Виктория Угрюмова - Дракон Третьего Рейха
— Господин майор! У меня вроде лучше с глазами! Должен вам доложить, что… не знаю, как сказать… ребята, вы не поверите, но я вижу впереди какой-то пустырь, весь покрытый травой и цветами! Больше ничего нет! Снега нигде не видно, хутора тоже нет!
Дитрих понял, что пора ему оглядеть окрестности, как бы ни хотелось ему отложить это мероприятие на потом. Он уставился в смотровое устройство, какое-то время повращал его направо и налево, стараясь охватить взглядом как можно большее пространство, и наконец упавшим голосом сказал:
— Сам не знаю, что это за чертовщина. Бывают разве одинаковые галлюцинации? Я тоже ничего не вижу, кроме какого-то поля с цветами! Неужели русские разработали психотропное оружие?! Вальтер! Ну, что там у тебя? Есть связь со штабом?
Голос радиста — обычно невозмутимого и непроницаемого для всякого рода эмоций — звучал непривычно:
— Никакой внешней радиосвязи, господин майор, нет вообще. Такое впечатление, что мы остались одни в эфире.
— Вот черт, — раздосадованно воскликнул Дитрих. — Я так и знал! Ну кто бы мог подумать! И здесь мы одни! Не знаю, как им это удалось, но теперь самое время красноармейцам заглянуть к нам на огонек.
Кляня себя за свою браваду, за непредусмотрительность, приведшую в результате к таким страшным последствиям, майор саркастически заговорил:
— Генрих, дружище, ты любишь партизан?! Пойду открою им дверь, а то они, наверное, там снаружи стоят, а зайти стесняются! — Он вытер с лица пот. — Фу! Ну и жара! Они, наверное, на обед едят только жареных немцев Этакое блюдо — танкисты-гриль, приготовленные в танке. Видимо, очень вкусно!
Он хлопнул Генриха по плечу, а затем достал пистолет и, держа его наготове, полез открывать люк
— Ну, где вы, любители нетрадиционной кухни?!
Экипаж напрягся, и тут до них донесся вопль:
— Майн Готт! Что это? Где это мы? Глазам своим не верю! Может, в раю?! На том свете?
В танк ворвался запах горячего сена, пыли, травы, нагретой солнцем, и какофония звуков — чириканье, стрекотание, журчание, жужжание и писк, издаваемый мириадами насекомых. Сверху неслись трели каких-то птиц. Дитрих, не заметив в радиусе километра вокруг ни Белохаток, ни домов, ни русской, морозной кстати, зимы, ни прилагающегося к ней снега — не говоря уже о стремительно атакующей танковой бригаде, — окончательно удивился, осмелел и наполовину вылез из люка. Затем, опомнившись, он сделал хитрый ход, совершенно неожиданный для коварного противника, буде он отравил их психотропным газом и затаился неподалеку: майор ущипнул себя за бедро, не жалея. В глазах не стало яснее (да и куда еще?), и летний пейзаж не претерпел изменений. Морунген приложил ладонь козырьком ко лбу и обвел степь взглядом:
— Что за чудеса? Тут и зайцу-то укрыться негде, не то что солдатам! Была бы вся Россия такой, и проблем бы не было…
Он с наслаждением потянул носом свежий нагретый воздух и обратился сам к себе — со вполне понятной симпатией:
— Эх, брат Дитрих! Вот так вся жизнь пройдет внутри этой железной коробки, а вокруг такая красота. — Видимо, красота навела его на какие-то посторонние мысли, ибо он громко добавил: — Хотя здесь явно без партизан не обошлось, это все их происки: повару — медведя, нам — степь летнюю. Ну, как говорят в России, будь что будет. Всему экипажу разрешается выйти из машины!
Когда первый взрыв недоумения улегся и танкисты снова обрели способность рассуждать если и не здраво, то почти, они обнаружили целый букет несообразностей.
Во-первых, танк стоял прямо на развалинах какой-то постройки. Насколько они могли определить ее происхождение по тем жалким остаткам, которые были извлечены ими из-под гусениц танка, это была плетеная — как корзина — хижина, а вдавленные в сухую землю пучки соломы, перевязанные волосяными бечевками, свидетельствовали, что это была крыша. О том, что эта хижина и была тем самым домом, в который Клаус въехал, разрушив бревенчатую стену, и речи идти не могло.
Во-вторых, окружающее было до ужаса реальным, и уже спустя минут десять сперва целенаправленного, а затем и бесцельного блуждания среди травы и цветов они предпочли бы галлюцинацию. Галлюцинация, по крайней мере, была объяснима.
Дитрих рассеянно обрывал ароматные цветы на тонких стебельках, похожие на милые его сердцу маргаритки, и машинально сплетал их в веночек. Вальтер, присев на корточки, долго изучал почву, нюхал ее, растирал между пальцев и вскапывал ножом, чтобы добраться до следующего пласта. Клаус пристроился около Дитриха и ходил рядом с ним, повторяя запутанную траекторию его движений.
— Я, господин майор, все равно ничего не понимаю. Допустим, по нам действительно стреляли из секретного оружия. А откуда здесь взялся этот сарай? Я точно помню, что въезжал в бревенчатую избу и снега вокруг было — хоть на лыжах катайся…
Вальтер на минуту отвлекся от своих агрономических изысканий и поддержал товарища:
— Да, господин майор, радиосвязь тоже так запросто не могла прекратиться. Ни помех, ни шумов, ни русских, никого вообще — один фон. А ведь мы не очень далеко ушли вперед! Эфир сейчас молчит так, как будто мы на Луне.
Признаться, отсутствие связи волновало Дитриха даже меньше, чем отсутствие снега, ибо первому он мог найти какое-то рациональное объяснение, а второму — нет. Он чувствовал острую необходимость успокоить себя, а заодно и своих подчиненных. Поэтому он бодрым голосом объявил:
— Как бы там ни было, мы все пока живы! Находимся на службе у фюрера! И должны выполнять приказы командования! Тем более что нам оказана честь быть экипажем такого уникального танка, как «Белый дракон». — Он легко пожал плечами, ему пришла в голову крамольная мысль: «Майн Готт! Что я несу?» — Затем его строгий зычный голос произнес: — Так! Немного расслабились, поболтали, а теперь за дело! Вальтер, достань карту и сориентируйся на местности! Ганс, Клаус, проверьте состояние машины, осмотрите двигатель! Генрих, подготовь оружие и избавь нас от зимнего обмундирования, но далеко его не прячь — здесь нужно быть готовым ко всему! Я поднимусь на башню с биноклем и осмотрюсь.
Благими намерениями дорога в ад вымощена, считают знающие люди. Через несколько секунд в недрах башни раздался разъяренный крик Дитриха фон Морунгена:
— Где мой бинокль?!! В этом танке когда-нибудь будет дисциплина?! Генрих! Черт возьми, куда теперь задевался этот бинокль? Я что, должен всю дорогу сидеть с ним в руках, как Мадонна с младенцем?!
Не прошло и двадцати минут, как сосредоточенные и подтянутые члены экипажа стояли перед командиром, докладывая по очереди:
— Ваше приказание выполнено, господин майор, оружие подготовлено, боекомплект в порядке, мною пересчитан, снарядов хватит даже Москву сокрушить. Зимнее обмундирование убрано, пулемет на башне установлен. У меня все, — бойко отчитался Генрих.
От тандема Ганс-Клаус выступал механик-водитель:
— Господин майор, танк без повреждений. Двигатель в норме, управление отличное, подготовка машины к летним условиям дороги завершена, топлива почти полный бак, хватит на сто двадцать километров прямого хода по степи. У нас все.
В отличие от остальных, голос Вальтера звучал не слишком уверенно:
— Мне, господин майор, определить по нашей карте, где мы находимся в данный момент, не представляется возможным. Ничего не ясно. Тут степь, — он описал рукой широкую дугу, — а тут ее нет. — Ткнул пальцем в карту. — Тут обозначены река, лес и пространство болот, а здесь нет ничего похожего. Может, у вас есть какие-нибудь другие карты, господин майор? А то на этой самая большая степь — это колхозное поле, — закончил он растерянно.
Морунген, возвышавшийся на башне, как памятник самому себе в день наивысшего триумфа, не рассердился, вопреки ожиданиям, а довольно весело сообщил:
— Ладно, Вальтер! Мне повезло сегодня больше, чем тебе, хотя я не меньше вашего удивляюсь, как нас угораздило сюда попасть. — Тут он, как опытный оратор, выдержал многозначительную паузу. — Так вот, мне удалось кое-что, а точнее — кое-кого приметить в бинокль. Кажется, мы тут не совсем одни. Примерно в километре отсюда, вон там, по дороге идет, судя по всему, русская женщина. Она безоружна. Исходя из ее странного вида, я делаю вывод, что она сможет нам объяснить, что здесь происходит и где мы находимся. Наша задача: как можно быстрее ее нагнать, случайно не задавив танком и не упустив. Клаус! Это на тебя я так строго и внушительно смотрю! И взять живой и невредимой для допроса. Ганс! Это я обращаюсь к тем из нас, для кого движущаяся мишень является непреодолимым соблазном. Всем все ясно? Если вопросов нет, приступаем к делу! В случае успеха этот прием будет называться… — Дитрих резко наклонился в сторону Вальтера, — как, Вальтер?!
— «Иван Сусанин», господин майор! — не растерявшись, рявкнул тот.
— Правильно, молодец! — одобрительно кивнул Морунген. — Все по местам!
