Уильям Нолан - Детские игры
— Кто ты? — странно, словно откуда-то издалека раздался его негромкий голос.
— Так ли это важно, Льюис?
Ее слова, подобно каплям влаги, всколыхнувшим ровную поверхность пруда, легкой дрожью отозвались во всем его теле.
— Пожалуй, что так, — согласился он. — Определенно неважно — раз уж мы нашли друг друга. Боже праведный! После стольких месяцев и недель нескончаемого ожидания! А я уже и вправду подумал, что не осталось абсолютно никого, что так больше и не увижу ни души…
— Ничего не говори, любовь моя, — женщина наклонилась, чтобы поцеловать его. Губы у нее были теплые, мягкие, податливые. — Ты же видишь — я здесь, с тобой.
Он всем телом подался вперед, чтобы дотронуться рукой до ее щеки, но она уже стала удаляться, медленно исчезая, растворяясь в темноте. С трудом сдерживая рвущийся из груди вопль отчаяния, он потянулся к ее протянутой руке — но женщина уже отдалилась от него, и кончики пальцев Стилмэна лишь царапнули шероховатую, холодную поверхность бетонной стены.
А в трубе туннеля загадочно клубился промозглый молочно-белый туман.
Опять пошел дождь. Несколько дней, не переставая, он все лил и лил. В сущности, канализация вполне удовлетворяла его, поскольку довольно надежно защищала от превратностей судьбы и непогоды, а потому Льюис особо не беспокоился. Жилье свое он соорудил на достаточной высоте, где-то в метре над дном туннеля, и за все эти годы вода еще ни разу даже не приближалась к этому уровню. Однако его очень раздражали монотонные звуки падающих капель: отражавшееся от бетонных стен эхо превращало капель в некое подобие дьявольского оркестра, а сочившаяся отовсюду влага лишний раз подчеркивала непрерывность этого процесса, что делало его еще более мучительным, почти невыносимым. Ежедневные пробежки по утрам отошли в далекое прошлое, так что, лишившись их, он волей-неволей очень много читал.
Это были книги с рассказами Уэлти, Гордимера, Эйкена, Ирвина Шоу и Хемингуэя; поэмами Фроста, Лорки, Сэндберга, Миллэя и Дилана Томаса. Вчитываясь в строки этих книг, он с особой отчетливостью ощущал странность, даже ирреальность окружавшего его мира. Впрочем, ощущения эти длились очень недолго и были, в сущности, мимолетными, и как только он закрывал очередную книгу, к нему тут же со всех сторон начинали подступать одиночество и неизбывный страх. И так хотелось, чтобы поскорее закончился этот проклятый дождь…
Промозглая сырость. Окружавшие его стены буквально сочились холодом и пробирающей до костей сыростью. И еще это нескончаемое бульканье и журчание воды; гулкая, эхом отдающая капель сочащейся влаги. Даже лежа в собственной постели и накрывшись кучей одеял, Стилмэн не мог окончательно избавиться от этого опостылевшего ощущения сырости. Звуки… Над головой постоянно слышались пронзительные, писклявые крики, гомон, болтовня и напряженный шепот. Вот, кого-то волокут по улице — скорее всего, уже пристукнули свою очередную жертву. Впрочем, вряд ли человека — где они, люди-то? Нет, наверняка это какое-то животное, собака, например, или кошка…
Стилмэн зябко поежился и еще плотнее закутался в одеяла. Он все так же лежал, плотно смежив веки, вслушиваясь в доносившиеся сверху резкие, шаркающие звуки, и посылал им свои ответные, хотя и почти безгласные проклятия.
— Будьте вы прокляты! — проговорил он как-то чуть громче обычного. — Будьте вы все прокляты!
Льюис Стилмэн снова бежал по узкому, бесконечному туннелю. Где-то в отдалении у него за спиной метались невысокие, угловатые тени, а в ушах словно навеки завязли их высокие, пронзительные, многократно повторенные и усиленные эхом крики. И вот их когти стали подбираться к самому его телу; он затылком почувствовал горячее, обжигающее, похожее на зловонный дым дыхание. Его собственные легкие готовы были в любую минуту взорваться от жуткого внутреннего напряжения, а все тело словно полыхало, объятое адским пламенем.
Мельком глянув вниз, он увидел, что его нижние конечности работают с прежней четкостью и ритмичностью, чем-то походя на поршни исправно отлаженного механизма. Потом стал прислушиваться к резким шлепкам своих башмаков о дно туннеля и ни с того ни с сего подумал: «Ну и пусть я погибну, неважно, что в любой момент я могу рухнуть замертво — ноги-то мои все равно спасутся! Ничто их не сможет остановить, они все равно продолжат свой бег, сменяя один туннель на другой, и им не будет угрожать опасность оказаться схваченными. О, они способны развить приличную скорость, тогда как верхняя часть тела — такая неуклюжая — постоянно качается из стороны в сторону, вперед-назад, изредка подрагивает где-то там наверху, определенно замедляет их темп, утомляет — и откровенно злит. Могу себе представить, как ненавидят меня мои собственные ноги! Ну ничего, надо будет только постараться и как-нибудь ублажить, задобрить их, попросить унести меня в какое-нибудь местечко безопаснее. И все же, действительно, как хорошо, что они продолжают бежать — такие крепкие, надежные, устойчивые!»
И в этот самый момент он почувствовал, как его тело начало раздваиваться, а ноги стали самопроизвольно отделяться от торса. Льюиса охватил дикий ужас, он принялся отчаянно вопить, махать руками, колотить ими воздух, умолять ноги повременить, не покидать его в столь трудную минуту. Те, однако, оставались неумолимы и продолжали свое освобождение от тела.
Охваченный леденящим, неукротимым страхом, Стилмэн споткнулся о какую-то невидимую преграду и стал заваливаться на мокрое, осклизлое покрытие туннеля, а ноги тем временем продолжили свой стремительный бег — свободные и мощные, одержимые своей собственной неукротимой страстью. И где-то в далекой вышине над этими лишившимися последних остатков рассудка ногами разверзся его рот, исторгнувший из себя дикий крик…
Кошмар подошел к концу.
Обливаясь потом, отчаянно задыхаясь, Стилмэн сел в постели, сделал глубокий, натужный вдох, достал сигарету и дрожащей рукой поднес к ней горящую спичку.
Следовало признать, что с каждым разом подобные кошмары становились все более тягостными. Он отчетливо понимал, что во сне его рассудок мог позволить себе взбунтоваться, демонстративно отказаться подчиниться его воле, выплескивая наружу все те страхи и потрясения, которые накопились за прожитый день.
В который уже раз он вспомнил, как все это началось шесть лет назад и каким образом ему все же удавалось до сих пор оставаться в живых. Посадка инопланетного корабля на землю оказалась совершенно неожиданной, без малейшего предварительного предупреждения. Нападение и в самом деле было тщательно спланированным и потому оказалось смертельным для землян. На выполнение своей чудовищной задачи пришельцы потратили не более нескольких часов — все мужское и женское население Земли было уничтожено.
Спаслись тогда лишь немногие — это он знал точно. Правда, Льюис так ни разу и не увидел этих счастливчиков вроде себя, однако он точно знал, что где-то они все же существуют. В конце концов, планета не ограничивалась одним Лос-Анджелесом, и если удалось уцелеть ему, то почему, собственно, не могли спастись также некоторые другие люди — например там, на противоположной стороне шарика.
Непосредственно в момент атаки сам Льюис находился в канализации — на своем обычном рабочем месте, где выполнял экстренное задание компании, прокладывавшей туннель «В». Он до сих пор ощущал застрявший в ушах оглушительный рев кораблей пришельцев, чувствовал обжигающее дыхание их мощных двигателей.
Голод все же выгнал его наружу, и уже на следующий день он понял, что остался в полном одиночестве. Это был уже не просто Льюис Стилмэн, а последний живой человек. Три года прошли относительно спокойно, его никто не трогал. Он работал на них, учил массе полезных вещей, одновременно пытаясь завоевать их доверие. Однако, как чаще всего и бывает в подобных случаях, очень скоро некоторые из них стали постепенно все больше ненавидеть его, ревновать к другим — тем, с кем у него установились более тесные взаимоотношения. Короче говоря, Стилмэну еще повезло, что он успел вовремя укрыться в городской канализационной сети. Было это три года назад, и с тех пор они уже напрочь забыли про его существование.
Наружу он выбирался лишь с наступлением темноты, да и то делал это лишь в тех случаях, когда иного выхода просто не оставалось, например, когда требовалось пополнить запасы продовольствия. Свою однокомнатную обитель он расположил неподалеку от канализационной решетки — не так близко, чтобы его можно было заметить снаружи, но и с таким расчетом, чтобы снаружи в нее все же проникали солнечные лучи. Что и говорить, по настоящему солнечному свету он истосковался не меньше, чем по нормальному человеческому общению, и все же так и не смог ни разу осмелиться в дневное время подняться на поверхность.
