Терри Пратчетт - Творцы заклинаний
Итак, она по-прежнему здесь. Но это “здесь” успело переехать.
— Значит, вот что называют плаванием, — сказала она себе, наблюдая за скользящим мимо далеким берегом. — По-моему, в этом нет ничего особенного.
Ей и в голову не пришло испугаться. В течение первых восьми лет ее жизни мир был чрезвычайно скучным местом, и теперь, когда он понемногу становился интересным, она не собиралась проявлять неблагодарность.
К далекому свисту присоединился лай. Эск откинулась в шерсть, мысленно потянулась к собаке и, отыскав ее сознание, мягко Позаимствовала его. Из бестолковых, беспорядочных мыслей животного она узнала, что на барже плывут по меньшей мере четыре человека, а на других баржах, вереницей протянувшихся по реке, находится еще множество людей. Некоторые из этих людей, похоже, были детьми.
Она отпустила собаку и долго смотрела на пейзаж — баржи проплывали меж высокими оранжевыми утесами, опоясанными полосами камня самых разных цветов, благодаря чему горы выглядели громаднейшими сандвичами, сооруженными каким-то голодным богом. Эск всячески пыталась увильнуть от упорно преследующей ее мысли. Однако та настаивала, вторгаясь в ее сознание, словно танцор, прыгающий под дверью туалета Жизни. Рано или поздно Эск придется вылезти из-под брезента. На этом настаивал не ее желудок, но мочевой пузырь, который не желал терпеть никаких отсрочек.
Может, если она…
Брезент над ее головой резко отдернулся в сторону, и к ней склонилось большое бородатое лицо.
— Так-так, — сказало лицо. — Что это у нас тут? Заяц, похоже?
Эск смерила лицо холодным взглядом.
— Ага. — Смысла отрицать очевидный факт не было. — Может, ты поможешь мне вылезти?
— А ты не боишься, что я брошу тебя.., щукам? — поинтересовалось лицо и, заметив ее растерянный взгляд, услужливо пояснило:
— Таким большим пресноводным рыбам. Шустрым. Зубастым. Щукам, одним словом.
Такая мысль даже не приходила ей в голову.
— Не боюсь, — правдиво ответила она. — А что? Ты это сделаешь?
— Нет. На самом деле нет. Не бойся.
— Я и не боюсь.
— О-о.
Из-за брезента появилась смуглая рука, прикрепленная к лицу обычными, свойственными человеку приспособлениями, и помогла Эск выбраться из гнездышка в тюках шерсти.
Эск стояла на палубе баржи и осматривалась. Небо, синее, как бочонок для сухарей, крепко обнимало широкую долину, по которой текла река, неторопливая, как бюрократическая процедура.
За спиной у Эск возвышались Овцепикские горы, которые по-прежнему служили коновязью для облаков, но уже не доминировали над пейзажем, как делали это все те годы, что Эск их знала. Расстояние поубавило им спеси.
— Где мы? — спросила она, вдыхая запахи плавней и осоки.
— В верховьях реки Анк, — ответил пленитель. — Ну и как тебе здесь?
Эск посмотрела вверх и вниз по течению. Анк стал гораздо шире, чем был в Охулане.
— Не знаю. Реки явно прибавилось. Это твой корабль?
— Судно, — поправил ее собеседник. Он был выше ростом, чем отец Эск, но помоложе и одет, как цыган. Большинство его зубов превратились в золотые, однако Эск решила, что сейчас не время спрашивать, как это произошло. Кроме того, у мужчины был шикарный загар, которого богачи пытаются добиться, днюя и ночуя на дорогих курортах, хотя на самом деле, чтобы его заполучить, требуется всего лишь каждый день трудиться до изнеможения на открытом воздухе. Мужчина хмурил брови.
— Да, это мое судно, — решительно изрек он, стремясь снова завладеть инициативой. — А вот что ты на нем делаешь, хотел бы я знать? Из дома, небось, сбежала? Будь ты мальчишкой, я бы предположил, что ты отправилась на поиски счастья.
— А разве девочки не могут искать счастья?
— По-моему, им полагается искать счастья с богатыми юношами, — ответил незнакомец, одаривая ее улыбкой на двести карат и протягивая смуглую ладонь, пальцы которой были унизаны перстнями. — Пойдем позавтракаем.
— Вообще-то мне хотелось бы воспользоваться вашим туалетом, — сказала Эск. Незнакомец разинул рот.
— Но это же баржа!
— И что с того?
— А то, что здесь имеется только река. — Он похлопал Эск по руке и добавил:
— Но ты не волнуйся, она привыкла к такому обращению.
* * *Матушка стояла на причале, и ее башмак выбивал дробь на деревянном настиле. Невысокий человечек, чья должность примерно соответствовала начальнику Охуланского порта, испытал на себе полную силу ее взгляда и заметно поник. Впрочем, лицо матушки не выглядело так зловеще, как, к примеру, выглядят клещи для выдирания ногтей, зато ясно намекало, что клещи для выдирания ногтей — это не самая худшая перспектива, которая может ожидать человека в жизни.
— Так, говоришь, уплыли еще до рассвета? — переспросила она.
— Д-да, — отозвался человечек. — Э-э, я не знал, что им нельзя уплывать.
— А ты случаем не видел на борту одной из барж маленькую девочку?
“Тук-тук”, — угрожающе постукивал ведьмовской башмак.
— Гм-м. Нет. Мне очень жаль… — Лицо начальника порта вдруг просияло. — Но это были зуны. Если девочка с ними, значит, ей ничего не угрожает. Говорят, зунам можно верить. Они очень чтят семейную жизнь.
Матушка повернулась к Хильте, которая трепетала, как ошарашенная бабочка, и вопросительно подняла брови.
— О да, — пискнула Хильта. — У зунов хорошая репутация.
— М-м, — неопределенно отозвалась матушка и, повернувшись на каблуках, зашагала обратно к центру города.
Начальник порта обмяк, словно из его рубашки только что вытащили вешалку.
Квартирка Хильты располагалась над лавкой торговца лекарственными травами и позади дубильной мастерской. Из нее открывался великолепный вид на крыши Охулана. Хильте квартирка нравилась, поскольку обеспечивала уединение. А это уединение, как выражалась пухленькая ведьма, “очень ценят мои наиболее разборчивые клиенты, которые предпочитают совершать деликатные покупки в атмосфере спокойствия, где девиз — осмотрительность”.
Не скрывая пренебрежения, матушка Ветровоск оглядела гостиную. Здесь было чересчур много бахромы, кистей, занавесок из бус, астрологических таблиц и черных кошек. Матушка терпеть не могла черных кошек. Она принюхалась и обвиняюще спросила:
— Это что, дубильная мастерская рядом так смердит?
— Благовония, — ответила Хильта, мужественно собираясь с силами, чтобы противостоять матушкиному презрению. — Очень нравятся клиентам. Настраивают на нужный лад. Ну, сама понимаешь…
— Я, Хильта, считаю, что достойным уважения делом можно заниматься, и не прибегая к светским штучкам, — заявила матушка, усаживаясь и принимаясь за долгий непростой труд по вытаскиванию шпилек из шляпы.
— В городах все по-другому, — возразила Хильта. — Приходится идти в ногу со временем.
— И зачем это? Не знаю. Чайник на плите?
Матушка перегнулась через стол и сняла бархатную накидку с Хильтиного хрустального шара — сферы кварца величиной с ее собственную голову.
— Никогда не умела обращаться с этими треклятыми кремниевыми штуковинами, — проворчала она. — Когда я была девушкой, нам вполне хватало миски воды с капелькой чернил. Ну, посмотрим.
Она вгляделась в пляшущую сердцевину шара, пытаясь с его помощью сконцентрировать свой мозг на местопребывании Эск. Хрустальные шары и в лучшие-то времена нелегко использовать, а общение с ними, как правило, гарантирует жестокую мигрень. Матушка им не доверяла, считая, что от них попахивает волшебниками. Ей всегда казалось, что эти чертовы штуковины как нечего делать могут высосать ваше сознание, словно улитку из раковины.
— Эта зараза вся искрится, — пожаловалась она, дыша на шар и протирая его рукавом.
Хильта заглянула ей через плечо.
— Это не искры, это что-то означает, — медленно проговорила она.
— Но что?
— Я не уверена. Можно мне попробовать? Ко мне он привык.
Хильта столкнула со второго стула кошку и нагнулась, вглядываясь в стеклянные глубины.
— М-м. Пожалуйста, пожалуйста, — пробурчала матушка, — все равно у тебя…
— Погоди. Что-то проступает.
— Отсюда видны одни искры, — настаивала матушка. — Маленькие серебристые огоньки, и все летают по воздуху, словно в шариках со снегопадом. На самом деле очень симпатично.
— Да, но загляни за эти хлопья…
Матушка заглянула.
И вот что она увидела.
Точка обзора находилась очень высоко, и под матушкой расстилалась бескрайняя равнина, по которой пьяной змеей извивалась широкая река. На переднем плане плавали серебристые искорки, но они представляли собой лишь хлопья в могучей буре огней, которая закручивалась огромной ленивой спиралью, словно престарелый смерч, испытывающий сильный приступ снега, и воронкой устремлялась вниз, к подернутому дымкой пейзажу. Прищурившись, матушка с трудом различила на реке несколько точек.
Время от времени внутри медленно поворачивающейся воронки из светящихся точек проблескивало нечто вроде молнии.
