Надежда Первухина - Попробуй ее сжечь!
– Хорошо? – спросил у девчонок Влад.
– Хорошо, – расслабленно ответили те. Они полулежали на прихваченных ребятами байкерских куртках, за ними ухаживали, как за герцогинями инкогнито, перед ними расстилался великолепный старорусский пейзаж… Чего еще желать душе?
И тут Данила достал флейту.
Играл он не просто здорово, играл он божественно. Казалось, даже сверчки и лягушки примолкли, слушая флейту Данилы… Кто-то неловко зашевелился в камышах. Девочки хотели было пискнуть, но потом замерли от восторга: из камышей вышло целое семейство бобров и степенно подобралось к костру, внимательно слушая флейту Данилы. На бобров никто, кроме девчонок, не обратил внимания, словно они были давними приятелями… Под эту музыку уплыло на запад солнце, смыло его волнами порожистой речки Выпи; небо засинело ночной синевой, и проклюнулись в нем первые звезды – яркие и переливчатые, словно угольки в костре.
Данила доиграл последнюю песню и тихо сдул мелодию с губ. Опустил флейту, задумчиво глядя в догорающий костер. Все сидели, окутанные тишиной, и никто не решался прорвать это плотное покрывало тишины…
«Данила, ты чудесно играешь», – хотелось сказать Юле, но она промолчала. И вдруг в ее голову будто толкнулся теплый ветерок:
«Спасибо».
«Что? – мысленно ахнула Юля. – Откуда это?»
«Это я с тобой разговариваю. Я, Данила. Мысленно разговариваю. Не волнуйся, Юля. Этот разговор никто не слышит, кроме нас с тобой».
«А почему я тебя слышу? Я что, телепатка?!»
«Да, ты телепатка. Просто раньше тебе не с кем было разговаривать, вокруг тебя не было телепатов твоего уровня. Теперь ты можешь разговаривать со мной».
«С ума сойти! Данила, ты кто – вампир, оборотень?!»
«Нет, я человек. Просто с особыми способностями. У меня прозвище Крысолов».
«Почему?»
«Потому что я умею подманивать к себе любого зверя, любую птицу. Вон бобров видишь? Сидят и не боятся».
«Какой у тебя удивительный дар!»
«Ну, у тебя дар не меньше».
«У меня нет никакого дара!»
«Не ерунди. Разве Анна Николаевна тебе ничего не сказала?»
«Нет».
«Ну, значит, еще скажет. Юль, да ты не волнуйся. Хотя когда ты волнуешься и краснеешь, то делаешься очень симпатичной».
Юля и впрямь покраснела. А потом мысленно спросила:
«А я симпатичней Марины?»
«На мой взгляд – да».
«Это хорошо», – удовлетворенно подумала Юля. А ее ничего не подозревающая подруга мирно беседовала с Ши Юйканем о том, как правильно варить китайскую лапшу.
И тут произошло странное. Воздух как будто сгустился, а затем вдруг стал острым как стекло, просто не проходил в легкие. Все застыли в этом воздухе, не в силах пошевельнуться. Река Выпь на миг встала вертикально, превратилась в серебряную текучую стену, а сосновый бор на том берегу перевернулся вверх ногами. Земля куда-то уходила, и в то же время ребятам казалось, что они проникают сквозь эту землю так же легко, как иголка проходит сквозь батист…
«Назад!» – отчаянно прокричала Юля. Мысленно, конечно, прокричала, по-другому она сейчас и не смогла бы. И, похоже, мир вокруг послушался ее отчаянного крика. Воздух перестал быть стеклянным, река вошла в прежнее русло и потекла себе дальше, как положено. Сосновый бор вернулся на место, а земля стала прочной, как и была до этого момента. Ярко вспыхнули угли костра. И в отблесках пламени стало ясно, что людей на берегу не семеро. Их было восемь.
И никто не знал, как и откуда появился этот человек.
КНИГА ТЕНЕЙ, ТЕНЬ ВТОРАЯ
ЯПОНИЯ
Никто не знал, как и откуда появился этот человек. В миссии и без того достаточно было монахов-иезуитов. Но этого – высокого, молчаливого, с вечно постным лицом – заметили сразу.
При нем было письмо из Ватикана, сообщающее, что брат Августин (так звали постнолицего) поступает в распоряжение португальской миссии в Японии.
Собственно, начать надо не с этого. Иезуиты давно и покуда успешно вели завоевание Японии на всех фронтах: политическом, торговом и религиозном. Ежегодно в Ватикан отправлялись письма, свидетельствующие о победоносном шествии веры Христовой по языческой Стране восходящего солнца. Уже в 1581 году на Кюсю насчитывалось почти полтораста тысяч японцев, обращенных в христианство, двести церквей, почти сотня миссионеров – великая заслуга для царствия небесного! Говорили, что сам переход из буддизма в католичество оказался не столь труден, как этого можно было бы ожидать. Отцы-иезуиты легко закрывали глаза на многие пережитки прошлой веры, сохранившиеся у новообращенных. Главное – идолы Будды переделывались в статуи Христа, буддийские святые превращались в апостолов и католических святых… По дорогам вместо изображения Каннон, богини милосердия, стали ставить изображения Мадонны…
Но на деле не всё было так гладко и благополучно. Микадо Хидэёси относился с большой подозрительностью к христианским миссионерам, ибо полагал, что их добродетели и их вера – лишь маска, за которой они скрывают самые темные умыслы, могущие повредить Японии.
Португальские иезуиты-миссионеры слишком увлеклись завоеванием Японии, слишком уверовали в свою безнаказанность и потому творили, что хотели. Неудивительно, что скоро японцы все беды и нестроения, происходящие в стране, стали связывать с португальскими завоевателями и христианством. Но еще не настало время выступить открыто…
Один из рьяных адептов новой веры, падре Валениани, ухитрился уговорить четырех влиятельных даймё Кюсю отправить своих юных сыновей в Рим. Это случилось в 1582 году. Появление в Риме японцев, торжественно и помпезно принятых Папой Григорием Восьмым, было воспринято как огромный успех иезуитов. Юные даймё получили отличное европейское образование, стали неофитами новой для них веры и в 1590 году, повзрослев и в достаточной степени научившись иезуитскому лицемерию, вернулись на родину.
Сначала было решено, что сопровождать высокородных японцев будет целый иезуитский кортеж, но затем выяснилось, что кортеж не на что содержать. Вот тут и появился отец Августин со своим рекомендательным письмом. Выяснилось, что отец Августин жаждет стать очередным проповедником христианства в Японии, а кроме того, может взять на себя заботы о детях даймё.
– Разве вы знаете Японию? – с насмешкой спросил у преподобного Августина брат Рупрехт, старший письмоводитель.
– Нет, я не знаю Японии, ибо в ней никогда не был, – сухо и четко ответил брат Августин. – Но я много читал об этой варварской стране. К тому же я изучал их язык.
– Вот даже как?! Похвальное усердие, ведь их язык – истинная тарабарщина.
– Я должен проповедовать неподготовленной пастве на их родном языке, – ответил брат Августин.
– Прекрасно, но почему именно Япония? Ваш послужной список, как помнится, включает Францию, Германию, Испанию… Отчего вы вдруг решились на столь обременительный подвиг.
– Во имя Господне и ради просвещения непросвещенных, – твердо ответил брат Августин.
– О! – Брат Рупрехт стер усмешку с лица. – Ну что ж, ну что ж. Пусть вам поможет Господь в столь благих начинаниях.
– Уповаю на это. – Брат Августин молитвенно сложил ладони.
…В Нагасаки – опорный пункт португальских иезуитов – путешественники добрались без приключений. Здесь сыновья даймё и брат Августин расстались: высокородных японцев ждала своя карьера, а брата Августина – молитвенные заботы.
К тому времени правитель Хидэёси уже издал указ о запрещении проповеди христианства среди японцев и об изгнании миссионеров. Но в Нагасаки миссия еще держалась, борясь за гордое звание «Рима Дальнего Востока».
Брат Августин остановился в скромной гостинице при миссии. Прислуживали здесь японцы, уже обращенные в христианство. Был постный день, и невысокая худенькая японка с некрасивым лицом подала брату Августину обед: вареный рис с соей и ячменный чай.
– Домо, – поблагодарил брат Августин. Есть ему, собственно, не хотелось. Брата Августина сжигал иной голод.
Точнее, его томило предчувствие.
Предчувствие стало глодать его душу с тех самых пор, как в германском городке Вальдзее он встретил ее. Безымянную Ведьму, пообещавшую ему бессмертие и муки. Брат Августин не был уверен насчет бессмертия, но муки ему приходилось испытывать снова и снова – когда он предавал суду и справедливой казни ведьм и еретиков. Его плоть словно сгорала в невещественном пламени и обновлялась вновь – для новых страданий.
И он возжаждал ее, как никогда не жаждал ни одной женщины. Нет, это не была похоть, это было желание исцеления. Желание встретить ее и приказать именем Господним: «Освободи меня».
Он почему-то чувствовал, что ее нет в Европе. Видно, что-то связало их навеки – защитника Света и ведьму. И однажды ему приснился сон. В этом сне он увидел женщину с овальным личиком, набеленным так, что личико казалось маской. На женщине был надет диковинный наряд, таких ему не доводилось видеть. «Япония», – сказала женщина, и отец Августин проснулся. Проснулся с твердым убеждением в том, что она – в Японии.
