Злобный заморыш (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович

Первым делом меня заинтересовало оружие. Две почти одинаковых однозарядных винтовки с затворами скользящего типа и одна, напоминающая дробовик — именно из нее выпотрошили того обиженного на Аврору кабана. Приклады и ремни у двойняшек были вытерты долгой эксплуатацией, калибр один и тот же, патроны унитарные, имевшие привычную для меня форму. Не эксперт ни разу, даже не диванный, но почти не отличишь от 7.62 мм Калашников, разве что чуток крупнее. С двух патронташей я выдавил полсотни патронов, тщательно их осмотрел зачем-то, а потом, костеря свой ум, сноровку и сообразительность, забил всё назад. Один надену, второй в мешок.

С револьверами история была иного характера. Из четырех лишь два были одной модели и калибра, зато самые легкие. Обе других дуры, к которым прилагалось по дюжине патронов, я отложил. Туда же, в отложенное, ушли две прихотливо украшенные зажигалки, точильный камень, небольшой ухватистый топорик с ременным креплением на спину, два плотных вязаных плаща с капюшонами да россыпь непонятных мне бутылочек и таблеток.

Посидел, прикрыв глаза и собираясь с духом…

«Демпфер эмоций»

Через тридцать секунд открыл глаза. Взял себе и «леди Эскильде» по небольшому ножу, не идущему в сравнение с старрхом, а значит, удобному. Выделил девушке один из больших револьверов со всеми подходящими к нему патронами, да один из плащей. Оставил себе одно из двух ружей поменьше, выбрав просто по внешнему виду, а затем отрезал от «лишнего» плаща шмат материи, который определил, как чехол для своей винтовки.

Остальное было безжалостно выкинуто в придорожную канаву, а после в ней еще и притоплено, а потом и вовсе забросано снегом. На душе плакали кошки, скребли жабы, кряхтел хомяк и посвистывал рак, но разум упорно твердил, что так надо. И без того, я одет, обут, вооружен, сыт, обладаю неплохой четырехзначной суммой в атманских марках, имеющих широкое хождение по Лазантре. Извлеченные из вспоротых тайников на куртках купюры явно там хранились на всякий пожарный, лечение там оплатить, дорогу домой, в общем — на носимое с собой богатство не тянули. Несколько монет разного достоинства также были мной приватизированы во благо голодающих гномов.

Цена трёх ударов ножом. Перестаю удивляться тому, что Должников мало кто любит. Как еще зарабатывать бродягам, бывшим ранее домоседами и зарплатными рабами? Впрочем, Хаёркрантц рассказывал, что еще сорок лет назад каждого кида ценили, уважали, холили и лелеяли. Только диких тварей становилось все меньше и меньше, а вот тех, кого плодили для определенных целей — всё больше и больше. Воюющие страны без всякого восторга относились к разумным, охотящимся за их новым оружием…

— Господин Уленшпигель, а вы не видели мою коробочку? — напала из засады леди Эскильда, бросившись на моё плечо своим неплодородным местом, на котором так и не взошла грудь.

— Она у меня, — обрадовал я её, — Но вам не дам. Пока что.

— Почемуууу?

— Потому что вы упороты, леди.

Дорога была широкой и замечательно накатанной, поэтому мной было принято волевое решение ждать попутку. С этим поначалу не везло, телеги шли в направлении, противоположном Хюгге. Крестьяне, поутру привозившие в город всякие свои товары, торопились домой, искоса посматривая на сидящих у обочины нас. Затем, спустя пару часов, случилось чудо — здоровенная скрипучая арба, запряженная четверкой коровоподобных безрогих существ, показалась на горизонте, двигаясь в нужном нам направлении.

Арба была полна вусмерть пьяных матросов, а управлял ей самый настоящий рептилоид. Двухметровый, хвостатый и зеленый как брюссельская капуста.

— Какие-то вы странные, — поведал мне рептилоид, везущий полную телегу пьяных матросов, — Ты в очках, девка пришибленная, вон ржет сидит…

— Мы — это два тела, с которых тебе будут деньги, — сумрачно ответил я, прикусывая язык, рвавшийся объяснить гуманоидному ящеру, что мы по сравнению с ним — воплощение нормальности.

— Аргументный аргумент, — кивнул ящер, удивляя меня сверх всякой меры, — Заваливайтесь.

Нет, Кендра, конечно, хороший мир. Экологический чистый, еда тут без консервантов, воздух вкусный, много физических нагрузок. Но количество зеленокожих и зеленошкурых разумных чересчур большое. И… это неслабо так рвало мне шаблон. В памяти еще свежи были воспоминания, как я каждый вечер прихожу домой, делаю себе простенький ужин, а потом сажусь серфить Интернет, смотреть сериалы или общаться с знакомыми в чатах. А сейчас сижу на облучке рядом с двухметровым ящеролюдом, придерживая за шею качающуюся из стороны в сторону анорексичную наркоманку самого подозрительного вида.

Ах да, а еще у меня появился бог.

Животины тянули арбу медленно, из Суматохи наконец выветрился её стимулятор, из-за чего она стала вялой как тряпочка, рептилоид же, выманив у меня еще несколько монет за хороший совет, замолчал, уделяя всё внимание управлению телегой в городе. Хюгге оказался первым местом на Кендре, где я смог спокойно оценить достижения местной цивилизации.

Хюгге отличался от кригстанского вокзала всем, чем только можно. Широкие проспекты и тесные кривые улочки, отходящие от них. Двух- и трехэтажные дома, местами стоящие так плотно, что, открыв окно, можно дать в морду зевающему соседу. Централизованного электричества здесь не наблюдалось, зато под вечер из труб над крышами шел густой черный дым. Часть улочек, мимо которых неторопливо катилась арба с матросами, были освещены самыми натуральными фонарями. Воняло. Густой и липкий смрад, в котором отметились буквально все оттенки гниения, заставлял дышать через рот. Да уж, запах угля, мазута и суеты на том вокзале сейчас мне показались стерильным ароматом хирургического кабинета.

Мерзость-то какая. Ну хоть жители отличаются от своих домов в лучшую сторону. Идущие домой горожане вид имели уставший и слегка потёртый, хотя, я, судящий по запаху, вполне ожидал, что тут по улицам будут ползать покрытые слизью и опарышами рыболюди.

Массивная пузогрудь толкнула меня, вынуждая сделать несколько поспешных шагов назад, уволокивая на себе Суматоху. Последняя недовольно захрюкала сквозь потревоженный сон, но сразу же расслабилась, даже не отреагировав на то, что мне пришлось схватить её пониже пояса. Получилось ладонью объять сразу всё. И как она с собой специальную сидушку для унитаза не таскает? Можно, при взрыве аэроплана пропала?

— У меня останавливаются капитаны. Офицеры! Приличные люди! — невысокая, но очень массивная носительница пузогруди гневно пыхтела, смотря на меня как солдат на вошь, — А не пришибленные доходяги! Что вам нужно, мелкота? Где у меня здесь написано про бордель для рахитов?!

— Эрсиз сказал, что в ближайшую неделю кораблей не ожидается, за что ты ему три дня назад плакалась, Брунхильда. А мы можем заплатить.

— Этот зеленый пройдоха? — нос, похожий на бордовый клубень картошки наморщился, наливаясь еще более угрожающим цветом. Затем гром-баба упрямо покачала головой, — Ты еще ладно, тощенький. Но эта лахудра что-то приняла. Я не хочу, чтобы она издохла под моей крышей.

— Её опоили, — не стал скрывать я, — Отлежится и встанет. Эрсиз сказал, что у тебя тихо, чисто и безопасно, хоть и дорого. Поэтому мы здесь.

— Хм. Тогда так, шибздик, — кубообразная тетка уперла руки в боки, демонстрируя собственную непреклонность, — С вас тридцать марок в сутки, комнату выдам с двумя койками. Но после того, как эту немочь осмотрит знахарь. За его вызов с тебя еще тридцать марок и не фирой меньше. Если же она всё-таки помрёт, я прослежу, чтобы вы с Эрзасом вместе её хоронили. Нет у меня доверия к твоим словам.

— А это еще почему?! — справедливо возмутился я, поправляя сползающую с плеча наркоманку, и при этом пытаясь не засветить замарадёренную этим утром винтовку собственноручно убитого человека.

— А кому понадобится опаивать это скелетище? — убила меня логикой Брунхильда, разворачиваясь к дому передом, а ко мне необъятным задом. Последующий после маневра мах рукой следовало принимать за жест гостеприимства, — Заходите уж.