Олега. Все знают, что виноват ты.
– Я попался. Меня подставили.
– Как знаешь, — сказал Барбос.
– В палате маршала лежит другой человек.
– А что? — спросил Рыжий Барбос,
– Может, и здесь нас обманули?
