Роджер Желязны - История рыжего демона

Будучи настоятельницей монастыря, она гораздо больше времени уделяла политике, чем заботе о душах вверенных ее заботам монахинь. Политика всегда была ее страстью. И нужно сказать, что это качество весьма ей пригодилось — ведь в монастыре постоянно жили семьдесят две монахини, не считая прислуги, смотревшей за лошадьми и охотничьими собаками и взвалившей на себя все бремя хозяйственных забот, чтобы благородные девицы и дамы могли посвящать себя лишь рукоделию и молитвам. Это был целый маленький городок, живший по своим законам, и управлять им было непросто. Однако матери Иоанне очень нравилось ее занятие, да и сама она как нельзя лучше подходила для этой роли. Еще в детстве она сильно отличалась от своих ровесниц, игравших в куклы и грезивших о Прекрасном принце. Иоанна редко принимала участие в общих играх, и куклы ее тоже не интересовали. Целыми днями дрессировала она своих комнатных собачек и канареек. Она усаживала собачек за кукольный столик, указывая каждой ее место — ты сядешь тут, а ты там, — и, подражая строгой наставнице, бранила своих питомцев за дурные манеры.

Ее властный характер отнюдь не смягчился с годами. Возможно, ее судьба сложилась бы иначе, будь она хорошенькой. Однако Иоанна унаследовала от Мортимеров их фамильные черты — длинный нос, широкие скулы, редкие бесцветные волосы. Вдобавок природа наделила ее мощным телосложением: Иоанна никак не походила на то хрупкое, нежное создание, которое, по представлениям той эпохи, должна была представлять собою благородная дама. Ее коренастая и крепкая фигура скорее навевала мысли о тяжелом крестьянском труде, чем о нежной страсти. Мужчины не проявляли к ней интереса, и все ее помыслы были сосредоточены исключительно на карьере. Она мечтала о богатстве и власти, и церковная карьера открывала ей путь к желанной цели. Она была набожна, но не слишком, и всегда руководствовалась в своих поступках исключительно прагматическими соображениями. Здравый смысл подсказывал ей, что она сумеет достичь гораздо большего, если будет действовать самостоятельно, а не ждать милостей от судьбы и от папы римского.

Мать Иоанна мерила шагами комнату, размышляя о том, какой неожиданный взлет может ожидать ее впереди, если она примет предложение рыжего демона. Перебирая в уме все свои желания, она старалась понять, какое же из них самое заветное. Всякий раз, услышав какой-нибудь посторонний звук, она останавливалась на несколько секунд и начинала прислушиваться — ведь, возможно, это кто-то из паломников решился подняться наверх, к синьору Антонио, чтобы заключить с ним договор. А мать Иоанна отлично понимала, что число вакантных мест в этой игре только семь и на всех желающих их может не хватить. Наконец, собравшись с духом, она решительно направилась к двери. В конце концов, не будет ничего страшного, если она просто побеседует с синьором Антонио, чтобы узнать во всех подробностях, что же все-таки он предлагает.

Преодолевая боязнь темноты, она прошла по длинному узкому коридору и стала подниматься по старой лестнице, вздрагивая всякий раз, когда ступеньки издавали пронзительный скрип у нее под ногами. Тяжело дыша от волнения, она остановилась у двери того, кто называл себя синьором Антонио, и робко постучала.

— Входите, пожалуйста, я уже давно вас поджидаю, — долетел из-за двери голос Аззи.

Она засыпала Аззи градом вопросов. Через пятнадцать минут после начала разговора у демона начала кружиться голова от этой надоедливой особы с ее бесконечными «как», и «почему», и «правда ли, что». Однако Аззи показал себя молодцом. Ему удалось-таки пробить крепкую броню недоверия, при помощи которой монахиня надеялась уберечь себя от соблазна. Однако, когда дело дошло до самого заветного желания, мать Иоанна наотрез отказалась поведать его. Куда только подевалась ее былая решимость! Она смущалась и робела, словно девочка.

— Мое желание таково, — запинаясь, проговорила она, — что я никак не осмелюсь высказать его вслух. Быть может, я хочу слишком многого, но… Ах, ей-богу, мне так стыдно…

— Смелее, дорогая, — подбадривал ее Аззи. — Кому же еще вы сможете об этом рассказать, как не своему демону?

Наконец, после долгих уговоров, Иоанна сдалась. Решительно встряхнув головой и набрав в грудь побольше воздуха, она открыла рот, но запнулась на полуслове и уставилась на Аретино так, словно только что заметила его.

— А он? — спросила Иоанна, показывая пальцем на Аретино, неподвижно сидящего в кресле и не принимающего ровно никакого участия в происходящем. — Если я вам скажу, он тоже услышит.

— Обязательно услышит, — кивнул Аззи. — Это наш поэт. Он непременно должен все видеть и слышать. Иначе как же он сможет написать пьесу о вас? Вас ждет великое и славное будущее, и поистине преступлением было бы не увековечить его в литературном памятнике. Ведь конечная цель каждого выдающегося человека — оставить после себя достойную память, не так ли? Сколько достойных людей остаются неизвестными лишь потому, что никому из писателей и поэтов просто не приходит в голову написать про них роман или даже поэму! Но вам подобная участь не грозит. Аретино обессмертит вас! Он аккуратно запишет в свою тетрадь все ваши подвиги, какими бы незначительными они ни казались на первый взгляд, и из этого материала создаст величайшую поэму!

— Ах, господин демон, вы меня убедили, — сказала мать Иоанна. — Я открою перед вами душу. Признаюсь, я всегда мечтала стать народной героиней, сражающейся за справедливость, — ну, словом, чем-то вроде Робин Гуда в юбке. И чтобы обо мне слагали баллады и песни. Но только чтобы в промежутках между свершением всяческих подвигов у меня оставалось достаточно времени для охоты.

— Будьте покойны, — заверил ее Аззи, — мы обязательно что-нибудь для вас придумаем. Вот вам ключик, держите его крепко и ни в коем случае не теряйте. Можете считать, что ваши приключения уже начались.

И, дав матери Иоанне краткую инструкцию насчет двери, которую открывает серебряный ключик, волшебного коня и золотого подсвечника, Аззи без дальнейших церемоний выпроводил будущую народную героиню из комнаты навстречу ожидавшим ее чудесам.

— Ну, Аретино, денек выдался не из легких. Вы не находите, что бокал хорошего вина пришелся бы сейчас как нельзя более кстати? Давайте откупорим бутылку, пока не явился следующий посетитель. Кстати, я хотел бы услышать ваше мнение по поводу происходящего. Мне кажется, пока дела идут весьма неплохо.

— Не знаю, что вам сказать, сударь. Обычно новая пьеса создается по заранее подготовленному плану. А здесь, в вашей драме, все так неопределенно и расплывчато. Каково, например, амплуа того парня, который пришел перед монахиней, — кажется, его зовут Корнглоу? Что он будет олицетворять в нашей пьесе? Непомерную гордость? Простонародный юмор? Беспримерную храбрость? А мать Иоанна? Что мне делать с нею? Смеяться над ней или жалеть ее? Или и того, и другого понемногу?

— Все не так просто, когда работаешь не с актерами, играющими заранее разученные роли, а с живыми людьми, верно ведь? — усмехнулся Аззи. — Зато наша пьеса получается очень похожей на настоящую жизнь.

— Без сомнения, так. Но какую же мораль мы выведем в конце?

— Насчет морали не беспокойтесь, Аретино. Что бы ни делали персонажи нашей пьесы, мы найдем способ вывести такую мораль, какую нам захочется. Все будет так, как я уже говорил вам, и никак иначе. В конце концов, последнее слово всегда остается за драматургом. Он решает, кого прославить, а кого и ославить. Только он вправе судить о том, удалась пьеса или нет. А теперь, мой друг, передайте-ка мне вон ту бутылку.

Вернувшись на конюшню, где он обычно спал в углу на охапке соломы, Корнглоу увидел великолепного белого жеребца. Когда Корнглоу подошел ближе, уши коня встали торчком, и он переступил своими точеными копытами. Корнглоу изумленно смотрел на коня. Как это благородное животное попало сюда? Затем, оглядевшись по сторонам, Корнглоу понял, что находится совсем в другом месте — где именно, он толком не знает, но только не на конюшне постоялого двора, где остановились паломники. Очевидно, волшебный ключ открыл перед ним одну из тех дверей, о которых рассказывал Аззи. Это означало, что его приключения уже начались!

Не веря своему счастью, Корнглоу полез в седельную сумку. Его дрожащие пальцы нащупали какой-то длинный и тонкий металлический предмет… Корнглоу осторожно вытащил его из сумки. Сердце его учащенно билось. Конечно, это был подсвечник! И насколько деревенский конюх мог судить, этот подсвечник был сделан из чистого золота.

Корнглоу спрятал золотой подсвечник обратно в седельную сумку. Жеребец повернул голову и тихонько заржал, словно приглашая нового хозяина вскочить в седло и умчаться в неведомую даль. Но Корнглоу помотал головой, словно желая прогнать навязчивое видение, и выбежал из конюшни, чтобы оглядеться вокруг. Всего в двадцати метрах от того места, которое Корнглоу вначале принял за конюшню постоялого двора, возвышались стены замка. Корнглоу тотчас же узнал его: то был замок синьора Родриго Сфорца. В этом замке бедный конюх Корнглоу увидел прекрасную госпожу Крессильду — первый и единственный раз в своей жизни.