Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц
Будакер сказал скептически:
— А я бы их и брать не стал. С ними возиться, перепродавать, обязательно обжулят. Выгреб бы просто все золотые монеты из шкатулок, сундуков, мешков…
Я похлопал ладонью по столу.
— Тихо-тихо! Может, там никакого города нет, а вы уже сокровища выгребаете. А если и есть, то вам те местные… которые не люди, так и дадут взять. Давайте лучше подумаем, как…
За шатром быстро простучали подошвы, в щель просунулась голова Хрурта.
— Ваше высочество, — крикнул он, — из города выходят знатные люди! Целая колонна!..
Я быстро поднялся, а Будакер крикнул сорванным голосом:
— Быстро сюда шелка, бархат… Черт, не успеваем!.. Ладно, задержите их там…
Я торопливо вышел вслед за Хруртом. Рыцари на конях и пешие воины поспешно выстраиваются в две длинные шеренги. Чем ближе к моему шатру, тем выше по титулу и знатнее по роду, а за два десятка ярдов от него только графы, бароны и виконты.
— Ладно, — сказал я недовольно, — ламбертинцы доберутся сюда еще не скоро. Давайте пока пройдемся по лагерю, сделаем вид, что понимаем что-то в этом деле.
Он усмехнулся: обсудить в самом деле есть что, тут же заговорил о выдвижении легкой кавалерии на границы герцогства, да не воспользуется никто из соседей, чтобы отхватить кусок…
Мы сделали полный круг, когда за нами прибежал гонец и сообщил, что его высочество уже ждут…
Трон за это время укрыли наскоро настеленными красными, пурпурными и багряными шелками и бархатом. Не только сиденье и на подлокотники, но укрывают даже высокую спинку, где хищно растопырил крылья неведомый зверь.
От трона теперь протянута дорожка из красного бархата на пять ярдов, придавая особую торжественность моменту.
Я опустился на трон и начал ждать. Барабанщики по сигналу пробили дробь, а затем простучали нечто парадно-возвышенное, но когда вельможи Истанвила подошли к краю дорожки, разом подняли палочки и застыли в ожидании.
Лорды столицы, как я заметил, при всей обязательной невозмутимости то и дело бросают острые взгляды по сторонам. В диковину, как понимаю, и ровный строй солдат с копьями, острия смотрят в небо, и ни одно не колыхнется, и этот странный музыкальный инструмент, в самом деле так подходящий для войны…
И еще весьма странно, рядом со мной сидит на простом стуле, но с высокой спинкой, самое удивительное существо, какое они могли только представить: с копной пышных волос из настоящего золота, что роскошно падают на плечи и спину, но не скрывают кончиков торчащих ушей, нежно-розовых, как леденцы. Никто никогда не видел таких крупных и чуточку удлиненных к вискам глаз, наполненных чистейшей голубизной, которую наполовину скрывают длинные пушистые и загнутые ресницы.
Лалаэль сидит царственно, только я знаю, насколько жутко этой мышке в обществе множества больших и страшных человеков, а я откинулся на спинку трона, руки возложил на широкие подлокотники (нужно выглядеть властным, надменным и жестоким), но Растер подал мне меч и показал взглядом, что это уместнее.
Я упер острие в покрывающий пол бархат и смотрел прямо и непреклонно. Их пятеро, во главе упитанный вельможа в камзоле из темной ткани, однако весь в золотых нитях шитья, толстая золотая цепь свисает на грудь и держит тяжелую двенадцатиконечную звезду размером с блюдце.
При всей его дородности и заметно выпирающем животе, лицо узкое и странно худое, желтое, под глазами темные мешки в три ряда.
Рядом с ним, чуть отступив на шаг, граф Дэниэл Чарльз, лорд Кандорска и Святой Пустоши, а также он еще и глава заговорщиков, обещавших отстранить герцога от власти.
Остальные, на мой взгляд, просто знатные вельможи, не чувствую, чтобы чем-то выделялись, весомы только знатностью рода, связями и близостью ко двору.
Сэр Ульрих поглядывает на меня как-то странно, иногда бросает беглый взгляд на графа Дэниэла Чарльза, так подло предавшего своего господина…
Я кивком подозвал его и сказал вполголоса:
— Ульрих, мне было видение от Самого, я должен быть гуманистом и соблюдать базовые либеральные ценности, увы. Это значит — простить графа, который почему-то больше радеет о стране, чем о предавшем страну человеке на троне.
— Ой, — сказал Ульрих устрашенно, — я бы, наверное, умер от одного только появления ангела!
— Я не такой уж большой грешник, — сказал я кротко и перекрестился, возведя очи горе. — К тому же ко мне ангелы и так постоянно слетаются, как гуси, со всякой ерундой… Так что примите графа, это необходимый кирпичик в стене, что укрепляет наши силы!
Он поклонился, а я перевел вопрошающий взгляд на прибывшую делегацию. Старший поклонился с достоинством и замер, глядя на меня с ожиданием.
— Лорды, — проговорил я холодно.
— Ваше высочество, — ответил узколицый. — Я лорд Джонатан Гилфорд, Хранитель Большой Печати, это вот лорд Унгвуд Маутбеттен, он занимался канцелярией герцога Блекмора; лорд Камберлендский — старший конюший; граф Дэниэл Чарльз отвечает за военные силы, а это Лизен Баттенберг — мой помощник.
Я кивнул.
— И что привело вас к нам?
— Это наш город, — ответил лорд Гилфорд сдержанно, — и даже герцогство. Это вас что-то привело к нам.
Я задержал дыхание и напрягся, стараясь, чтобы лицо начало багроветь, а голос получился слегка хриплым, будто вот-вот задохнусь от ярости, как злой пес, что старается сорваться с цепи и перекусать всех на свете:
— Вы знаете, что меня привело!.. Ваш герцог подло и бесчестно схватил мою законную супругу и бросил ее в темницу!.. Это неслыханно, все короли, что услышали, предложили мне помощь!.. В моей армии сейчас войска и Шателлена… взгляните вон на тех лордов!
ГЛАВА 2
Барон Джижес Крейст, дядя герцога Мидля, выпрямился еще больше и злобно оскалился, граф Уильям Ланкашнер тоже показал зубы в волчьей ухмылке, барон Томлинсон, властелин земель Беркли, с укором покачал головой, а виконт Кэвин Майкл вообще смотрит с недоумением: а почему бы этих пособников герцога не повесить за злодеяния их сюзерена?
Они стоят хоть и под своими родовыми знаменами, но с ними и общее знамя Шателлена, что должно было быть заметным еще со стен крепости.
Лорд Гилфорд вздрогнул и повернул голову ко мне.
— Мы не знаем мотивы поступков герцога, — произнес он осторожно, — нас больше беспокоит…
Я прервал надменно:
— Разве это не умаление моего достоинства, что на переговоры вышел лорд Гилфорд, а не герцог Блекмор?..
Лорд поклонился, я почти услышал, как хрустят позвонки его закостенелого хребта.
— Ваше высочество, — произнес он тихо, — его светлость герцог Эсмунд Блекмор срочно отбыл из города.
Я надулся, слушая удивленный, а затем и гневный ропот своих лордов, выждал и сказал громко, наливаясь державным гневом:
— Куда?.. Почему?.. Разве не долг сюзерена защищать свой стольный град?..
Он ответил так же тихо:
— Подданные не могут обсуждать действия его светлости.
— Прекрасно, — ответил я с тяжелым сарказмом. — Очень послушный народ у герцога!.. И что же, он передал вам полномочия?
Он покачал головой.
— Нет, ваше высочество. Но, как лорд-хранитель Большой Печати, я просто обязан…
Я поднялся во весь рост, раздулся, как морской еж, что пугает этим обитателей дна, когда сам перепуган до полусмерти, и сказал громко, едва-едва не срываясь в праведном гневе, все видят, на державный крик:
— Как оставшиеся на месте представители исполнительной власти, вы прикажете немедленно открыть городские ворота!
Он вздрогнул, побледнел, остальные из его делегации склонили головы и не поднимают в страхе, но лорд Гилфорд нашел в себе силы проговорить с трудом:
— У меня нет полномочий сдавать Истанвил.
Я прорычал:
— Вы собираетесь сражаться?
Он поклонился и ответил дрожащим голосом:
— Ваше высочество… это наш долг.
— Долг, — сказал я с тяжелым сарказмом. — Долг защищать город против трех армий?.. Когда нет надежды, что придет помощь?
Он взглянул мне в глаза прямо и бестрепетно:
— Да, мы погибнем, ваше высочество. Но мы исполним свой долг. И нашим детям не будет стыдно за своих родителей, защищавших родной город до последней капли крови.
Я уловил, что на посланцев начинают поглядывать с сочувствием, такие нравятся всем, мне тоже, люди чести — это люди чести.
— Хорошо сказано, — проговорил я зловеще, — но давайте и я кое-что скажу. Людьми я дорожу, как своими, так и вашими. Потому две армии сейчас блокируют все замки и крепости в герцогстве, так что никто к вам не явится на помощь, а третья — перекрыла все ходы-выходы из вашей столицы. Сегодня вы можете открыть все ворота и сдать ее на мою милость, и ни один житель города не пострадает…
Он поинтересовался кротко, но с прежней твердостью, хотя я вроде бы уловил в его тихом голосе некоторую неуверенность:
