Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Модель событий
Шурик вздрогнул: неужели собеседник читает по его лицу, как по открытой книге?
— Брат просил. Вспомнить старые деньки, — неуверенно брякнул он.
— А чего он сам не приехал? Я бы ему рассказал какие-нибудь интересные истории об этих передачах.
— Брат на работе, это я сумел сбежать. А что за истории? Я с удовольствием их послушаю.
— А вам это интересно или вы из вежливости? — с подозрением спросил коллекционер.
— Да нет, какая там вежливость. Действительно любопытно стало, брат так интересно рассказывал.
— Правильно, вы же молодой совсем. Ничего не видели. И меня, наверное, не узнали.
Шурик в ужасе уставился на своего собеседника: ну точно, это был он самый. Александр Орехов, носитель желания, мальчик, говорящий басом, вундеркинд с бессмысленными способностями. И то верно — кто ещё будет хранить у себя дома оцифрованные видеопередачи с такой стариной?
— Я... молодо выгляжу, — пробормотал Шурик. — Но наверное, да, конечно. А меня тоже Александром зовут.
— Я вообще предпочитаю, чтобы меня называли Аликом, — предупредил вундеркинд.
— А я — чтобы меня Шуриком. Пойдёмте где-нибудь сядем?
— А вы угостите? У меня денег при себе нет. А все окрестные едальни меня знают как облупленного, в долг не кормят, хоть я и знаменитость. А знаменитость, если честно, сегодня даже не завтракала.
— Вот здорово — я тоже!
«Постарайтесь по возможности не тратить деньги на представительские расходы. Если носитель требует, чтобы вы встречались с ним в театре или в ресторане, делайте всё возможное, чтобы для вас это было бесплатно!» — любил повторять Константин Петрович. Сейчас выходило так, что Шурик нарушает этот завет дважды: не только сам наворачивает пирожные с горячим шоколадом, но ещё и Вундеркинда кормит блинами со сметаной.
Оказалось, что Алик Орехов вечно сидит без денег и питается только милостью своих родителей. Эх, родители! И угораздило же их тогда услышать, как он передразнивает пьяницу соседа. Сначала — районный смотр самодеятельности, где его заметил дядька из телевизора, потом — всесоюзная слава, потом — забвение.
— Очень, знаете ли, хочется быть нормальным человеком и заниматься нормальным делом, — вздохнул Алик.
— Вы, кстати, не знаете, зачем я всё это вам рассказываю?
— Потому что мне интересно. И я внимательно слушаю.
— Вы не журналист часом? Я тут распинаюсь, а у вас, может, диктофон за пазухой.
— Да нет у меня никакого диктофона. Обыскивать будете или поверите на слово?
— Если нет диктофона, это ещё хуже. Потом открываешь газету и читаешь о себе полную чушь: то, что человек запомнил, переврал, приукрасил. А мне потом с родителями разбираться.
— А почему вы до сих пор зависите от родителей?
— Вот это уж вам совсем ни к чему знать.
— Почему же? Хотите, я взамен расскажу что-нибудь про себя?
— А кому интересно что-нибудь про вас? Вы что же, звезда? Знаменитость? Тайный агент на задании?
— Как знать, — загадочно закатил глаза Шурик.
— Бросьте, обычный вы парень, студент, бездельник, я насквозь вас вижу. Может быть, журналистикой балуетесь? Вам что заказали? «Шокирующие подробности из личной жизни» или «Мутант на свободе»?
Другой бы на месте Шурика давно обиделся. Шурик же поставил себя на место собеседника: его, видимо, действительно достают журналисты, причём не самые профессиональные. Ну какому профессионалу, если смотреть правде в глаза, нужен этот подбитый пилот?
— Что, достают папарацци? — понимающе спросил Шурик.
— Угу, — шмыгнул носом Алик. — Звонят, когда меня нет дома, и мучают моих родителей. Они ведь и вправду думают, что я всё ещё звезда. Прихорашиваются, достают все архивы, готовятся к встрече с корреспондентом. А он хочет какую-нибудь жареную сенсацию выхватить. А старики потом смотрят телевизор и страдают.
— Ужасно! — искренне возмутился Шурик.
Родители Алика Орехова всю жизнь работали на скучных работах, рано вышли на пенсию, и популярность сынули была для них единственной отрадой. Каждое утро его будили не иначе как: «Просыпайся, наша знаменитость!», за обедом и ужином спрашивали о дальнейших творческих планах — хотя какие там планы-то? Ну, выпустил сборник рассказов. Никто его не заметил бы, если бы не фамилия на обложке. Ну, диск записал с одной андеграундной певицей: в трёх песнях на подпевках засветился, позволил поставить свою фамилию на обложку и тем самым помог певице пробиться куда-то, куда ей очень хотелось. Фотовыставку устроил — опять-таки совместную с кем-то. Везде его приглашали как приложение к отзвуку былой славы: как же, «Александр Орехов — ну конечно, мы где-то слышали эту фамилию».
— А работу найти вы не пробовали? — поинтересовался Шурик.
— Кто — я? — горько усмехнулся Вундеркинд. — А что я умею?
— Вам виднее. Но я бы на вашем месте устроился хоть грузчиком.
— Пробовал. Я не очень сильный, чтобы таскать на себе большие грузы, не очень наглый, чтобы убедить начальство в том, что на самом деле таскаю их. Денег на съём комнаты наскрести не удаётся никак, а родители как узнают, что я на работу устроился, так начинают твердить: «Ты губишь свой талант! Не разменивайся по мелочам!»
— Может, правда не стоит губить талант?
— Какой талант, дружище? Единственный мой талант — это умение говорить басом. Этим талантом обладает каждый второй представитель нашего пола. И каждая первая бородатая женщина.
— А вы часто встречали бородатых женщин?
— Знавал одну. Мы с такой дамочкой вели какое-то ужасное шоу за пару месяцев до того, как у меня сломался голос. Но дело не в этом. А в том, что я нормальный человек.
— Давайте сделаем так: я найду вам квартиру, где можно будет жить почти даром, вы спрячетесь от родителей и начнёте работать.
— Не могу я. Я бы давно убежал и скрылся, в деревню бы подался, но родители этого не переживут. Я же не изверг, верно? А если они будут знать, где я живу, то найдут способ забрать меня обратно.
— А они? Они разве не изверги?
— Это уже другой вопрос, — вздохнул Вундеркинд. — Спасибо большое за то, что угостили меня завтраком. Так в какой газете читать репортаж?
— Вы всё ещё думаете, что я — журналист?
— Не знаю, не знаю, — повторил Алик. — Журналисты обычно мыслят и изъясняются заголовками. Но вы ведь не просто так со мной сидите и внимательно слушаете, подперев кулаком щёку.
Шурик тут же выпрямился и спрятал руки под стол.
— Да сидите, как вам удобно, не в этом дело, — грустно усмехнулся Алик Орехов, — просто я вижу, что вы сейчас общаетесь не со мной, обычным, живым человеком, а с мальчиком, который говорил басом. Чем я могу быть полезен?
— Спасибо за диски. Я посмотрю и сразу верну вам.
— Вы же сказали, что они нужны брату?
— Ну, мы вместе с братом, в смысле, посмотрим.
— Вы не торопитесь, смотрите, сколько хотите. А когда надоест — можете выбросить на помойку.
— Я верну вам диски в целости и сохранности, — твёрдо сказал Шурик, — а вы можете выбросить их самостоятельно. И сказать родителям, что это сделал какой-то проходимец. В смысле, незнакомец.
— Что вы! Сам я не смогу. Я уже сейчас нервничаю и хочу отобрать их у вас со скандалом. Так что уходите поскорее, хорошо?
Шурик мельком взглянул на счёт, мысленно показал Константину Петровичу фигу, расплатился и ушёл. Уже в метро он вспомнил, что не взял у Алика номер его телефона.
Хотел было бежать назад, но понял, что на карточке не осталось поездок, а у него в кошельке — денег, достал из кармана «семейный архив Ореховых» и тут только заметил, что к каждому диску Алик предусмотрительно приклеил бирку со своим домашним телефоном, электронным адресом и номером ICQ.
Елена Васильевна, совсем как Джордж, тоже приходила в кафе задолго до открытия. Во-первых, ей нравилось потом попрекать этим фактом всех прочих работников: «Я тут с раннего утра корячусь, и ничего, а ты чего расселся (задумался, разговорился, зазевался и т. д.)?» Во-вторых, ей было скучно одной в огромной пустой квартире, но в этом она никому и никогда бы не призналась. Здесь, во владениях Хозяина Места, всегда происходило что-нибудь любопытное. Вот, например, сегодня приехал неизвестно откуда старый друг Георгия Александровича, нацепил дурацкий спортивный костюм и расхаживает по залам.
Дмитрий Олегович не смог внятно ответить на вопрос «чего это он тут шляется?», он его, кажется, даже не услышал. Перед тем как вернуться в большой прекрасный мир, он бродил по этому небольшому, но тоже прекрасному кафе: ведь так приятно, когда ни возле туалета, ни у входа, ни даже в служебных помещениях тебя не поджидает невидимая стена, о которую пару раз ударишься с разбегу — и вообще уже не захочешь в ту сторону ходить. Елена Васильевна восприняла его променад почти как личное оскорбление и вскоре уже шагала рядом, задавая вопросы. Дмитрий отвечал на автомате — вот уж по чему он, оказывается, совсем не соскучился, так это по человеческому общению. Редкие беседы с Эрикссоном были куда содержательнее и ценнее, чем все вместе взятые разговоры, которые выпадают за день обычному городскому жителю.
