Терри Пратчетт - Ноги из глины
— Он выглядит немного голодным, что правда, то правда, — сказала Ангуа. Она не знала, что еще сказать.
— Хорошо, я буду держаться от него подальше!
— Отлично, — сказала Ангуа.
— Ангуа...
— Да?
— Почему ты носишь свой значок на галстуке вокруг шеи?
— Что? О. Ну... таким образом он всегда под рукой. Понимаешь. При любых обстоятельствах.
— Мне тоже так надо сделать?
— Я так не думаю.
Мистер Хук подпрыгнул.
— Дорфл, чертов глупый чурбан! Никогда не подходи так тихо к человеку, который работает с ножом для бекона! Я тебе уже сто раз говорил! И старайся создавать побольше шума, когда идешь, черт тебя побери!
Голем протянул дощечку, на которой было написано:
Сегодня я не смогу работать.
— Что такое? У ножа для резки бекона нет выходных!
Сегодня святой день.
Хук посмотрел в красные глаза. Старик Рыбнокост говорил что-то об этом, когда продавал Дорфла. Что-то типа: «Иногда он будет уходить на несколько часов, потому как у них святой день. Это из-за слов в голове. Если он не уйдет в свой храм, слова перестанут работать, и не спрашивай у меня почему. Это нельзя останавливать».
Эта штука стоила пятьсот тридцать долларов. Он думал, что это была сделка, а это и была сделка, нет ни капли сомнения. Эта штука переставала работать только тогда, когда кончалась работа. Иногда такое случается, рассказывают случаи. Рассказывают о том, как големы затапливали дома, потому что никто не сказал им прекратить таскать воду в дом, или отмывали блюда, пока они не становились тонкими как бумага. Тупые штуковины. Но полезные, если не спускать с них глаз.
Но все же... все же... он знал, что никто не держал их подолгу. Эти проклятые двурукие моторы просто стоят, берут все и откладывают себе... куда? И никогда не жалуются. Вообще не разговаривают.
Человек начинает задумываться о сделке, вроде той и успокаивается только тогда когда подписывает договор с новым владельцем.
— Что-то много святых дней стало в последнее время, — сказал Хук.
Иногда бывает много святых дней.
Но они не могут отлынивать. Они могут только работать.
— Я не знаю, как мы справимся без..., — начал Хук.
Сегодня святой день.
Ну, хорошо. Можешь взять выходной завтра.
Сегодня вечером. Святой день начинается после заката.
— Только долго не задерживайся, — слабо сказал Хук. — Или я... Ты не задерживайся, слышишь?
Это была оборотная сторона медали. Их нельзя наказать. Невозможно удержать оплату, потому что они не получают никаких денег. Их невозможно испугать. Рыбнокост говорил, что один ткач с Напских холмов приказал голему разбить себе голову, и тот выполнил приказ.
Да. Я слышал.
В любом случае, совершенно не важно кто они. Фактически анонимность была частью их работы. Они сами о себе думали, что они часть хода истории, прилив прогресса и волна будущего. Они были людьми которые думали что Время Настало. Государства выдерживает орды дикарей, сумасшедших террористов, скрытые секретные общества, но у государства появляются большие проблемы, когда преуспевающие и анонимные люди садятся за большой круглый стол и обсуждают такие вот мысли.
Один сказал:
— По меньшей мере, это чистый способ. Бескровный.
— И это, конечно, пойдет на пользу городу.
Они степенно покивали. Никому не надо было говорить, что хорошо для них, хорошо и для Анк-Морпорка.
— А он не умрет?
— Вообще-то его можно держать в состоянии просто... недееспособности. Мне сказали, что дозу можно менять.
— Хорошо. Я бы предпочел, чтобы он был недееспособен, чем мертв. Я бы не доверился Ветинари и в гробу.
— Я слышал, что вообще-то он предпочел бы, чтобы его кремировали.
— Тогда я надеюсь, что его прах разбросают очень широко.
— Что насчет городской стражи?
— А что насчет городской стражи?
— А...
Лорд Ветинари открыл глаза. Вопреки здравому смыслу, его волосы болели.
Он сконцентрировался, и мутная фигура у кровати сфокусировалась в Самуэля Ваймза.
— А, Ваймз, — слабо сказал он.
— Как вы себя чувствуете, сэр?
— Практически мертвым. Кто был тот малый с невероятно кривыми ногами.
— Это был Пончик Джимми, сэр. Он был жокеем на очень толстой лошади.
— Беговой лошади?
— Так точно, сэр.
— Толстая беговая лошадь? Наверняка они не могли выиграть скачки?
— Я уверен, что у них это никогда не получалось. Но Джимми сделал большие деньги на невыигрывании скачек.
— А. Он дал мне молоко и какое-то вонючее лекарство, — Ветинари сконцентрировался. — Я здорово болел.
— Я тоже так думаю, сэр.
— Забавная фраза. Здорово болел. Я думаю, почему существует такое клише. Звучит... смешно. Правда, довольно забавно.
— Да, сэр.
— Как будто у меня сильный грипп. Голова толком не соображает.
— Правда, сэр?
Лорд-мэр немного подумал. Что-то еще крутилось на уме.
— Ваймз, почему он до сих пор пахнет лошадьми? — наконец спросил он.
— Он лошадиный доктор, сэр. Чертовски хороший. Я слышал, что в прошлом месяце он так накачал лекарствами Тяжелую Удачу, что она не упала до последней стометровки.
— Не очень обнадеживает, Ваймз.
— О, я не знаю сэр. Лошадь околела еще до старта.
— Ах вот как... Ну, ну. Какой противно-мнительный разум у вас, Ваймз.
— Спасибо, сэр.
Лорд-мэр приподнялся на локте.
— Могут ли ногти пульсировать, Ваймз?
— Не могу знать, сэр.
— Сейчас мне хочется немного почитать. Жизнь продолжается, не так ли?
Ваймз подошел к окну. На перилах балкона, уставившись в сгущающийся туман, сидела ужаснейшая скрюченная фигура.
— Констебль Крючконос, все спокойно?
— Да, фэр, — ответило приведение.
— Я сейчас закрою окно. Туман заходит.
— Фы прафы, фэр.
Ваймз захлопнул окно, чуть не прижав пару, вовремя ускользнувших, усиков.
— Что это было, — спросил лорд Ветинари.
— Горгулья — констебль Крючконос, сэр. Он бесполезен на парадах, и чертовски бесполезен на улицах, но когда нужно усидеть на одном месте, сэр, никто не может с ним тягаться. Он чемпион мира по неподвижности. Если вам нужен победитель на стометровке неподвижности, берите его. Он в дождь просидел три дня на крыше когда мы ловили Нобблера с аллей парка. Они ничего не пропускает. Капрал Буравчик патрулирует коридор, а констебль Глодснефью патрулирует этаж под нами, констебли Кремень и Морена сидят в двух соседних комнатах, а сержант Камнелом постоянно проверяет их, и если кто уснет, он получит пинок по заднице, сэр, и вы узнаете об этом, потому как бедняга залетит сюда сквозь стену.
— Хорошая работа, Ваймз. Мне показалось или это так, что все мои охранники нелюди? Кажется они все гномы и тролли.
— Самое безопасное, сэр.
— Вы все обдумали, Ваймз.
— Надеюсь, сэр.
— Спасибо, Ваймз, — Ветинари сел и взял кипу бумаг со столика у кровати. — Не смею вас задерживать.
Ваймз открыл рот.
Ветинари посмотрел на него.
— Что-нибудь еще, коммандер?
— Ну... Кажется нет, сэр. Я думаю, я пойду, сэр.
— Если не возражаете. И я думаю, много бумаг накопилось в моем кабинете, я буду очень обязан, если вы пошлете кого-нибудь за ними.
Ваймз хлопнул дверью, несколько сильнее, чем нужно было. Господи, как это выводило его из себя, все как Ветинари включал и выключал его, как простой выключатель, и благодарности от него — как от крокодила. Патриций полагался на Ваймзе по работе, зная, что Ваймз будет делать свое дело, чтобы он там не думал по этому поводу. Хорошо, в один прекрасный день Ваймз устроит... устроит...
... да ничего он не устроит, а будет, как проклятый, делать свое дело, потому что он не знает, что еще можно делать. Но понимание этого только ухудшало положение вещей.
Туман становился все гуще и желтел. Ваймз кивнул охранникам у двери и выглянул в клубящийся обволакивающий туман.
Отсюда до полицейского участка на Псевдополис-Ярде почти прямая дорога.
Из-за тумана ночь в городе наступила раньше. На улицах почти не было народа, они сидели по домам, запирая окна от сырых клочков тумана, которые казалось, проникают повсюду.
Да... пустые улицы, холодная ночь, сырость в воздухе...
Чтобы довести эту ночь до совершенства не хватало одного. Он отослал карету домой и вернулся к одному из охранников.
— Вы — констебль Лакер, не так ли?
— Так точно, сэр Самуэль.
— Какой у вас размер обуви?
Лакер видимо запаниковал:
— Что, сэр?
— Это простой вопрос, мужик!
— Семь с половиной, сэр.
— От старого сапожника на Нью-Кобблер? Дешевые?
— Так точно, сэр!
— Не могу оставить человека на охране в обуви на картонной подошве! сказал Ваймз, улыбаясь до ушей. — Снимите ботинки, констебль. Возьмите мои. На них все еще драконье... ну, то что там драконы делают, но они будут вам как раз. Не стойте как чурбан с открытым ртом. Отдайте ботинки. Вам останутся мои.
