Сергей Федотов - Все, что шевелится

– Чего орёшь, дура? – впервые грубо обратился к жене.

Все мы такие: часто пытаемся свою вину свалить на другого, хотя прекрасно сознаём, что виноваты сами.

– Моя боись мишка, – принялась оправдываться Другмо. – Такой большой-пребольшой, мохнатый-премохнатый, рыжий-прерыжий, злой-презлой, страшный-престрашный! Вот.

– Да он сейчас добрый, – успокоил муж. – Сытый, еды много. Только траву и ягоды ест, скоро начнёт кедровые шишки жевать, а то птичку какую поймает… Отловился! – сам себя остановил Джору. – Убил я его ни за что. Шкура никуда не годная, мяса слишком много, чтобы нам двоим съесть. А пропадёт – вдвойне обидно. Придётся оставаться на месте, – решил богатур, – и ставить коптильню. Так сохраним медведя.

Он взял очир и умело содрал шкуру, только челюсти оставил, чтобы сохранить вид зубастой пасти. Потом из туши выдернул тонкую медвежью жилку, достал походную костяную иглу, зашил шкуру так, что получилось чучело с дырой на животе. Разделся догола, через дыру влез в шкуру и пошёл пугать супругу. Она притворно визжала, прекрасно понимая, что перед ней никакой не медведь, а любимый муж в медвежьей шкуре. А потом пощекотала где надо, и Гессер овладел женщиной по-медвежьи. Ей это страшно понравилось, с тех пор Другмо хотя бы раз в день требовала, чтобы её имел страшный мишка. Просила, чтобы супруг обязательно при этом драл ей спину когтями и зубами хватал за ухо. Медвежий способ она назвала поэтически «забавы топтыги в киноварной расщелине близ бамбуковой рощи».

На месте нечаянной охоты пришлось задержаться. Мясо Гессер закоптил, сало набил в берестяной туес, который на удивление ловко (не забылись детские навыки) соорудил, супруга просто в ладоши захлопала при виде такой мастеровитости. На сале можно было жарить грибы и мясо (сковороду тоже слепил из глины), смазывать ранки или использовать вместо крема для смягчения кожи. Джору никогда бы не подумал о таком применении, кабы случайно не подсмотрел, как намазывается женщина.

ГЛАВА 7

Коварные замыслы, Мундарга

«Кого убили, кого убили»! Кого надо, того и убили!

Тонулись вперёд нескоро. Дни текли незаметно. Караван двигался медленно-медленно из-за слишком частых остановок, но, так или иначе, пылкие любовники должны были рано или поздно приблизиться к границам владений Чоны. И вот на которые-то сутки на Джору и Другмо – сами они счёт дням давно потеряли! – наткнулись охотники из Юртауна: старый и молодой, задумавшие полакомиться глухариным мясом. Они поразились неистовой борьбе мужчины и женщины, которые освоили и широко применяли на практике способ с длинным поэтическим названием «на горе стоит верблюд: его четверо дерут». Разомкнув объятия, парень легко узнал Забадая и Хабала, а вот те не сразу признали ханского сынка, победителя пархоя.

– Как же так? – спросил юноша. – Я Джору, сын Чоны.

– Бедный сирота, – прослезился старый Забадай.

– Почему это сирота? – не понял он.

– Так нет больше хана Чоны, – сказал Хабал. – Убили полковника…

– Кто убил? Почему? Не может быть!

– Ещё как может, – сказал Забадай. – Уже год прошёл, как нет его с нами.

– Да что случилось-то? Отвечайте, не тяните рысь за хвост!

– Была у нас битва с врагом нездешним, а ещё кузнецы сгинули. На нас вероломно напали бухириты…

– Кто такие, откуда взялись?

– Про то сказать трудно, но можно. Рассказывают, – старый Забадай закатил глаза, припоминая слышанное, – что Бохо Муя, сын западного Заян Саган-тенгри, поссорился с Бохо Тели, сыном восточного Хамхир Богдо-тенгри[7].

Дрались так, – продолжал охотник, – что всем в небесном дворце надоели хуже горького хрена. То Муя тузит Тели, то Тели его волохает и берёт верх над Муем. Шум, крик! Родители мирили двоюродных братьев, мирили да и плюнули. Сбросили от греха подальше на землю, но те и внизу не угомонились. Бохо Муя превратился в сивого быка Хухэ Буха, а Бохо Тели – в пёстрого быка Тарлан Эрен Буха, и стали гоняться друг за другом вокруг Богатого озера. – (Джору слушал старика, согласно кивая: Байкал он знал не понаслышке – Меза Бумджид порой водила туда купаться пребывавшего в забвении пацана, надеясь, что тот простынет от холодной воды и помрёт, а Бумджид его сварит и слопает.) – Набычившись, гонялись бухарики друг за другом, пока не сошлись рога в рога во владениях полковника Тайжи-хана, который со своими арканщиками сбежал с поля битвы, на какую мы, заблукав по воле леших, не попали, хотя и стремились всей душой… Но я отвлёкся.

Быки начали бодаться, топча всё вокруг. Порвали походные шатры, повалили юрты и совсем было развалили лагерь, но красавица дочь Тайжи смело вышла вперёд и прогнала драчунов-хулиганов. Только вот не убереглась: забеременела от их мычания.

У неё родился сивый мальчик, которого Бохо Муя признал своим, узрев шишки на голове, похожие на зачатки рогов, «Моё!» – заявил он, явившись к ложу роженицы, и забрал божественного дитятю, завернув в бычью шкуру. Сынка он поместил в железной люльке на горе, чтобы дикие звери не разодрали, кормил сырым мясом и охранял от людоедов. Две бездетные сестры Асуйхан и Хусыхан узнали о мальчике-сиротке при живых-то матери и деде с бабкой и устроили Бохо Мую пир с крепким кумысом и бараньими жертвоприношениями. Хухэ подпил и расслабился, сёстры и «выпросили пацана у расщедрившегося по такому случаю Буха. Заполучив, дали ему имя «из-под быка найденный Булагат».

Булагат, у которого на небе был заступник папаша, рос в юрте сестёр не по дням, а по часам, в три месяца выглядел трёхлетним и научился разговаривать, Говорил он всякие гадости, но главное, что уразумели Асуйхан и Хусыхан, всё время грозился убить пегого брата. Сёстры задумались: о каком брате он твердит с младенчества? Решили погадать, Раскинули бычьи лопатки и поняли, что дочь Тайжи родила не одного, а двух сыновей, Бохо Муя забрал своего, а Бохо Тели о появлении на свет сына не догадался, потому что рождение было тайным, Ханская дочка где-то прячет второго сынка, чтобы не лишиться и его. Сёстры решили выяснить, где мать укрывает ребёнка, и так увлеклись слежкой, что на время позабыли о своём подопечном Булагате, А их черноголовый мальчик с белыми прядями, оставшись без присмотра, вышел на берег Богатого озера и возле расщелины наткнулся на пёстрого – чёрно-рыже-соломенного ровесника с шишками на голове и коровьими глазами,

Дети были похожи как две капли воды и тут же признали друг друга. Каждый схватил по камню и ринулся на противника. Дрались они хотя и неумело, но яростно – в стороны летели клочки разноцветных волос, брызгала кровь, всё это сопровождалось рёвом, бранью и угрозами. Ни один из разномастных драчунов не мог одолеть другого, потому что силы были равны. Растратив их, братья расплетали конечности и раскатывались, после чего немедленно засыпали. Проснувшись, обнаруживали, что во время сна подкатились и обняли друг друга, чтобы сохранить тепло. Вскакивали и снова вступали в бой: лупили кулаками, царапали ногтями, пинались и кусались. Потом рушились в сон, но, очнувшись, неизменно убеждались, что спали в обнимку.

Драка продолжалась три дня и три ночи. На рассвете четвёртого на поле боя со съестными припасами для потаённого сына явилась мать обоих, За ней подошли крадущиеся следом сёстры – выследили-таки дочь Тайжи. Троица увидела самую безобразную схватку, которую только можно представить, где дозволяются любые приёмы и удары в самые болезненные части тела.

Материнское сердце тревожно забилось при виде окровавленного Эхирита, но и Булагат был не менее дорог. От мучительного выбора, кому кинуться на помощь, кого из двух спасать, оно отказало, Мать схватилась за грудь и рухнула. Сестрёнки Асуйхан и Хусыхан воспользовались моментом, выскочили из кустов и ухватили драчливых трёхлеток. Асуйхан потащила Эхирита, а Хусыхан – Булагата. Принялись воспитывать, пытаясь подружить, хотя настоящей дружбы между близнецами так и не получилось. Но методом испытаний братья определили, что ни один ни в чём не уступает другому. Тогда пятилетки, которые выглядели как десятилетние, договорились считать брата ровней, действовать сообща и ударили по рукам. «Мы, Булагат и Эхирит, – заявили приёмным мамашам, – не желаем больше жить в дырявой и вонючей юрте на отшибе. Нам подобает есть с золота, а пить с серебра».

Ни того ни другого у сестёр не имелось. Посовещавшись, Асуйхан и Хусыхан собрали в путь своих семилетних воспитанников, похожие на пятнадцатилетних. Привели их и представили хану Тайжи:

– Вот наши с сестрой дети. Возьми их, хан, в телохранители, они будут служить, тебе верой и правдой.

Дочь Тайжи увидела близнецов и упала с разрывом сердца. Никто так и не узнал почему.

Братцы же при дворе быстро выросли (в пятнадцать выглядели лет на тридцать), отравили своего деда – бывшего полковника Тайжи, извели его бригадиров и подсотников и сами стали править ханством. А потом вероломно напали на нас. Видно, одного ханства показалось мало, решили и нашим поуправлять. А может, править и не собирались, а просто захотели пограбить маленько. Хорошо, что твой дядька Сотон заранее узнал о коварных замыслах врага. Он договорился с главой рудознатцев Дадагой. Под мудрым руководством Сотона рудознатцы наголову разбили врага, и тот бросился наутёк. Утекать в горы бухириты не могли, оттуда наступали дадаги, поэтому бросились в посёлок, надеясь убить нашего полковника и тем самым выиграть битву. На защиту хана горой встали кузнецы Божинтоя. Сотон предвидел опасность для брата и для его защиты послал подземными ходами Дадаговых рудокопов. Хан находился под тройной защитой: рудокопы охраняли его с тыла, кузнецы – в центре, а рудознатцы-дадаги – спереди. Но враги воспользовались неразберихой и злодейски убили старого Божинтоя, после чего род кузнецов немедленно возглавил старший брат Хор. Пока он принимал бразды правления родом, отец твой Чона пал от рук подлых убийц – бухиритов! Убив хана, они немедленно бросились врассыпную, но кузнецы-хористы взяли их в клещи и перебили всех, кроме Булагата и Эхирита, которым удалось убежать в свои горы. Хористы устремились за ними в погоню и куда-то пропали. Возможно, заблудились.