Михаил Успенский - Белый хрен в конопляном поле

— Две кружки кваса, да вы тоже из Техаса? Квасом запивай, а про джин не забывай!

Как раз на квасе посол Бонжурии и поломался, начал размахивать длинным указательным пальцем и толковать:

— Чизбург! — кричал он на весь кабак. — Все дело в Чизбурге!

— А Чизбург-то тут при чем? — не понял горбун.

— При всем! — мрачно сказал Кадрильяк. — Его величество опасается, как бы нам не пришлось начинать все сызнова…

— Вот те на! — сказал Ироня. — Да ведь вы же там все окрестности запустошили и даже развалины с руинами посыпали солью…

— Солью, — подтвердил посол. — И перцем. Но вот шпионы наши… То есть, шпионы ваши, а наши разведчики… Или лазутчики? Или сыщики?

— Или пронырщики, — предвосхитил его шут. — Ну, что они докладывают?

Кадрильяк посмотрел на него хитренько-хитренько.

— Стены, — сказал он и попытался уснуть, пристроив под голову миску с одиноким соленым рыжиком.

Ироня, презрев дипломатический иммунитет ткнул посла двоезубой бонжурской вилкой.

— Стены — что? — прошептал шут.

Граф поморщился и приоткрыл глазик.

— Стены растут, — сказал он. — По ночам. Никого нет, а стены растут. Растут из-под земли, как… как зубы. Нет, как целые челюсти… Или челые целюсти? Прудь бокляты таши восты…

И прикрыл голову руками, давая тем самым знать, что будить его в другой раз бессмысленно.

— Жаль, — сказал Ироня. — А я вам, ваше сиятельство, как раз хотел открыть государственную тайну. Не одного царевича родила королева, не одного королевича родила царица, а сразу двоих! Все равно об этом завтра народу объявят, — добавил он исключительно из вредности. — А вот про то, что же в башне случилось, я и впрямь не знаю… — сказал шут самому себе и встал из-за стола, даже не покачнувшись. — Разучилась пить дипломатия, — заметил он. — А ведь этот еще из лучших.

Столь же твердой походкой он покинул кабак и вышел на площадь.

Башня безмолвной королевы пылала, рассыпая в темном воздухе искры и бревна. Король Стремглав хоронил свою возлюбленную и по-людски, и по-эльфийски одновременно, сочетая каменный склеп с погребальным костром.

Горбун поспешно прикрыл глаза рукой, хохотнул было, потом вздохнул.

— Эх, дружище, был ты доселе Стремглав Бесшабашный, а будешь отныне Стремглав Безбашенный…

И верно — по всему деревянному городу катился тревожный пожарный набат…

ГЛАВА 23,

Никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах не следует объявлять народу всю как есть правду. Потому что народное сознание, неспособное вместить ее всю разом, начнет мутиться, а это чревато беспорядками.

Впрочем, нельзя обнародовать и всю ложь целиком — по той же самой причине. Чем и воспользовался в свое время горбун Ироня, поднимая народ на борьбу.

Правду или ложь следует внедрять помаленьку, частями, кусочками и в сильно разбавленном виде — все равно как кормить бульоном с ложечки человека после долгой голодовки.

Все это король Стремглав уже усвоил.

Поэтому сначала жителям столицы сообщили, что королева Алатиэль погибла от руки внезапно взбесившейся горничной, а та, очнувшись от приступа безумия, бросилась с башни вниз.

Через день пошли слухи, что горничная здесь ни при чем — супруга монарха погибла родами оттого, что повитуха не вернулась вовремя с побывки у родных, исчезнув по дороге неведомо куда. А уж невинная горничная покончила с собой от отчаяния.

И только на третий день объявлено было, что умереть королева действительно умерла, но младенец-наследник жив и здоров, чего и вам желает.

Тогда и устроили в Столенграде поминально-праздничный пир.

А уж на утро четвертого дня никого из похмеляющихся жителей города не удивило известие, что младенцев на самом деле двое. Все равно уже у многих в глазах двоилось от совиньона. Таким образом беспорядков не случилось.

Правда, последнего сообщения могло и не быть…

— Государь! — воскликнул горбун, увидев двух сморщенных красных парнишек. — Рождение близнецов грозит государству смутой! Престол-то один!

— Так ведь кто-то из них родился первым! — робко сказал Стремглав.

— А кто? Вдруг ты объявишь законным наследником младшего?

— Мы и сами не знаем, кто из них старший, кто младший… Да ведь и свидетелей-то нет…

— В том и беда, что нет! И какая-нибудь кучка недовольных придворных в свое время начнет склонять младшего принца к бунту…

— Далеко заглядываешь, — сказал король. — Пока-то еще у нас появятся настоящие придворные, пока-то они овладеют высоким искусством дворцовой интриги!

— Э, твое величество, чем-чем, а этим-то они живо овладеют: дурное дело нехитрое! И потом — случись с тобой что, сразу же начнется такая смута, что наша по сравнению с ней покажется кабацкой дракой!

— Что же делать? В книгах твоих на этот счет что-нибудь сказано?

— Сказано. Например, в романе «Тайны плезирского двора». Я эту книгу во время сарацинского похода изучил. Дело было при Пистоне Втором. Королева принесла двоих, и первый министр де Шурше приказал спрятать второго ребенка и растить его в лесной глуши на случай, если с наследником что-нибудь случится…

— И Пистон Второй согласился?

— Да он у этого министра с руки ел, ни в чем не возражал, да и пьян все время был, оттого скоро и помер. А королева этого самого де Шурше вообще любила…

— Ну вот, — сказал король. — Придется обоим пеленки менять, а заодно и мне другие портки надеть… Надо же — как по команде! Уже в четвертый раз!

— Бабка! Обиходь детишек — король вам не нянька! — закричал Ироня на фрейлину Инженю.

— Прямо не хочу их из рук выпускать, — сказал Стремглав. — Это все, что мне от нее осталось…

— Все равно их кормить пора, — сказал горбун и засмеялся, вспомнив свои возмутительные враки. — Так вот, вырос молодой Пистон Третий и невзлюбил первого министра, заодно и матушку уличил в беззаконной связи. Пригрозил министру скорой отставкой на виселице. Тогда де Шурше послал в лес за вторым парнишкой, чтобы в урочный час подменить законного владыку, посадить самозванца на трон, а настоящего короля заточить в подвал, надев тому на лицо железную миску с дырами для рта, носа и глазок.

— Может, железную маску? — спросил Стремглав, нехотя передавая сыновей нянькам.

— Ха, он же не дурак! Закажи кузнецу железную маску — сразу слухи пойдут, разговоры: зачем, кому? А дырки в миске провертеть может всякий, хотя бы и первый министр. Проведали об этом три королевских полотера и четвертый истопник. Ну, дальше много чего было — тайные гонцы, мертвые отцы, вещие призраки, явные признаки, погони, похищение подвязок королевы, поединки, пиры, куртуазные похождения, обмороки, выкидыши, подмены писем, плавание в Стрижанию, казнь коварных Трахтенберга и Ротенфельда, разговоры с могильщиками — книга вон какая толстенная!

— Чем же она кончилась? — нетерпеливо спросил Стремглав.

— Да ничем! — сказал горбун и сплюнул. Потом спохватился и растер плюнутое по паркету. Паркет был сработан из сырого дуба, и каждая паркетина стояла горбом. — Ну, запихали Пистона Третьего в темницу, напялили железную маску, то есть миску. Ну, привезли из леса его двойника. Стали сажать на трон. Глядят — а парень-то на царственного брата ну нисколечко не похож! Они не близнецы оказались, а двояшки! Об этом-то министр и не подумал, что двояшки бывают — один в отца, другой в мать… Тут и мать, кстати, покаялась… Три полотера и четвертый истопник истинного короля из темницы вызволили, министра де Шурше повесили, предварительно лишив пенсии. А железную миску дырявую залатали и оставили на королевском столе для вечной памяти — да ты же сам ее видел и еще удивлялся: чего она среди столового серебра и золота делает. Полотерам да истопнику присвоили очередные звания.

— А что с братом сталось?

— Это который из леса? Ну, уж про него ты слышал — это прославленный маршал Колотье. Он у себя в лесу первым браконьером был, вот и в бою…

— Постой, — сказал Стремглав. — Что же нам делать? Тоже прятать одного в лесу? Чтобы ты потом его в нужное время извлек?

— Я — не министр де Шурше, — с достоинством ответил шут. — Он этого романа не читал. Но похожи друг на друга твои сыновья — и волосики, и глазки, и прочее…

— Дураки вы, дураки оба, — сказала молчавшая дотоле фрейлина Инженю, принимая у няньки одного из мальчишек. — У младенца и волосы, и глазки еще десять раз в цвете переменятся. Ты сам, Стремглавка, черным родился и даже в шерсти, а к ходячим годам посветлел… Обух покойный даже сомневаться начал — от него ли ты!

— Тогда делать нечего, — вздохнул Ироня и с самым суровым видом заявил: — Чтобы не было в государстве смуты, одного младенца следует тайно удавить, а свидетелей казнить!

Стремглав от такого предложения не сумел даже рта раскрыть, зато раскрыл рот ребеночек: нянька, услышав страшные речи шута, выронила мальчика на горбатый паркет — только головка состукала.