Разборки олимпийского уровня - Леженда Валентин
— Спасибо, — поблагодарил Алкидий, — теперь я буду спать спокойнее, а то в ежедневных дощечках такое пишут, что, мол, Ахилл внебрачный сын Зевса и Елены Троянской.
— Брешут, сволочи! — гневно выкрикнул титан. — Интерес к войне подогревают, а что ты хочешь — желтая пресса.
Душевно распрощавшись с Прометеем, греки направились в город, дабы утопить свои проблемы в кружке вина.
— Может, Диониса встретим, — предположил Фемистоклюс.
От внезапного раската грома заложило уши. Синей стрелой с неба в землю ударила сверкающая молния, попав в проезжавший по дороге воз с сеном. Сено мгновенно вспыхнуло, пожираемое синим пламенем.
— За что? — крикнул в небо всклокоченный возница и, соскочив с повозки, бросился наутек. — Все, что украл, верну! — громко кричал он на бегу. — Клянусь Олимпом, верну.
Пожав плечами, друзья невозмутимо продолжили свой путь в город.
— А… — ревел на Олимпе Зевс, — опять промазал, у-у-у…
В тронный зал вошел перемазанный сажей Гефест в кожаном фартуке.
— Отец, в чем дело? — осведомился он. — Я, кажется, слышал крики?
— А, Гефестушка, — подозрительно нежно произнес Зевс, нервно передергивая затвор на молниеметателе. — Вот кого я больше всего хотел бы сейчас видеть.
— Э… отец, ты чего? — Изобретатель медленно попятился к выходу из зала. — Эй, не дури…
Но было поздно.
Издав боевой клич, Зевс выстрелил огнем в гениального сыночка.
— Я покажу тебе, как мне прицел на лучевике сбивать…
Увернувшись от молнии, Гефест зигзагами помчался вон из тронного зала.
— Это не я, — кричал он, — это Арес!…
И вновь небо над Аттикой заволокло грозовыми тучами.
Глава 7
О ТОМ, КАК ПИШЕТСЯ ИСТОРИЯ
Итак, все могучие герои вместе со своими войсками собрались в гавани города Авлида, чтобы отплыть оттуда к Трое.
Несчастный Менелай сбился с ног, пытаясь вразумить героев, которые по случаю своей встречи принялись в неимоверных количествах поглощать вино и петь непотребные стишки. Многие не виделись друг с другом по нескольку лет и вот теперь пили за здоровье и за скорую победу над троянцами. Менелая никто не желал слушать. Завидев его рога, герои хватались за животы и валились в приступе хохота на землю. Пришлось бедному царю Спарты укрыться в трюме на флагманском корабле, а вразумлять греков послать своего брата Агамемнона.
— Как я их всех ненавижу! — кричал царь Спарты, гневно потрясая рогами. — Забодал бы… то есть зарубил бы всех, если бы у меня меч не отобрали.
— Спокойно, брат, — сказал, как всегда, уравновешенный Агамемнон, — я поговорю с героями.
Но тут еще одна проблема встала перед греками, а именно: им срочно требовался историк, который смог бы запечатлеть великие события для потомков.
Историк, как назло, долго не находился. Наконец хитроумный Одиссей обнаружил его в каком-то местном питейном заведении и с помощью Фразимеда и Антилоха перетащил на корабль.
Ученый долго и упорно не желал принимать цивилизованный вид, то блея по-бараньи, то во всеуслышание заявляя, что он не кто иной, как покровитель искусств бог Аполлон.
Воспользовавшись одним из кратких периодов просветления рассудка, историка, обвязав веревкой, несколько раз окунули в море, дабы он окончательно пришел в себя. Естественно, прибегнуть к сей процедуре посоветовал все тот же хитроумный Одиссей.
Протрезвев, историк зло сообщил грекам, что никакой он, дескать, не историк, а простой архивариус, и что он хранит документы, а не создает их, но, получив от Одиссея золотой талант, старикашка резко подобрел, подтвердив, что он действительно историк и знаток греческих мифов. (Хотел написать “древнегреческих мифов”, но вовремя спохватился. — Авт.)
— Вот и славно, — сказал Агамемнон, — скажи, как тебя зовут?
Историк задумался, что в данной ситуации выглядело подозрительно.
— Софоклюс, — ответил он. — Да, называйте меня Софоклюсом.
— Значит, так, Софоклюс, — начал Одиссей, — в твои обязанности входит добросовестно заносить на дощечки все события этой великой войны, не приукрашая и не перевирая факты. От того, насколько добросовестно отнесешься ты к своему делу, будет зависеть, как на своих отцов станут смотреть наши дети, наши потомки: с презрением или с гордостью. Пусть в историю Греции Троянская война войдет как величайшая из войн, независимо от ее исхода.
— Всецело присоединяюсь к этим словам, — кивнул Агамемнон.
— Ну что ж, начнем прямо сейчас, — хмыкнул историк, извлекая из заплечной сумки дощечку. — Сколько в вашей флотилии кораблей?
Греки задумались.
— Секундочку, — сказал Агамемнон и выбежал из трюма наружу. — Раз, два, три, четыре, — послышалось сверху.
Через минуту брат Менелая проворно вернулся в трюм.
— Мне не хватило пальцев на руках, — растерянно сообщил он.
— Ну так разулся бы, — посоветовал Одиссей. Агамемнон почесал редкую бородку.
— Ну тогда где-то около пятнадцати.
— Сколько?!! — не поверил историк.
— Где-то пятнадцать, — твердо повторил грек, — да, именно пятнадцать.
Лукаво прищурившись, Софоклюс быстро нацарапал на дощечке: “В поход против Трои греки направлялись на 150 кораблях”. Затем историк задумался и воровато пририсовал к цифре второй нолик. (Что, думаете, арабы нолики изобрели? А вот и нет. Греки их изобрели, древние, а арабы уже потом у них передрали. Не верите? Ну и не надо. — Авт.)
— А сколько всего героев собралось на войну? — спросил он, сделав первую запись (историческую, черт возьми, историческую!!! — Авт.).
— Секундочку, — спохватился Агамемнон, собираясь снова выйти наружу.
— Постой, — остановил его Одиссей. — Боюсь, что, даже если ты снимешь обувь, тебе это вряд ли поможет. Я помню число героев, их где-то около сорока человек.
— Чего?!! — У историка отвисла челюсть. — И с этой армией вы собираетесь напасть на Трою?
— Да. — Агамемнон гордо вскинул голову. — Я тоже говорил Менелаю, что их слишком много и что вполне можно было бы обойтись двумя десятками.
Схватившись за голову, Софоклюс записал: “Громадное войско собралось на морском берегу. Сто тысяч вооруженных воинов желали доказать свое право на подвиг под стенами Трои”.
“А сколько же там было кораблей? — подумал историк. — Тысяча пятьсот, э… не годится”.
Пожевав кончик острой палочки, Софоклюс добавил к цифре кораблей еще два нуля. Конечно, можно было добавить и еще нолик. Софоклюсу в принципе было не жалко, но потомки могли не поверить. Тогда бы получилось, что на каждый корабль приходится по полгероя, как-то уж очень неправдоподобно.
— Вот, — воскликнул Одиссей, вырвав из рук историка смазанную воском дощечку, — самые первые строки, строки великой истории!…
И если бы Одиссей умел читать, то глаза у него от прочитанного оказались бы на затылке. Но, к счастью, царь Итаки никогда не обременял себя лишними знаниями, считая ученость уделом слабаков и всяких там историков.
— Итак, — Зевс обвел присутствующих тяжелым взглядом, — вопреки всем моим попыткам, избежать войны, похоже, не удастся.
Олимпийцы слаженно закивали, соглашаясь с Громовержцем
— Ну почему только меня волнует то, что происходит на земле? — закричал Тучегонитель. — Почему один я должен расхлебывать в очередной раз заваренную вами кашу?
Боги пристыжено попрятали глаза.
— Потому что ты Зевс, — тихо ответил Гермес, — царь богов, повелитель Олимпа.
— Да на кой… —Зевс запнулся, сдержавшись, хотя резкое словцо так и просилось на язык. — К чему мне вся эта власть, когда меня окружают сплошные ПРИДУРКИ…
Олимпийцы подавленно молчали.
— Афродита, — резко бросил Громовержец, — я тебя просил или нет вернуть золотое яблоко Парису? Богиня любви потупила взор.
— Гера, не я ли просил тебя угомонить твоего сына Ареса?
— Это, между прочим, и твой сын, — сухо заметила Гера.
— Молчать! — взревел Зевс. — Афина, ведь Троя находится под твоим покровительством, почему ты не поговорила с царем Приамом?
