Алексей Иванов - Земля - Сортировочная
– Борьк! Вовк! - крикнула нам из комнаты тетя Клавдя. - Блины на столе, ешьте все!… А я посижу тут, поговорю вон с Марусей Меркиной…
– Здрасьте, теть Марусь!…- крикнули мы за стенку, усаживаясь.
– Здравствуйте, ребятки! - фальшивым голосом отозвалась Меркина.
– Вовк, ты не стесняйся, ешь, как Борька, он у нас простой, - добавила неугомонная тетя Клавдя. - Борьк, а ты блины на стол не ложи!
– Не, - ответил Барбарис, скатывая трубочкой расстеленный на клеенке блин.
– Чего у Меркиной стряслось? - шепотом спросил я у Барбариса.
– А я почем знаю? - пожал плечами нелюбопытный Барбарис, макая блин в сметану до самых пальцев.
– Вот, Клавдь, я и говорю, - тихо забубнила Меркина за стенкой. Голос ее был дрожащим, потому что она всегда рыдала над плохими сплетнями, переживала их и верила им, как программе «Время». - Рожу так скрючил и говорит мне - знаешь ведь, как он умеет, так, с подковыркой, мол, баба дура, - пять миллионов, мол!
– Пять миллионов!… - ошарашенно воскликнула тетя Клавдя.
– Пять, - пискнула Меркина и вдруг горько зарыдала, я даже услышал, как качается под ней старый диван с валиками по бокам.
– Дивану каюк, - тоже прислушиваясь, заметил Барбарис. - Сто раз бате твердил: пора новый купить…
– Ну, ладно, ладно тебе, Маруся, может, и обойдется, - бормотала тетя Клавдя.
– Тебе хорошо, - сквозь рыдания быстро ответила Меркина. - Твой-то Анатолий в депо получает сто шестьдесят да еще на шабашках, а мой-то алкаш - он же фашист, агрессор, он же на все готов!…
Тут Меркина всхлипом втянула в себя все слезы и сопли и тем же приглушенным голосом, от которого бренчали кастрюли на кухонном шкафу, продолжала:
– Говорит, будет пять бронированных вагонов. В одном рубли, в другом трешки, в третьем пятерки, в четвертом десятки, а потом двадцать пять и больше!…
– Тихо!…- зашипел я на Барбариса, потянувшегося к приемнику.
– А куда их повезут-то, Марусь? - спросила тетя Клавдя.
– Сжигать повезут, Кланюшка! Бумажки-то старые! Новые, точно такие же, напечатали, а старые сожгут! А мужики говорят - все одно, мятая бумажка или свежая, любую отоварят! И мой хлюст козырей с ними туда же!…
– Ох, лихие мужики!… - простонала тетя Клавдя. - И когда они хочут?
– Не знаю, Кланюшка, не знаю!… И кто у них заводила - тоже не знаю!… А мой-то, слышь, после этого меня за границу утягивает!…
– В Америку?
– В Саудовскую какую-то Аравию! К Пиночету в штурмовики!…
– Тебя?!
– Да не меня, Кланька, - сам туда пойдет! Я ж его знаю! За бутылку родину продаст - изверг, враг народа, морда каторжная!…
– Слышал? - толкнул я Барбариса.
P . S . Дорогой четателъ! Сразу очинъ хочу аговорить условен нашево взаимнаво деалога. Художесвенное произведенее отличаеца от нехудожесвеннова тем, что в нем есъ подтеке, потому что в нехудожесвенном нет. У меня тоже есъ подтеке, но не не везде. Где есъ, я буду абозначать ево галочками или крестиками. Или нет, лутше в конце ево буду писать сам. Ведь могут неправелъно понять и не напечатать, а могут аштро-фовать или вобще посадить в психбольницу, хотя и незашто. А я еще молодой.
ГЛАВА 3
Как мы были у Карасева– Пошли к Кобелевым, Вовтяй,- предложил мне Барбарис, когда мы вышли на крыльцо. - Они «Иж-Юпитер» купили…
– Ну их, твои мотоциклы… - хмуро отозвался я.
– Пошли тогда к бане, - не обидевшись, снова предложил Барбарис. - Сегодня женский день, по-зырим…
– Дурак, что ли? - спросил я. - Там же окна закрасили. Слушай, Барбарис…
– Чего?
– Пошли в тупики к дяде Карасеву, а? Он же у Кольки Меркина собутыльник! Мы его подпоим и узнаем про ограбление денежного поезда!
– И чего делать будем потом? Я подумал.
– Ну, посмотрим, как будут грабить…
– А чем подпоим Карасева?
– Возьмем ведро картошки из вашего погреба, а у него аппарат моментальной перегонки… Он сам и подпоится.
– Н-ну, ладно… - заколебался Барбарис. - А почему нашу картошку, а не вашу?
Самое лучшее в таких случаях - пнуть ему хорошенько.
– Дождешься ты у меня, Вовтяй… - проворчал, удаляясь к погребу, Барбарис.
Спустя пять минут он вернулся. В ведре лежала холодная, черная картошка.
– Годится, - одобрил я, и мы пошагали к станции.
– Вот уедет Колька Меркин за границу, - через некоторое время заговорил Барбарис, - и пойдет в штурмовики к Пиночету…
– Врет он все, - хмыкнул я. - И не возьмут его туда вовсе, там карате надо знать.
– Дак он знает, - возразил Барбарис. - Когда его в марте братья Криворотовы побить хотели, помнишь, как он их ногами отпинал?
– Это все фигня, потому что у настоящих каратистов есть разные пояса - черный там, белый, красный, а у Меркина ничего нет, даже галстука.
– Купит.
– Нет, - решил я. - Он, наверное, пойдет работать на радиостанцию «Свобода». Помнишь, как он критиковать любит?
И я представил, как у нас на Сортировке зимними ночами слушают по радио далекий и изменившийся голос Кольки Меркина, пробивающийся через свист и Пугачеву.
– Тогда он про все расскажет, - рассудительно заметил Барбарис. - И про инженера Паранина, и что тетка Рыбец из столовки свиньям ворует, и что дядя Дмитрий Карасев космический шпион и самогонщик, и про танки на железной дороге… И если будет война, на нас бомбу сразу и шандарахнут!…
Я похолодел, представив над станцией ядерный гриб в десять раз выше старой водонапорной башни.
– Слушай, Борька, - взволнованно сказал я, - надо этих грабителей мильтонам сдать, потому что знаешь, что будет, если бомбу скинут?…
– Что? - испуганно спросил Барбарис и замолк.
– Всем ерепена крача, - горько подтвердил я.
– А если в Пантюхин овраг залезть, то, наверное, можно спастись от радиации… - предположил Барбарис.
– Ага, очень можно, - недоверчиво хмыкнул я.
– Можно! - горячо заявил Барбарис. - Надо только противогазы!
– Очень противогазы, - хохотнул я. - В них, во-первых, потеешь, а в поте и будут все консервоген-ные вещества, а во-вторых, у них же в глазах стекла, и во время вспышки враз ослепнешь!… А вообще,- добавил я, - спастись можно будет только в старых карьерах, потому что там песку много. Но, самое главное, надо при взрыве крепко-крепко зажмуриться, а потом провеять всю одежду от радиации.
– И трусы?… - опешил Барбарис.
– И трусы, - жестко подтвердил я.
– А девки?… Они тоже?…
Но договорить мы не успели.
Впереди показались кирпичный пакгауз и ограда из железных листов. Мы пролезли в парализованную дверку и через крапиву выбрались на насыпь.
Вдоль задней стороны деревянного перрона мы пошли к паровозной стоянке. Под перроном валялись ящики, обломки кирпичей, газеты, бутылки и башмаки. Впереди показались ворота, которые охранял космический шпион дядя Дмитрий Карасев.
Вообще-то он охранял тупики, где стояло обширное вагонное хозяйство. О нем все забыли, но все равно берегли. Тут стояли, сейчас припомню, два паровоза, дрезины, платформы, цистерны, еще чего-то - короче, не помню, до фига всего. Этот тупик был обнесен забором с колючей проволокой наверху, а дядя Карасев охранял ворота.
Ворота были замечательные, железные, побитые, как рыцарский щит. На них был написан отрывок какого-то грозного слова: «…тужай!» Под ворота убегали ржавые рельсы, а дальше уже расплетались целым веером. Над воротами торчала будка с выбитыми стеклами. Карасев должен был сидеть там, но чаще он, совсем пьяный, лежал за будкой на панцирной сетке, сквозь которую проросла трава.
– Скажешь Карасеву, что тебя дядя Толя прислал, - наказал я Барбарису, поднял с земли специальный болт и загрохотал по створкам.
Через некоторое время я услышал хруст шагов, а потом скрежет засова. Карасев со скрипом приоткрыл створку и высунул лохматую голову в репьях.
– Борька? Вовка? - спросил он, увидев нас. - Вам чего?
– Батя прислал… - фальшиво залопотал Барбарис, протягивая ведро. - Просил, как обычно…
– Заходи! - заметно приободрился Карасев.
Заперев ворота, он перехватил ведро и свистнул своего пса Байконура, у которого были желтые, спившиеся глаза.
Мы пошагали по тропинке вдоль забора. Кругом рос чертополох и стояли вагоны. В пустое синее небо скучно торчали ободранные семафоры. Байконур молча брел за нами в высоченной траве, как подводная лодка.
– Дядь Мить, - окликнул я Карасева, - вас еще не выследили шпионы диктатора?
– Не, Вовка, - сказал он. - У них квалификации не хватает.
Мы вышли к свалке металлолома. Все здесь проржавело до дыр. Сбоку аккуратно стояла летающая тарелка дяди Карасева, очень напоминающая трактор «Беларусь», но без колес.
