Андрей Белянин - Тайный сыск царя Гороха
– Митька! Почему никто из дворовых Мышкиных ничего не говорил о монахах?
– А я знаю? Вы ж меня сами за дьяком бдить отправили, запамятовали, батюшка?
– Не серчай на людей, Никитушка, – сказала бабка, вмешиваясь, как всегда, вовремя и по делу. – Монах, он ведь ровно и не человек, он по-своему живет, мирское его не касаемо. Вот и слуги боярские думали, ты злодеев ловишь, а про богомольцев у них и мыслей-то не было.
– Ладно, понял… я был не прав. Надо учитывать религиозную специфику местных взаимоотношений. Теперь уж чего горячку пороть… Эти «монахи» наверняка сбежали. Значит, мы имели в Лукошкине минимум шесть переодетых шамаханов, а их может оказаться куда больше. Гражданин Мышкин, пока, до выяснения всех обстоятельств дела и проверки ваших показаний, вынужден вас задержать. В царскую темницу не пойдете, можете еще понадобиться здесь. Митяй, отведи подозреваемого в поруб.
– Эх, жизнь моя, копейка медная… – пробормотал боярин, послушно вставая со скамьи. – Сколь дадут-то?
– Суд решит.
– Ну, тогда храни нас Господь… Бабушка, а ты про отвар свой молодильный не забудешь?
Вот так, запутанно, с неожиданными вывертами, и велось все это дело. Пока я не мог похвастаться ничем особенным. Правда, Горох был мной страшно доволен, но, следуя собственным принципам законности и защиты правопорядка, едва не перевешал всех лиц, замешанных в заговоре. Боярина мне удалось отстоять, дьяка искали по всему городу. Согласно докладу стрельцов он вышел из своего дома на заре, но в царском доме так и не появился, а затерялся в базарной толпе. Наверно, почуял за собой слежку и, как опытный шпион, залег на дно. С досады государь лично повелел засыпать подземный ход. Всю столицу перевели на военное положение, а мобильные отряды конных казачков беспрестанно прочесывали близлежащие леса. Жители сел и деревень были предупреждены о возможной опасности, но аж до самых границ государства никаких армий противника обнаружено не было! Ни больших, ни малых… Конечно, два-три десятка шамаханов запросто могли разбежаться по округе, прячась по одному. Рано или поздно их найдут, так как менять личины умеют далеко не все, а лишь специально обученные колдуны. Да, пленник успел сказать нам немногое, но, сам того не ведая, выдал очень важную информацию. Если они пользуются такой терминологией, как «солдат», «провокация» и «кадровый офицер», то наверняка их военная машина гораздо более совершенна, чем нам кажется. Я бы смело предположил наличие хорошо подготовленной военной разведки. Отсюда следует логичный вывод – с ними будет очень непросто справиться.
Как обнаружить шамахана, принявшего личину честного гражданина? Баба Яга утверждает, что они не могут избавиться от предательского хвоста. А от рогов могут? Надо уточнить… С другой стороны, не можем же мы обязать все население столицы снимать штаны и задирать юбки при проведении милицейских рейдов! Да меня разорвут за одно такое предположение. Теперь-то понятно, почему был украден перстень, позволяющий видеть шамахана под любой личиной. Если у покойного Тюри его не обнаружилось, а задержанный Мышкин его не крал, то круг подозреваемых сужается до предела. Необходимо срочно отыскать дьяка Филимона! А-а… пустая трата времени. Шамахан давно сменил личину дьяка на более безопасную и преспокойно разгуливает по городу вместе с «липовыми» богомольцами. Если Яга не придумает, как их отличать, – мы здорово сядем в лужу. Мне не оставалось ничего иного, как доверить судьбу следствия длинноносой бабке с темным прошлым… Пока она мудрила у себя в комнатке, я направился к царю. Митька увязался следом, и я не видел причины оставлять его дома. По дороге он развлекал меня деревенскими сплетнями из своей родной Подберезовки:
– …В ту пору у соседей гулянка была на дворе, но Ромка как Жульку-то увидел, так и обомлел весь! Влюбился, значит, по уши с первого взгляда. Оно бы и ничего, так ведь девка-то в его тоже сразу втюрилась. Народ вокруг пляшет да поет, а они стоят столбом, рук не разнимая, и только в глаза друг другу смотрят. Однако же где гулянка, там и пьянка. У Жульки брат был родной, Васькой звали, а по прозвищу Кот. Вот и стал он задирать Ромкиного дружка, слово за слово, отошли в сторонку, начали кулаками махать. Дружок-то на землю бух, да прямиком башкой об камушек. Ромка как увидел, не стерпел, ну и дал этому Ваське Коту промеж глаз. Да, видать, силу он не рассчитал – так на месте и убил! Опосля такого о какой женитьбе речь?! Там же два села поднялись – Сморчково и Курякино, чуть за дреколья не берутся, мы с Подберезовки все бегали смотреть, чья возьмет. Ужо Ромка не выдержал, побежал к Жулькиным родителям виниться, по дороге принял хмельного для храбрости, да на солнышке и уморился. Прилег поперек дороги, спит себе потихонечку. А Жулька от папки-мамки сбежала, и к милому, а там хоть трава не расти! Глядь, он, любезный, лежит себе в лежку, ручки-ножки раскинул, не храпит только… Ну а девка, ясное дело, дура! Волос длинный, ум короткий, решила, что помер сердечный друг, и на своем же поясе удавилась на ближайшей березе. Висит, сиротинушка, а ветер ее раскачивает, отчего ветка и поскрипывает. От того скрипу у Ромки-то сон весь, как есть, пропал! Продрал он глазоньки, а как увидел…
– Все! – не выдержал я. – Кончай лепить горбатого. Вруливает мне классическую драму Шекспира, как бытовую деревенскую историю о несчастной любви. Хватит врать, поимей совесть.
– За что напраслиной обижаешь, воевода-батюшка?! – аж покраснел разом огорчившийся Митяй. – У нас это все было, под Лукошкином, а твого Шекспиру мы и слыхом не слыхивали. Он и сам, видать, жулье отпетое… Такое печальное повествование у наших спер!
– Это Шекспир-то?!
– А то кто ж? Деревенских все норовят облапошить.
Мы бы спорили вплоть до царского терема, но откуда-то из переулочков кожевенного ряда выбежала зареванная девчушка и рухнула мне в ноги, старательно обнимая сапоги. От неожиданности я едва не отпрыгнул, а потом крайне деликатно попытался оторвать ее от себя, чтобы выяснить, в чем, собственно дело.
– Помоги! Помоги, сыскной воевода! Батюшку моего на пустыре за сараями грабят.
– Девочка…
– Помоги-и-и-и!..
– Митька! Отдери ее от сапога, я шагу ступить не могу! Вот так… Все, все, милая, не надо плакать – дядя милиционер уже спешит к твоему папе. Куда идти-то, покажешь?
Мелкая рева серьезно кивнула и вновь бросилась в бега. Мы – за ней. Миновали избы, сараи, овины, заборы, петляя какими-то закоулками, пока действительно не выбежали на поросший бурьяном пятачок, размером не больше боксерского ринга. Там никого не было… Должен честно признать, что в то время я несколько ослабил бдительность. В такие детские засады попадают лишь зеленые новички. Когда за нашими спинами раздались осторожные шаги, я окончательно понял, чем это пахнет.
Со всех сторон нас окружали высоченные заборы и бревенчатые стены. Единственный выход в переулочек закупоривали шестеро нищих в драных лохмотьях с костылями и посохами. Девочка бодро протолкнулась за их спины, фыркнула, показала нам язык, после чего преспокойненько смылась.
– Вот мы и встретились, участковый, – злорадно процедил сквозь зубы самый высокий.
Он приподнял свой костыль, на что-то нажал, раздался щелчок, дубовое древко удлинилось узким клинком, аж на две моих ладони. Остальные шестеро, как по команде, двинулись на нас, медленно обходя с флангов. Заблестели ножи, кастеты, завязанные в узел цепи. Я еще подумал, как прав был царь Горох, посылая мне в подарок боевую саблю. Которую я, конечно же, тут же повесил на гвоздик в спальне…
– Батюшка, Никита Иванович…
– А? Что? Извини, задумался…
– Ничего, не извольте беспокоиться, я тока спросить хотел, как же мы их в поруб посадим? Не поместятся ведь…
Я посмотрел на него как на идиота, но Митьку, похоже, и вправду волновал лишь этот вопрос.
– В поруб-то шестерых сразу не запихаешь, разве в два этажа укладывать. Может половину в пыточный приказ отвести?
Нищие замерли за пару шагов от нас, напряженно вслушиваясь в безмятежную болтовню моего напарника. Как я уже упоминал, Митька был двухметрового роста с косой саженью в плечах, и хотя не отличался такой рельефной проработкой мышц, как легендарный Шварценеггер, но запросто мог бы замесить его на пирожки.
– Эй, деревенщина! Вали отсюда, чтобы духу твоего здесь не было, нам нужен только участковый, – неуверенно предложил высокий.
– Ну да… Я уйду, а вы тут песни петь начнете! Не позволю управление милиции без головы оставить. Посторонись, батюшка сыскной воевода, у меня руки чешутся! – С этими словами Митяй небрежным движением оторвал от забора толстенькую неструганую доску, и началось…
Нет, я не вмешивался. Отошел в уголок и наблюдал, как он их гоняет. Посмотреть было на что. Доска свистела пропеллером, издавая чмокающий звук при каждом попадании. Митька только приговаривал:
