Светлана Захаров - Сказочники оптом и в розницу
— Ну так, — скромно сказал я, про себя судорожно сглатывая. Мне показалось, что бросившаяся на меня книга перегрызет мне горло и, хлопая страницами, вновь унесется по своим делам. А что? Я уже понял, что тут надо ухо держать востро. Сказки придумывать — это вам не с почтальонами драться!
— Готово, Глым Харитоныч! — от восторга Орех даже назвал меня по имени-отчеству. — Теперь можно и в путь-дороженьку!
Совместными усилиями мы попихали в дупло дерева найденные атрибуты, после чего я окинул прощальным взглядом ставшую уже практически родной Свалку и с чувством сказал:
— Совсем как дома!
После чего развернулся и потопал вслед за деревом, указывающему мне дорогу к Творческой Мастерской.
Вскоре оказалось, что Орех совсем не дурак поболтать. И позадавать головоломные вопросы. Первый из них надолго поставил меня в тупик.
Глава девятая
Какой же вопрос назойливого Ореха поставил меня в тупик?
— Глым, — спросило дерево. — А там, в вашем мире, сочиняют сказки про деревья?
Ох, и крепко я задумался! Последний раз, когда я слышал в нашем мире сказку, мне было лет эдак восемь. Сам же я никогда и никому сказок не рассказывал (разве что налоговым инспекторам, да старухе, когда возвращался из пивной под утро). Поэтому пришлось практически применять рычаг, чтобы стронуть с места ржавую колымагу памяти.
— Это, — сказал я. — Ну, как его бишь… Конечно, сочиняют, Орех. Еще какие!
— А какие? — мгновенно спросило Дерево.
Признаться в плохой памяти — значит, обидеть нового товарища. Ладно, попробуем немного поиграть.
— Есть у нас очень интересная сказка, — принялся наспех выдумывать — а может, и вправду что-то вспоминать — я. — За тридевять земель, в Тридевятом Царстве…
— Это где-то под Ростовом? — спросило неожиданно дерево.
— Чего?
— Тридевятое Царство — к юго-западу от Ростова, — пояснил Орех. — Там у меня тетя растет двоюродная.
— Тетя? А, тогда понятно. Нет, это в другом царстве было.
— В Тридесятом?
— Наверное.
— Тогда это Когалым.
— Да не в этом мире вообще! — сердито сказал я. — Далеко.
— Значит, не Когалым?
— Нет. Слушай дальше. Так вот, в том самом царстве-государстве жила одна семья. Папа-писатель, мама-учительница и куча детишек. И однажды в их огороде выросло огроменное дерево. А на нем вместо листьев и всяких бананов да яблоков росла обувь!
— Фу! — листья на Орехе свернулись в трубочки. — Гадость какая!
— Чистая! — оскорбленно заметил я. — Новенькая! Будто только что с фабрики. Представь, какая экономия! Надоели тебе ботинки — пошел, новые сорвал.
— А старые? Засыхали и гнили?
— А старые они в землю закапывали. Под корнями того самого Чудо-Дерева.
— Тоже мне чудо! — презрительно сказал Орех. — Вот я знал одного Каштана, так на нем однажды знаешь, что выросло?
Я не знал. Тогда дерево осмотрелось по сторонам, и, не найдя ни одного случайного свидетеля, прислонило к дуплу ветку и прошептало мне, что же росло на Каштане.
— Вот это действительно гадость! — с чувством сплюнул я.
— Что? — сказало Дерево донельзя довольным голосом. — Офигел?
— Да уж, хорошая сказка, ничего не скажешь. Кто придумал?
— Никто не придумал. Просто само взяло и выросло!
— Мутант, — кивнул я. — Это мы проходили.
Тут уже пришла очередь Ореху расспрашивать про мутантов. Ну, мне-то было чего про них порассказать. Как-никак, соседями были. У кого пятая нога, как у собаки, у кого щупальца на спине, у кого — вроде бы на первый взгляд ничего нету, а дети рождались телепатами, программистами да толкинистами, с пеленок про селандии, сильмарилли да диптауны бормотали. Услыхав про сильмарилли, Дерево вроде бы хотело что-то сказать, но передумало.
— Ну и, ну и, ну и, ну и? — спросило оно после того, как я закончил рассказ.
— Ну и все, — сказал я. — Живут себе.
— А худа от них не бывает?
— Да нет вроде. Разве что Бледноморды, но они только вид делают, что страшные, пугают. Вроде Кащея.
— Вроде Кащея? — дерево хмыкнуло. — Скажи спасибо, что Големыч договор соблюдает. Не то неизвестно, как бы он тебя напугал, и где бы ты очутился после этого.
— Ничего себе!
— Вот именно! Для многих первая встреча с прежним Кащеем была одновременно и последней.
— Как же его укротить удалось?
— Я же говорю — договор подписали с Царем. По поводу Сказочника. Оказалось, что без толковых Наставников у потенциальных Сказочников, кроме всякой гадости, ничего не получается. А Кащей знает больше всех жителей нашего Государства, вместе взятых.
— А Колобок?
— Он рангом пониже, но тоже много чего знает и умеет. Ведь сказка о нем — одна из самых первых, придуманных в нашем мире.
— М-м. Слушай, а вот Кащей — что он с этого имеет?
— Все, что хочет. Три любых желания в месяц.
— Кроме?..
— Царь имеет право наложить вето на одно из трех. Все довольны и счастливы.
— Кроме?..
— Кроме тех, кому мешают жить первые два желания Кащея.
— А сам Големыч? Неужели он тоже бессовестный?
— На самом деле никто не знает, что творится в его душе, и вообще — есть ли она у него? На эту тему одно время диссертации повадились защищать. Потом перестали.
— Оттого, что ничего не доказали?
— Оттого, что быстро закончились. Все. И диссертанты, и оппоненты. Так что неизвестно, какой он на самом деле, Кащей. Он и не плохой, и не хороший. Вообще, что ты ко мне пристал? — рассердился Орех. — Вот увидишься с ним еще раз — сам и спроси. Сказки давай!
— Хорошо. Вот тебе еще одна — кстати, не наша, вообще чья-то чужая. Однажды, когда на небе было много богов, и все они любили следить друг за другом, один мелкий божок втрескался в нимфу — это что-то вроде вашей русалки, только без хвоста.
— Тогда проще — голая баба!
— Если хочешь. Так вот, втрескался и решил подкараулить ее, догнать и совершить акт прелюбодеяния…
— Это как?
Я объяснил.
— А-а, — понимающе зашелестело дерево. — Это я знаю. Подо мной тоже эти самые акты совершались. Иногда, знаешь ли, люблю выждать момент и тихо, но душевно сказать — "ГАВ"!!!
— Ты полегче, — проворчал я, когда Орех помог мне выкарабкаться из канавы. — Нам еще далеко, между прочим.
— Не очень, — дерево вытянуло ветку, приложив ее к глазам. — Вот уже конец свалки, а там рукой подать. Верст пятьдесят. И все лесом. Лепота!
— Чтоб меня там съели лесные? Хорошая лепота!
— Я тебя защищу, — пообещал Орех. — Наступлю на них. Или сяду. Лучше сяду, а то потом вязнуть буду, корни придется чистить.
— А зад?
— Сами отвалятся, — беспечно махнуло дерево.
— А ночевать где будем? Только не говори, что в лесу! В таком случае лучше было на Свалке остаться. Воняет, зато тепло. И никто не съест.
— Не боись, в деревне Рябовке будем ночевать. То есть, ты будешь, я-то по ночам не сплю — зимой выспался.
— А что ты делаешь ночами? — заинтересовался я.
— А вот что я делаю ночами, — сухо ответил Орех. — вас, дражайший, не касаемо.
Я не стал настаивать на гнусных подробностях древесной ночной жизни, а стал досказывать легенду про нимфу, превращенную по ее особой просьбе в дерево. До конца свалки мы добрались без приключений. Которые не замедлили на нас свалиться, как только мы приблизились к опушке леса. Из-за деревьев внезапно выбежало немалое количество людишек в бурой, под стать лежалой листве, одежде. Все, как один, были с огромными ножами в руках.
— Голубчики-душегубчики, — сказало дерево безразличным тоном.
— Спасибо за информацию, — хмыкнул я. — И что теперь?
— Идем дальше. Не боись, они слабые. Еще слабее хоббутов. Ниже их только крестьяне.
— Почему?
— Потому что с косами.
Ничего не поняв из вышеизложенного, опасаться я не прекратил.
— Да ты не дергайся, — поощрило меня дерево. — Я — Орех, ты — Сказочник. Что с нас взять? Орешки да сказки?
— А, может, и вправду сказочку про них сочинить? — я приободрился. — Превратить их, скажем, в свинок-серых щетинок?
— Вот как Сказочник — так сразу Преобразователь, — покачалось дерево. — Думаешь, самое простое — раз, и оборотня заделать? А то, что своими необдуманными действиями человеку жизнь искалечишь — это как?
— Так они мою щас вообще прекратят! — завопил я, не в силах помешать нашему медленному, но верному окружению.
Тут один из воров, низенький и почему-то в зимней шапке, натянутой на уши, пробасил:
— Жизнь или кошелек?
— Жизнь, — сказал я. — Потому что кошелька у нас, к счастью, нету.
— К сожалению, — мрачно поправил меня вор.
— Для вас — да.
— А для вас — нет. Потому что тем, у кого нет кошелька, и жизнь ни к чему.
— То есть?
— Они же бедные. Зачем же засорять наше Царство всяким нищим сбродом?
