Александр Маслов - Чисто пивная история
– Паша! Паша! – взмолился я, мучаясь догадками о произошедшем, постепенно догадываясь и содрогаясь от ужаса положения. – Это я – Сергей Томин. Рыбалку на Белой помнишь? Шашлыки на даче Сарычева? А Зинку мою?
– Да… да… – теплея лицом, ответил он и опустил молоток. – Сережка, друг, что же они сделали с тобой!.. – Глотов сокрушенно качнул головой и потянулся за початой бутылкой пива.
– Зеркало дай, – попросил я.
Он указал на простенок позади меня.
Я повернулся и увидел то, что и ожидал: со стекла, покрытого шелушившейся амальгамой, на меня смотрел зеленомордый субъект с огромными ушами, ничем не напоминавший прежнего Сергея Томина.
– Что делать будем? – Глотов включил еще одну лампочку, пристально разглядывая существо, бывшее недавно его давним другом – Сержем.
– Мне к Зинке надо, – я глянул на часы, висевшие над его рабочим столом – было без четверти семь. – Срочно надо. В любом виде и позарез.
– Ну не таком же виде!
– Паша… А давай ты проводишь меня и объяснишь ей все. Я же сам не смогу! Я же погибну просто!
– Я-то провожу, – он допил остаток пива из бутылки и прищурился. – И объясню. Только ты представляешь, что будет?
– Может по пути рассосется это? – я обвел длинным кривым пальцем вокруг своей рожи. – Не знаю, как в автобусе будем ехать. Не представляю. Нужно загримировать меня. Вот! – я схватил с полки баночку с черным сапожным кремом. – Ну-ка намажь мне физиономию. Лучше быть черным, чем зеленым или голубым.
– Эт точно, – Пашка макнул кусок поролона в крем и принялся втирать его в мое несчастное лицо. – А с ушами что делать? Ведь под шапку такие не залезут.
– Изолента или пластырь есть?
– Пластырь, – Глотов извлек из аптечки пакетик с красной окантовкой. – Только перцовый.
– Ничего. Ты мне уши согни и к затылку приклей, а сверху шапку наденем, – я сел на табуретку и мужественно пережил процедуру по маскировке ушей и других подозрительных частей головы.
Автобус пришлось ждать долго, и я изрядно замерз в чужом для нового тела климате. Злой январский ветер вольно гулял под непомерно широкой курткой, шарил ледяной лапой по груди и спине. От этого внутри меня что-то булькало, переворачивалось и мучительно стонало. Вдобавок я почувствовал, что инопланетный организм все сильнее выражает потребность в пище: мигом вспомнилась сумка с колбасой и пивом, доставшаяся банде Крюбрама; вид бездомной собаки, сидевшей возле мусорника на противоположной стороне улицы, пробудил еще больший аппетит, а теплая рука Павла, лежавшая у меня на плече, вызвала небывалое слюноотделение.
– Пашшша… – подрагивая, прошипел я. – Не могу больше – жрать хочу. Пойду в ларьке чипсы куплю.
– Это нервное, – понимающе сказал Глотов. – Не надо никуда ходить. На, закури лучше, – он достал из кармана пачку «Явы», но тут подошел автобус.
Мы зашли в последнюю дверь и устроились на задней площадке, спиной к излишне любопытным пассажирам.
В салоне было потеплее, и я, чуть согревшись, начал думать над бедой, постигшей меня. Путем нестройных и скорбных размышлений я пришел к выводу, что вернуть мне прежний облик возможно только вернувшись в мир Крюбрама и как следует отпинав мерзавца в каком-нибудь темном углу.
– Пашка, – тихо сказал я. – А как мы попали туда? Ведь трезвые почти были.
– Трезвые, – согласился он, дружески прикрывая меня могучим телом от насмешливых взглядов каких-то девиц. – Попали мы туда через Дверь – овал такой светящийся, – пояснил он очевидное.
– Не, Паш, я не дурак, и все помню. Ты лучше объясни, из-за чего этот овал получился.
– Охотно, – Глотов сдвинул шапку на лоб, почесал затылок и изрек: – «Оболонь» во всем виновата. Я так понимаю: пиво это имеет свойство склонять народ к межпланетному общению, из-за чего получаются Двери.
– Ну… это ты загнул, друг. Ведь, не первый день мы пивом балуемся, – ответил я, подавляя острое желание укусить его за руку.
– Не первый, но впервые я почувствовал космическую э-э… эйфорию, и сказал: «Поехали!». Помнишь? Точно как Гагарин, проложивший нам путь туда, – он с чувством вскинул вверх палец. – Как я это сказал, в мозгу моем что-то треснуло, и получились Двери – портал межпланетного общения.
– В мозгу треснуло, – передразнил я, не в силах принять гипотезу Глотова – уж слишком фантастической она казалась для моего гермутировавшего разума.
– Мальчики, билетики берете? – раздался позади меня голос кондукторши.
Я обернулся и полез в карман за проездным. Пашка зазвенел мелочью.
– Негритенок ваш? – спросила кондукторша Глотова. – Какой хорошенький! – восхитилась она и потрепала меня по голове.
Тут лейкопластырь на моем затылке отклеился, и уши стрельнули так, что шапка улетела к очкастому старичку.
– Иии! – завизжала кондукторша, бросаясь по проходу.
– Хи-хи-хи! Чебурашка! – засмеялись девицы на последнем сидении.
По салону автобуса прошел изумленный ропот.
– Товарищи, это сын мой! – попытался оправдаться Глотов – ропот превратился в дружный хохот. – Переодетый сын! – не сдавался Павел. – С карнавала школьного едем. Ну, костюмчик на нем такой. Да вы не бойтесь! – он любезно улыбнулся кондукторше, приходившей в чувства. – А черный от гуталина.
– А по натуре зеленый как кузнечик, – девица в мохнатой шубе издевательски усмехнулась, увидев мою салатного цвета шею, показавшуюся из-под шарфа.
– Сама обезьяна пластилиновая! – вспылил я, гневно вытянув к ней руку.
Народ в автобусе на мгновенье затих и взорвался дружным воплем – вид моей трехпалой клешни был для всех крайне неожиданным.
Площадка возле нас мигом опустела.
– Милиция! – кричал кто-то. – Скорее милицию!
Кондукторша, пробивалась к водителю, не прекращая реветь громче бензопилы. Девицы и парень с сумкой лезли к двери через сидения. Старик в очках потянулся за валидолом.
Едва автобус доехал до остановки, Глотов подхватил мою шапку и, рванув меня за воротник, метнулся к двери.
Не задерживаясь на глазах у бунтовавшей толпы, мы побежали в ближайшую подворотню и нырнули в подъезд. Там, в тепле возле батареи Пашка привел меня в надлежащий вид: снова приклеил уши к затылку, подтянул спадавшие брюки и плотнее обмотал шарф вокруг шеи.
Две остановки нам пришлось идти пешком. Я замерз окончательно и еле переставлял ноги, кутаясь от пронизывающего ветра и понося неуютную, злую жизнь. Мне очень хотелось назад, под теплое небо неведомой планеты. Хотелось взять бутылку пива, сказать заветное: «Поехали», и, булькая с блаженством волшебным напитком, открыть таинственные Двери.
Уже возле моего дома Глотов, пока я прятался за тумбой объявлений, купил три «Оболони» в соседнем ларьке. Пить ее мы пока не стали, потому что неясно было, как сложатся дела в ближайшее время, как перенесет уготованное испытание моя жена, и соблаговолят ли вообще открыться Двери в теплый и подлый мир, который отныне мне очень многим обязан. А еще Пашка купил мне несколько пачек чипсов, которые я с жадностью схрустел, разрывая пакеты один за другим. От чипсов стало легче, даже теплее.
Мы вошли в мой подъезд, постояли недолго, убеждаясь, что никого на лестнице вверху нет, и поднялись на четвертый этаж.
На звонок нажал Глотов: я бы не достал до кнопки, да и не было сил вот так вот взять и заявить жене о своем существовании при полном отсутствии прежнего тела. Вдобавок мне от чего-то стало плохо: внутри забулькало, запыхтело, и меня стала раздувать неведомая сила. Наверное, это было от страха или чипсов, которых я слопал три пачки.
Павел позвонил второй раз.
– Иду, иду, – послышался голос Зины, следом звон посуды и быстрые шаги.
– Бежим! – крикнул я и вцепился в рукав Пашиной куртки. – Умоляю! А то лопну сейчас! – взмолился я и бросился по лестнице вниз.
– Хулиганы! – возмутилась сверху моя жена и захлопнула дверь.
Мы выбежали из подъезда, и там Глотов призвал меня к ответу:
– Ты чего, Серега? Совсем сдрейфил? – он слегка потрепал меня за плечо. – Пойдем. Надо Зинке сдаваться. Надо! Нет другого выхода. Уж доверься – все беру на себя.
– Плохо мне, Паш. Дует чего-то. Из нутрии дует, – я почувствовал, как странные процессы в чужеродном теле пошли быстрее. В животе зашипело, надулись щеки, ноги и все шесть пальцев на руках.
– И правду, ты опух чего-то, – Павел настороженно оглядел меня. – Очень опух.
– Держи, Пашка! – внезапно я ощутил, что земная гравитация больше не действует на мое чужеродное тело. – Ой, держи! – заорал я, взлетая воздушным шариком над растерявшимся Глотовым.
Он среагировал слишком поздно. В прыжке схватил меня за брючину, сдергивая еле державшиеся брюки. Я дважды перевернулся, выронил букет гвоздик, и продолжил полет, которым теперь управлял ветер. Меня понесло на пятиэтажку, откуда мы только что выскочили. На всех языках вселенной сердце в груди бешено выстукивало «SOS». В желудке трещало и хрустело, будто полчище мышей разбиралось там с вагоном чипсов. На девятой или десятой секунде полета я стукнулся головой об водосточную трубу. От удара потерял шапку и крепко стрельнул ушами. Меня снова развернуло. Теперь я поднимался вертикально. Брюки черным шлейфом болтались ниже ботинок, ночной морозец ледяными зубами ел голые ноги и привыкшую к теплу задницу.
