Андрей Белянин - Колдун на завтрак
— Не будите его, — попросил я. — Не то и впрямь свадьбу проспит. А ты обернись-ка, милейший…
— Я что ль? — баском откликнулся кучер, поворачиваясь всем корпусом.
Заехать ему рябиновым прутом поперёк самодовольной рожи было односекундным делом…
— А-а-а, мать твою, хорунжий! — взревел косматый бес, свалившись с телеги.
Кобыла, почуяв свободу от вожжей, мигом встала, и мир вокруг нас неузнаваемо изменился. Если минуту назад мы ехали по широкой просёлочной дороге к гостеприимно светящейся огнями хате, то теперь стояли ровнёхонько напротив старого кладбища, то есть в абсолютно противоположной стороне от села. И это ещё ничего, мог и в болото завезти, ведьмин выкормыш…
— Вставай! — Я спрыгнул с телеги, за шиворот поднимая рослого, воющего от боли бесюгана. Рябиновый прут для таких что раскалённое железо, шрам на всю жизнь останется как память о казачьей руке. — Кто послал?
— Да я тя ща… порву своими же клыками! — ощерился он, уже не пытаясь спрятать своё истинное лицо за благообразной крестьянской личиной.
Бес так и бросился на меня, как пёс, но не учёл, на кого нарвался. К такой нечистой силе у меня сантиментов нет — прямым ударом носка сапога я нещадно вбил ему два или три его зуба в его же глотку. Негодяй с воплем перекатился на бок, отплёвывая чёрную кровь…
— Поогрызайся мне ещё тут, — сурово посоветовал я. — Если кто в Оборотном городе сказал, что с Иловайским договориться можно или запугать, так не верь, брехня это. Я вашего брата рогатого бил и бить буду без малейшей жалости! А теперь спрашиваю в последний раз: кто послал?
— Ве-эдьма-а…
— Рыжая? Мамзель Фифи? На одну ногу прихрамывает, а морда как у пёстрой собаки?
— Она-а… самая… сука…
— Кто бы спорил… — согласился я, предпочитая думать, что этим нехорошим словом бес обозначил подославшую его ведьму, а не меня. Но на всякий случай упёрся ему рябиновым прутом в кадык. — А Птицерухов у нас где?
— Не знаю-у, — огрызнулся бес, заливаясь злыми слезами, но боясь даже пошевелиться.
— Сейчас палку в глаз воткну, — без зазрения совести соврал я.
— На свадьбу он собирается-а-а! Тебя дожидаться будет…
— Ну вот, другое дело, а говорил, что не знаешь. — Я отошёл в сторону, помахивая прутиком. — Спасибо за информацию, как говорит одна краса ненаглядная. А ты иди себе с богом…
Сколько мне известно, худшего пожелания для нечистой силы и придумать трудно. Бедного бесюгана аж перекорёжило от такого тёплого напутствия, но он кое-как приподнялся, стал на одно колено и уточнил:
— Могу… уйти?
— Валяй.
— А ты в спину ударишь?
— Делать больше нечего. Сказано тебе, вали отсюда…
— Благодарствуй, казачок, — злобно ухмыльнулся он щербатым ртом, быстренько откатывая в сторону. — Потешился ты надо мной… Не ожидал такого. Всякое слыхал, да думал, враки, не бывает таких людишек. Чтоб не святой монах, а простой человек…
— Много говоришь. — Я подобрал брошенные вожжи и сел на кучерское место.
— А ты уж думал, что я так просто уйду?! — Нечистый захохотал самым противным образом, в его окровавленной пасти прямо на моих глазах выросли новые зубы, острее прежних. Он хлопнул в ладоши, и кладбищенская земля зашевелилась. Собственно, чего и следовало ожидать…
Могилы начали осыпаться, кресты и надгробные камни заваливаться на сторону, а слева и справа стали вылазить на свет божий, под сияние лунное, недоразложившиеся мертвецы и неупокоенные скелеты. Не то чтобы так уж много, с десяток, не более, и не то чтобы очень уж страшные (я-то всякого насмотрелся), но активные, как заразы, и шустрые до дрожи. Они все, кто быстрей, кто медленней, ринулись на нас, по-волчьи пытаясь унюхать тёплый человеческий запах безносыми дырками.
Кобыла испуганно всхрапнула, подавая задом. Бесюган сцапал её за гриву и злобно прошипел:
— Вырваться думаешь? Ан не быть по-твоему!
В один миг он уродливой чёрной птицей подпрыгнул вверх, завертясь винтом, и с размаху хлестнул сивую лошадь уродливым хвостом прямо в лоб! И исчез… даже пыли от него не осталось.
— Храни нас, Царица Небесная, — чинно перекрестился я.
А кобыла повернула голову, безумно знакомо оскалилась и подмигнула:
— Что ж, такого поворота ты ведь не ожидал, хорунжий?! Ныне я твоей лошадкой побуду, а на мне где сел, там и слез. Нехай тя скелеты погрызут, а я уж потом своё возьму!
— Да-а… я, конечно, думал, как выкручиваться буду, но… — честно признался я, наматывая поводья на кулак и вздымая рябиновый прут. — Но вот ТАКОЙ помощи от нечистого духа даже не ожидал, это точно!
— В смысле? — не поняла кобыла, то есть бес, который в неё вселился.
— В смысле большое тебе спасибо, — не стал объяснять я, а с размаху огрел её прутом по крупу.
Недалёкий бес взвыл дурным голосом и, взвиваясь на дыбы, взял с места в галоп. Я твёрдой рукой держал вожжи, направляя его на выползшую из могил нежить. Хрупкие кости ничего не понимающих скелетов только и хрустели у нас под тележными колёсами. Кому иссохших мозгов хватало, те быстренько закапывались обратно. Но повезло немногим…
Дав по кладбищу два круга почёта, я погнал беса к селу. Ни на минуту не выпуская поводьев, хлеща его прутом без всякой интеллигентской жалости, не позволяя ни передохнуть, ни опомниться. В общем, телега летела со скоростью пробки от шампанского, и до указанной на горизонте хаты девки Маньки мы долетели в предельно короткое время. Компенсировано было всё — и задержки в пути, и разборки с бесом, и пляски на погосте с мертвецами, и иное-прочее. Сивая кобыла упала на колени прямо перед невестиным плетнём, а я, быстро спрыгнув, подошёл к ней, строго заглянув в глаза:
— Сам уйдёшь или добавить?
— Сми-и-луй-ся-а…
С узды, вместе с хлопьями жёлтой пены, выпал махонький, не больше пятачка, чёрный бес в крайнем изнеможении, пытаясь найти хоть какую-то мышиную норку, дабы спрятаться. Я немного наподдал ему сапогом (получи, враг рода человеческого!) и, лишь убедясь, что он по параболе ушёл к звёздам, потрепал по мокрой шее пришедшую в себя кобылу. Уж животное-то по-любому ни в чём не виновато…
— Жених! Жених от-то приехал-ста! — истово завопил кто-то.
Тут у меня начинается вторая глава свадебных приключений. Я отбросил за спину совершенно измочаленный рябиновый прут и помог набежавшим девкам кое-как выгрузить из телеги безмятежно пьяного Петрушу. Только после этого из-под сена показались две совершенно седые головы моих провожатых…
— Чё то было-то, ась? — сипло выдохнул самый храбрый.
— Да ничего особенного, — отмахнулся я. — Идите в дом, выпейте немного, и всё пройдёт.
— Дак ить… скока ж выпить надо, чтоб такое позабыть? — заплетающимся языком уточнил второй.
Я пожал плечами, мне и кружки чаю достаточно, а их впечатлительным натурам, думаю, по ведру-полтора мутного, нечищеного самогона. Он и цепляет крепче, и по шарам лупит знатно, и наутро в голове вообще ни одной мысли, память отшибает напрочь. Что в данном случае, согласитесь, скорее только во благо для неустоявшейся психики…
Парни переглянулись и, не сговариваясь, вывалились из телеги, бегом бросившись в хату. Уверен, они последовали моему совету на все сто, да ещё с перевыполнением. Я же вошёл в гостеприимно распахнутые двери чинно и благородно, как подобает истинному свадебному генералу.
Когда надо, изобразить «его превосходительство» на самом деле не так уж и трудно, а я-то на дядюшку почитай не первый день, не первый год по службе любуюсь. Главное, войти молча и встать в значимой позе. Сурово сдвинуть брови и раздувать ноздри, чтоб и в перепачканном мелом мундире форс держать…
— Батюшки-светы, нешто то и есть сам Иловайский? — На меня поражённо и зачарованно уставилась вся хата. Три десятка гостей, трезвеющий жених с начинающей пьянеть невестой, дружки да сваты, родители с обеих сторон, старики с трясущимися бородами, любопытные дети и даже вытаращившая круглые глаза серая кошка, умывающаяся лапкой на подоконнике. Повисла долгая, как говорят в Париже, сценическая пауза…
— Совет да любовь молодым! — чуть наклонив голову, поприветствовал я честное собрание. На первый взгляд Птицерухова среди них не было. Либо бес соврал, либо цыганский колдун запаздывает, вполне возможны оба варианта.
— Ой, та шо ж вы стоите-то? — грудным малоросским распевом кинулась ко мне мать невесты. — Та проходите же, та садитесь, будь ласка! От же горилочка, и потрошки, и бураки варёные с чесноком, и огурчики с хреном, и усё! Та не журытися, накладайте ж себе сами, за-ради бога!
— Спасибо. — Я позволил усадить себя на почётное место, слева от бородатого старосты, с правой стороны от молодожёнов, пристально держа под обзором входную дверь. Тот, кого я ждал, не мог не явиться, он же сам меня спровоцировал, и я был готов. Не ко всему, но был. В любом случае врасплох Птицерухову уже никого застать не удалось…
