Андрей Льгов - Олаф Торкланд в Стране Туманов
Но хирдманы не собирались тягаться с великим воином в беге, их больше заботила неустанно преследующая опасность.
Пейзаж начал заметно меняться. Уже все деревья стояли одетые в свой зеленый наряд, и аромат жизни хорошо чувствовался на фоне ночной свежести. Под ногами появилась трава, местами даже довольно высокая. Почва стала заметно суше, но сильно уменьшилось зеленоватое свечение, исходящее из земли повсюду в Пиктской пуще. Бежать стало труднее, то и дело люди натыкались в темноте на отростки корней, торчащие под ногами, незамеченные ветви развесистого кустарника хлестали их по глазам.
Мерно раскачивающееся тело Сигурда на фоне могучей спины Олафа и голова великого воина, все время маячившие впереди бегущих викингов, вдруг исчезли.
Воины в нерешительности остановились.
— Грязные, паршивые треллы, неудавшиеся дети черных обезьян, выкопавшие эту паршивую яму прямо у меня на дороге… — донеслась из темноты грязная ругань.
Услышав это, викинги поняли, что с королем Ингленда все в порядке. Они смелее подошли к краю черного провала. А навстречу им выбирался мокрый с ног до головы конунг, вытаскивая захлебывающегося Сигурда.
На этот раз купание пошло ярлу на пользу, и он наконец-то пришел в себя.
— Это не болото, это узкая канава, вырытая людьми, про которых я вам рассказывал, мы уже почти дошли, — осведомил людей возникший среди них пикт.
Олафу было все равно, кто это вырыл, в данный момент он считал создателей этой ямы наихудшими существами Мидгарда, имеющими в своей жизни лишь одно заветное желание — навредить ему, Торкланду, и успешно претворяющими свои замыслы в жизнь. Он, не стесняясь в выражениях, откровенно высказывал окружающим все, что думает по этому поводу, одновременно отжимая на себе промокшую до нитки одежду.
Сигурда купание привело в чувство после спасительных мер, предпринятых его конунгом.
Хэймлет со Свейном присели передохнуть. Но Кабни, несмотря на усталость, отказался от отдыха. Он полез в яму, чуть ли не в самую воду, и долго там что-то высматривал в темноте, потом прошелся вдоль канавы туда-сюда и вернулся как раз вовремя, к моменту, когда у его короля истощился запас ругательств и он замолк.
— Люди, живущие в Ромейской роще, очень образованные, — сообщил Кабни товарищам. — Эта яма, в которую провалился наш конунг, не что иное, как ирригационный канал. Поэтому и земля здесь не заболоченная.
— Какой-какой канал? — разом спросили у Кабни Хэймлет и Свейн.
— А этот, как ты там сказал, ирригационный, хуже обезьяны или нет? — заинтересовался новым услышанным словом Торкланд.
— Не хуже и не лучше, мой король, ирригации — это такие системы, которые позволяют осушать заболоченную почву или, наоборот, увлажнять засушливые территории, — начал еврей объяснять викингам значение этого слова.
— Вот здорово, а зимой можно лето получить? — обрадовано спросил Свейн.
— Нет, зима и лето — это от Бога, — ответил Кабни. Суровые северяне ничего не поняли в объяснениях королевского советника, но прониклись уважением к народу, обладающему таким могуществом. Один Олаф остался не очень доволен.
— Может быть, они еще и по рунам читать умеют? — зло спросил он, но, не дождавшись ответа, решил, что хватит трепаться и следует идти дальше.
Через ирригационный канал викинги переправились, не замочив ноги. Он оказался неширокий, и его запросто можно было перепрыгнуть. Просто Торкланду в темноте не повезло. Сигурд уже двигался на своих двоих, тем более что люди больше не бежали, а шли спокойным шагом. Опасность миновала.
Вдруг Торкланд, как всегда возглавлявший колонну, запутался ногами в траве и с размаху шлепнулся на землю, еле успев подставить руки. В этот же момент лес огласился звоном множества колокольчиков. Казалось, звук раздавался отовсюду, будя задремавшую природу.
Торкланд сел. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы отпало желание задавать конунгу вопросы. Даже при очень слабом фосфоресцирующем свете было заметно, как вздулись вены на его могучей шее, как в дугу сошлись брови, а рыжая борода просто поднялась дыбом. У Олафа ругательства застряли в горле. Безумный гнев парализовал его на короткое время. Не в силах высказаться, он молча начал распутывать тонкие, ловко укрытые в траве веревки, опутавшие его ноги.
«Третий раз за одну ночь! И все я! Сначала ветка дерева, потом эта поганая лужа и наконец веревки в траве. Видно, я зря ввязался в это дело. Один изначально был против моего участия, недаром он собственноручно чуть было не прикончил меня в первую же ночь пребывания в этих проклятых землях. А сейчас предупреждает, чтобы я не очень-то доверял грамотеям из Ромейской рощи».
А звон в лесу все не утихал. Викинги осторожно перешли полосу спрятанных в траве колокольцев и изготовились к бою, наверняка скоро появятся хозяева этой рощи, или тогда зачем бы им расставлять сигнальные ловушки? Вскоре к ним присоединился и Торкланд. — Чего ждете, лучше уж напасть первыми, чем отсиживаться и ждать, пока тебя обложат. Во всяком случае, я надеюсь, что на этот раз мы встретимся с обыкновенными людьми, — прорычал великий воин, для наглядности потрясая своим полуторником.
Подстрекаемые инглендским конунгом викинги смелее пошли в глубь Ромейской рощи. Вдруг впереди возникло человеческое лицо и снова исчезло в темноте.
— Вперед, славные воины! — торжественно прокричал Олаф, как будто за ним шла целая армия, а не пятерка изможденных людей.
Тем не менее викинги, уставшие от постоянного преследования, легко поддались искушению самим стать охотниками и с азартом последовали за Олафом. Хирдманы погнались за неизвестным, разнося по всему лесу свой устрашающий боевой клич, способный испугать, наверно, и ужвута, додумайся они до этого раньше.
Неожиданно лес кончился, и воины выбежали на довольно открытое пространство. Ноги сразу же погрузились в мякоть перепаханной земли, а взору явилось странное сооружение, отдаленно напоминающее крепость.
Постройка была хорошо освещена факелами. Стены, обрамляющие двор, были невысокими, но зато сложены из камней, так подогнанных друг к другу, что не оставалось щелей, по которым можно было бы взобраться на бруствер.
Воины перешли с бега на шаг и стали медленно подходить к строению.
«Интересно, зачем они так ярко освещают двор, зная о нашем приближении. Им бы желательно осветить пространство за фасадом», — подумал Хэймлет, имеющий достаточно опыта в обороне и штурме крепостей.
Каково же было удивление хирдманов, когда перед ними распахнулись ворота и навстречу вышли старец и молодой, крепкий мужчина с коротким мечом на поясе. Оба были одеты в странные просторные одеяния, на ногах красовались обтягивающие высокие ботинки, они даже не носили штанов! Молодой мужчина держал в руке палку с болтающимся на поперечине выцветшим вымпелом и заканчивающуюся бронзовым орлом. На голове у него был причудливый шлем, украшенный перьями. Старик не был вооружен, но его голову обрамлял странный венок, сделанный из серебра.
«Очень тонкая работа, ювелиры за него, пожалуй, много бы золота отвесили», — подумал Торкланд.
Во внешнем виде старца Торкланду что-то показалось очень знакомым, он напряг память и вспомнил. Конунг полез в кошелек и извлек старинный медяк. Одежда старца ничем не отличалась от той, в которую был одет отчеканенный на монете человек.
— Цезарь! — удивленно воскликнул Торкланд, вспомнив и то, что говорил ему о монете еврей Кабни.
Но странные люди, встретившие хирдманов, восприняли его восклицание по-своему.
Старик что-то проговорил, обращаясь к Олафу на своем языке, который, кстати, тоже показался викингу знакомым, и, обернувшись к людям, заполнившим двор, прокричал:
— Цезарь!
— Цезарь! Цезарь! — раздались голоса незнакомцев, они еще что-то кричали, но больше Торкланд ничего не понял.
— Разговаривают на латыни- языке христианских колдунов, — произнес стоящий рядом с Олафом Хэймлет.
Инглендский конунг сдвинул брови. Он не любил христиан.
— Эй, Кабни, куда ты пропал? Что они там кричат, ты говорил, что знаешь латынь? — спросил Торкланд еврея.
Вездесущий советник мигом оказался рядом со своими королем.
— Они считают, что ты — цезарь, пришел сюда за ними, и всячески восхваляют тебя. Эти люди говорят на какой-то странной разновидности латыни, я не все понимаю, но то, что все тебя приветствуют, это точно.
Брови Олафа вернулись на место, а настроение заметно улучшилось. Суровый воин, привыкший стойко переносить лишения, боль и превратности судьбы, все же имел кое-какие слабости. Он очень любил, когда его восхваляют.
Тем временем старец произнес длинную речь, которую Кабни перевел удивительно коротко:
— Он опять поет тебе дифирамбы и рассказывает, какой ты хороший, как ты любишь свой народ. Он приглашает своего владыку, то есть тебя, ступить на островок римской земли в этом мире хаоса.
