Роберт Говард - Кордова ковбоев не жалует
В общем, сунул я парню пять монет и натянул на себя новую рубашку. Она оказалась тесновата, но я прикинул, что все-таки смогу проносить ее пару дней, если постараюсь почти не дышать. Правда, пришлось потратить часть денег, которые я берег для Ром-Бабы, но, когда парень узнает, через какие мытарства мне пришлось пройти, чтобы вытащить его из тюряги, думаю вряд ли он будет сильно возражать.
Капитан Кидд доставил меня по аллее на задворки тюрьмы. Там я подошел к зарешеченному окну и окликнул своего дружка.
Ром-Баба сразу выглянул наружу. Он слегка отощал и сбледнул с лица, словно тюремная жратва действительно не шла ему впрок. Но стоило ему увидеть меня, как он просиял и воскликнул:
– Ур-р-раа! А то я тут уже состарился, тебя поджидаючи! Совсем до ручки дошел. Давай же, Брек, загребай с той стороны, к парадной двери, выкладывай этим койотам чертовы десять монет, и отвалим отсюда поскорее! Боже, да ведь помои, какими тут кормят, не выдержит даже волчий желудок!
– Видишь ли, Ром, – начал я, – у меня малость не хватает деньжат. Рубашка вот совсем изорвалась, пришлось купить новую…
Парень аж всхрапнул, словно раненый лось, и судорожно вцепился в решетку.
– Ты совсем рехнулся?! – завопил он. – Промотал мои деньги! Покупаешь шелковые сорочки и батистовые платочки, пока я тут чахну в темнице!
– Да не волнуйся ты так, – успокаивал я. – У меня еще есть пять твоих долларов да один мой. Всего-то делов осталось: дойти до игорного зала и умножить наши капиталы.
– Умножить?! – взвизгнул Ром-Баба. – Да чтоб ты лопнул! Ты хоть понимаешь, чем меня кормят с тех пор, как швырнули в этот застенок? На завтрак, на обед, на ужин? Бобами! Бобами! Бобами!
Чувства настолько захлестнули беднягу, что слова застряли у него в горле.
– И ведь это даже не первосортные бобы! – печально продолжил Ром-Баба, когда к нему вернулся дар речи. – Вовсе нет! В них полно какого-то песку, они продырявлены жучками, а кухарка-мексиканка, я думаю, – о нет! я уверен! – перед тем, как их варить, моет в котле ноги. Чтобы дважды использовать воду!
– Что ж, – заметил я, – такую чистоплотность можно только приветствовать. Отродясь не слышал, чтобы кухарки-мексиканки вообще когда-либо мыли ноги. Однако пойду сыграю в покер. Да не дергайся ты так! Я выиграю достаточно, чтобы уплатить за тебя штраф, и еще останется немало.
– Да уж, выиграй, прошу тебя, – сказал Ром-Баба со слезой в голосе. – Выигрывай и постарайся вытащить меня отсюда до ужина. Уж так хочется бифштекса с чесночной подливкой, уж так хочется, что мне по ночам мерещится его сладостный аромат!
И я отправился в салун под названием «Золотой телец».
В тот раз там было не так уж много народу, но игра в покер шла вовсю. Когда я намекнул, что жажду присоединиться, игроки оглядели меня с ног до головы и молча подвинулись, освободив место. Метал один тип с густыми черными бакенбардами, зачем-то сообщивший мне, что он из Кордовы. Я сразу же заметил, что он передергивает, сдает себе с низа колоды, а всем остальным – сверху. Другие игроки, казалось, ничего не замечали, но только не я. У нас у всех, кто родился и вырос на Медвежьей Речке, глаза как у ястребов, а иначе никому из нас не удалось бы дожить до зрелых лет.
– Не знаю, что тут у вас за правила в здешних краях, – кротко начал я, – но там, откуда я приехал, карты сдают всегда только с верха колоды.
– Что я слышу?! – с жаром воскликнул малый. – Уж не хочешь ли ты сказать, что я – шулер?! – Он судорожно схватился за свою пушку, от возбуждения не заметив, как при этом движении из его рукавов вывалились три или четыре туза сразу.
– Ну что ты, – ответил я, – ни о чем таком я даже и не помышлял. Наоборот, я уверен, что крапленые карты, торчащие из-за голенища твоего правого сапога, – всего-навсего твоя любимая сувенирная колода.
Отчего-то мои слова так взбеленили чудака, что он выхватил из другого голенища длиннющий охотничий нож. Деваться некуда, пришлось немедля огреть его по голове бронзовым канделябром, после чего он уютно разлегся под столом и принялся глухо стонать.
Остальные парни повскакивали с мест, вытаращившись на торчавшие из-под стола сапоги малого с бакенбардами.
– Эй! – сказал один из них. – Я мировой судья. Тебе не стоило так поступать. У нас тут законопослушный город.
– А я – шериф, – вставил другой. – И поскольку ты явно нарушаешь общественное спокойствие, мне придется тебя арестовать.
Это было уже слишком даже для такого мягкого человека как я.
– Заткнись, дурья башка! – заревел я, сжимая кулаки. – Я приехал в ваш мерзкий городишко, чтобы мирно и законно вызволить из тюряги Ром-Бабу, честь по чести уплатив за него штраф, для чего, как подобает истинному джентльмену, пытаюсь честно выиграть в покер! Но если вы, паршивые гиены, не перестанете испытывать мое терпение, клянусь сарафаном моей бабушки, я разнесу по камушку вашу вонючую тюрьму и вытащу оттуда своего приятеля, не заплатив вам ни единого цента!
Мировой судья побелел. Тыча шерифа локтем в бок, он зашипел:
– Оставь его в покое! Я уже купил вот эти сапоги в кредит под ту десятку, что мы еще только собрались содрать с Ром-Бабы!
– Но… – начал было шериф с сомнением в голосе.
– Заткнись! – еще с большей злобой зашипел мировой судья. – Я сам только сейчас сообразил. Это же Брекенридж Элкинс!
Шериф чуть было не подавился собственным адамовым яблоком, смертельно побледнел и срывающимся голосом пробормотал:
– О… извините меня… я… я, кажется, совсем неважно себя чувствую. Наверно проглотил что-то не то нынче за обедом. Думаю, мне надо срочно взнуздать своего коня и съездить в соседнее графство за… за… за пилюлями!
Не думаю, чтобы шериф уж так плохо себя чувствовал. Особенно если судить по тому, с какой прытью он рванул за угол после того, как, шатаясь, вывалился из дверей салуна. И зачем только люди охотничьих собак держат? Ведь такой парень вполне бы мог самостоятельно загнать насмерть любого зайца!
Тут все внезапно засуетились, стали вытаскивать из-под стола того малого с бакенбардами и поливать его водой, а я вдруг сообразил, что уже наступило время ужина, вышел из салуна и двинул в сторону домика, где жила Юдит. У самых дверей домика я наткнулся на здоровенную, размером с хороший амбар, тетку с квадратной челюстью. Смерив меня подозрительным взглядом, она сказала:
– Вот так-так! А тебе-то чего тут надо?
– Хотел потолковать с вашей сестрой, с мисс Юдит, – ответил я, учтиво отстегивая от пояса кобуру со «Стетсоном».
– Как ты сказал? С моей сестрой? – переспросила она, все еще хмурясь, но уже куда более миролюбиво. – Ты ошибся. Она мне племянница.
– Не может быть! – воскликнул я, старательно прикидываясь изумленным. – Сперва мне вообще показалось, что вы – это она. Потом я решил, что такое сходство бывает только у близняшек. Но теперь-то мне ясно: молодость и красота просто свойственны всем членам вашей семьи.
– Не болтай ерунды, негодяй! – ухмыльнувшись, уже совсем мирно сказала тетка и дружелюбно ткнула меня локтем в бок. Таким тычком кому-нибудь другому она проломила бы пару ребер. Но только не мне. – Ну что ж, раз ты сумел умаслить меня – входи. Сейчас я крикну Юдит. Как тебя зовут, парень?
– Брекенридж Элкинс, мэм, – ответствовал я.
– Вот как? – заметила она, вглядываясь в меня с новым интересом. – Приходилось, приходилось слышать о тебе всяческие россказни. Однако ты посмышленее, чем о тебе говорят. Эй, Юдит! – вдруг громыхнула она. От ее голоса разом задребезжали все оконные стекла. – К тебе гости!
Появилась Юдит. Выглядела она преотлично. Но, увидев меня, отшатнулась, а глаза ее расширились от испуга.
– Кто… Кто это? – ошарашенно пролепетала она.
– Мистер Брекенридж Элкинс, невадец, – по всей форме представила меня тетка. – С Медвежьей Речки. В этом дерьмовом городке он – пока единственный юноша, в котором мне удалось обнаружить хоть крупицу здравого смысла. Ну что ж, входи и усаживайся за стол. Ужин поспел. Мы тут как раз дожидались Кучерявчика Якобса, – пояснила тетка. – Но если этот шалопай не появится через пару минут, он рискует уйти отсюда несолоно хлебавши.
– Он очень сожалеет, – быстро ввернул я, – но просил меня передать, что ну никак не сможет заглянуть к вам сегодня.
– А вот я совсем не сожалею, – фыркнула тетка. – Я ему и прийти-то разрешила только потому, что даже такая отчаянная вертихвостка, как Юдит, не способна втюриться в этого сосунка и олуха. Кроме того…
– Тетушка Генриетта! – запротестовала раскрасневшаяся Юдит.
– …я на дух не переношу таких слабаков, – закончила тетушка Генриетта, осторожно опускаясь в обитое сыромятной кожей кресло, жалобно застонавшее под грузом ее необъятного тела. – Подвинь к столу вон ту табуретку, Брекенридж, – скомандовала она. – По-моему, только эта мебель у нас в доме способна выдержать твой вес. Если, конечно, не считать дивана в гостевой комнате. И не вздумай спорить со мной, Юдит! Если я сказала, что сопляк вроде Кучерявчика Якобса не подходит такой девушке, как ты, значит, так оно и есть. Да у него чуть становая жила не лопнула, когда он пытался приподнять бочку с солью, которую мне надо было занести в коптильню! Так и не смог; пришлось мне самой ее тащить. Кто виноват в том, что нынче все молодые парни такие худосочные, хотела бы я знать?
