Тайный сыск царя Гороха. Книги 1-5 - Андрей Олегович Белянин
Разговор был долгим…
– Дык что ж ты его не заарестовал?!
– Это не он.
– Как не он, Никитушка?! Да кому ж, окромя отца Кондрата, и быть-то в энтом деле по маковку замешанным? Хватать его надо было, злодея долгорясого, пока он тебе самолично признания делал!
– Отец Кондрат не признавался в непосредственном участии в краже чемпионского кубка.
– Всё одно он энто! – продолжала горячиться бабка. – Все факты логические супротив него говорят, вот сам посмотри. Кубок царский хотел! В терем государев вхож! Тебе сам себя сдать пытался! И самое главное, что ведь брали мы его уже…
– Тоже мне нашли уголовника со стажем… Кубок все хотели и хотят, в царские палаты сейчас каждый второй ходит, а мне отец Кондрат признался всего лишь в своём самом страшном грехе – азарте.
– Ну и вот! – аж подскочила Яга. По её мнению, тут и крылась первопричина всех бед и ответ на все вопросы.
– Увы, уголовно ненаказуемо… – разочаровал я. – Именно как азартный человек Кондрат Львович голову положит, лишь бы завоевать кубок, но красть его не станет. Не станет, потому что в этом случае его никому не покажешь, не похвалишься, не погордишься! А ему хочется, чтоб его с почётом пронесли на руках через весь город как победителя, с чемпионской лентой через плечо и с кубком в руках…
– Тоже верно, – беспокойно завозилась Яга, краснея, как пятиклассница. – От ить сколько себя за винище это шампанейское ни корю, а никак не вспомню, кого же ещё девки у дверей царёвых видели! Вот ровно напрочь отшибло всю память…
– Да ладно вам!
– Нет, вот те крест, Никитушка, на работе боле не пью!
– Хорошо, проконтролируем.
– Вот, вот… оно и правильно, – строго подтвердила узница совести. – Потому как ряды наши милицейские особенно чисты быть обязаны, ибо…
– Бабуля, да что с вами сегодня?! – даже обеспокоился я. Яга – старушка сентиментальная, но подобные самобичевания для неё редкость. Однако на этот раз она и отвечать не стала, отвернулась, буркнув нечто неразборчивое, и я понял, что эта тема пока закрыта.
Вскоре заявился Фома Еремеев. Он провёл задушевное собеседование с нашими рэкетирами-хоккеистами и сведения принёс неутешительные. По его словам, оба капитана впали в глухую обиду, покаявшись перед нашим сотником как на духу.
Мужички клялись и божились, что на самом-то деле всё было абсолютно не так. Дескать, ещё за день до игры их поочерёдно посетил Абрам Моисеевич с сугубо деловым визитом. О цели разговора долго догадываться не приходилось: каждому было предложено добровольно внести в фонд семьи Шмулинсон некое денежное пожертвование. В этом случае давалась пятидесятипроцентная гарантия победы в хоккейном матче. В случае проигрыша (ну мало ли чего не бывает) деньги возвращались безоговорочно! Афера проста, как мычание. При любом исходе игры прохиндеистый судья получал свой навар, не прикладывая к этому практически никаких усилий. И, что самое смешное, судил действительно честно! Шмулинсона сгубила роковая случайность: жена капитана ткачей приходилась троюродной сестрой золовке капитана кузнецов. Мужья поделились с жёнами, жёны друг с другом, И… постепенно все прозрели. Когда бодрый гробовщик увидел в окно смешанную делегацию, спешащую к нему за разъяснениями, он не стал дожидаться финала трагикомедии и сбежал. Как вы помните, под наше милицейское покровительство…
– Завтра же утром всех троих ко мне в отделение, – отсмеявшись, приказал я. Еремеев только хмыкнул:
– Уже сделано, Никита Иванович, а твои-то дела как?
Пришлось ещё раз повторить историю моего «профилактического» визита к настоятелю храма Ивана Воина.
– А чего ж он тебе руки под арест совал?
– Он второй день тайно наблюдает за нашими тренировками, думает, я вам какие-то секреты открываю. Вот эти секреты он и намеревался «украсть».
– Ну так не украл же пока?
– Это потому, что их и в помине нет. Но ты понимаешь, человек ведь искренне кается в своей слабости, но сам ничего с собой поделать не может. Вот отец Кондрат и упрашивал меня посадить его на недельку к нам в поруб на хлеб и воду для профилактики и «смирения духа ради»! Пришлось объяснять, что мы тут такие оригинальные епитимьи не накладываем. Обиделся…
– Надо же… – покачал головой Фома. – А бабуля ваша куда переезжать собирается?
– В терем к Гороху на пару дней как консультант-психолог, – не моргнув глазом соврал я.
– Угу… а Митяй куда удрал?
Ответить я не успел. В дверь постучали, и из сеней вывалился молодой, не слишком трезвый запорожец. Двое наших стрельцов поддерживали его под белы рученьки, а хлопец, приплясывая, честно пытался доложить:
– Па… пан есаул Дм… ит…ро Лыбенко просив казали, що… що не прийдет!
– И что же его так задержало? – ровно спросил я.
– А… це – горилка-а-а!!!
– Сгубили мальчонку, – похоронным голосом обобщила Яга, когда наши стрельцы пошли провожать гостя суверенной Украины на Гостиный двор. Фома увязался следом, проконтролировать, что и как (ну, в смысле, если наших начнут так же активно угощать, парни могут и не выдержать…). Вот чего-чего, а этого я от Чорного не ожидал. И в голову не могло прийти, что они начнут расследование с огульной пьянки. Хотя, возможно, это и не полковник начал…
– Ну, насколько я знаю нашего Митьку, нужную информацию он и в пьяном виде вытянет. Может, он сам их на это дело спровоцировал?
– Да хоть бы и сам! Знаем мы энтих казаков… Задурят парнишке голову – не токмо следствие, а и сотрудника ценного потеряем. Не-е, Никитушка, надо тебе завтра с утречка вертать взад сиротинушку нашего…
Я недоумённо поморщился: что-то мудрит бабуленька. Обычно Митяй от неё
