Клиффорд Саймак - Волшебный квартет
— Что-то я ничего такого не заметил,— сказал Шишковатый.— Чарлз, ты не видел, была у того дракона веревка на шее?
Точно не знаю,— ответил Харкорт.— Может, и была.
— Кое-кто говорит, что я колдунья,— сказала старуха Нэн,— Но я не колдунья. Во мне нет ничего сверхъестественного, хоть я и интересуюсь этим немного. Я умею готовить кое-какие целебные снадобья — так, ничего особенного, просто знаю кое-что о свойствах кореньев, древесной коры, листьев и плодов разных растений. Никакого чародейства тут нет, хоть я и приговариваю всякие древние заклинания. На мой взгляд, ничего не надо упускать, даже если иногда это и сущая чепуха. Вот почему я на всякий случай произношу кое-какие заклинания, хоть и убеждена, что от них нет никакой пользы и придумали их только для того, чтобы морочить голову непосвященным.
Стояла глухая ночь, и ветер бушевал вовсю. Его порывы сквозь зияющие щели проникали и в хижину, но жар от очага согревал ее. Снаружи шумел лес, обступивший хижину, а когда ветер на мгновение ослабевал, издалека слышались завывания волков.
— Несколько дней назад в лиге с небольшим отсюда произошла битва,— сказала Нэн.— Нечисть перебила римский легион. Как же в такое время могли решиться бродить здесь четверо людей? Это верх безрассудства.
— А жить прямо здесь — не большее безрассудство? — возразил Харкорт.
— Ну, мне-то мало что грозит,— ответила старуха Нэн.— Я совершенно безобидна, и это все знают. Кроме того, иногда я приношу им пользу своими снадобьями. Не будь здесь меня, кто бы их лечил? Вы ведь знаете, что у Нечисти нет своих докторов. Если они и пытаются как-то помочь своим больным или раненым, то только чародейством, а чародейство, если не знаешь толком, как им пользоваться, обычно никакой пользы не приносит. Вот они и приходят ко мне — не все и не всегда, но кое-кто приходит, и я зашиваю им раны, перевязываю, даю им очистительного и вообще делаю все что надо. Поймите меня правильно — я не такой уж им друг. Они меня не любят и не слишком уважают, но иногда не мо-гуг без меня обойтись. Вот почему они оставляют меня в живых. После той битвы, о которой я говорила, у меня побывали несколько раненых. Одна была фея с крылом, изодранным в клочья. Я попыталась зашить его, кое-как привела в порядок. После этого она снова смогла летать, правда, немного накренившись набок. А потом пришел великан отвратительноговида, у которого отрубили хвост. Он нес этот отрубленный хвост в руках и был уверен, бедняга, что я смогу снова прирастить его на место. Мне пришлось долго ему объяснять, почему это невозможно, он ушел очень недовольный. И хвост унес с собой. Я ему говорила, что мы постигли далеко не все тайны чародейства и владеем только самыми примитивными чарами, но он, по-моему, не поверил, потому что принялся ругаться и угрожать. Я, конечно, знала, что все это пустые угрозы, и не обратила на них никакого внимания. Хотя то, что я ему сказала,— чистая правда. В чародействе, может быть, и есть много истинного, и если бы это как следует понять, наверняка можно найти способ надежно им пользоваться. Но мало кто этим занимался, и как следует разобраться в этом никто не пытался. Почти для всех, включая и большую часть чародеев, все сводится к заклинаниям. Они, конечно, иногда оказывают действие, но только потому, что на протяжении веков кое-кто случайно наткнулся на те слова, которые оказывают действие, а потом они добросовестно передавались из поколения в поколение. Но хотя они действуют, никто не знает — почему. А чтобы использовать все возможности магии, нужно знать, почему она действует. Кое-что мне, может быть, удастся узнать. Я уже много лет занимаюсь этим здесь — чтобы никто мне не мешал. Если бы я работала в мире людей и они узнали бы, что я делаю,— а они наверняка узнали бы — они целыми толпами стучались бы ко мне в дверь, умоляя о помощи, стремясь поделиться своими советами, желая помочь или возмущаясь тем, что я делаю. Это затруднило и замедлило бы мои исследования, мне и так не хватает времени на то, чтобы проникнуть хотя бы в какие-то начатки, которые можно было бы передать другим. Вы видите там, на столе, свитки...
— Да, я их заметил,— сказал Шишковатый.— И подумал, что это может быть.
— Это коллекция самых обстоятельных трактатов и трудов, которую я собрала за эти годы. Кое-что в них, разумеется, сущая чепуха. Но среди них на удивление много знаний, добытых самоотверженным трудом тех, кто на протяжении столетий исследовал магию всерьез. Я надеюсь, что, изучив их труды, смогу сделать те первые шаги, о которых говорила,— приблизиться к пониманию сущности магии, найти некоторые основополагающие начала, которые покажут путь к овладению ею.
— И как идут у тебя дела? — спросил Харкорт.— Успешно?
— Более или менее,— ответила она.— Я, кажется, начинаю видеть первые проблески смысла. Не то чтобы я надеялась дожить до того времени, когда все тайны будут раскрыты, но, по крайней мере, кое-что я уже могу передать другим.
Шишковатый встал. У очага все еще сидел съежившись тролль.
— Поглядите на этого дурачка,— сказала старуха Нэн.— Даже когда я о нем говорила, даже когда рассказывала его историю, он и слова не промолвил. Мне в первый раз попадается такой недоумок.
Из темного угла хижины донесся пронзительный голос попугая.
— Недоумок! — прокричал он.— Недоумок! Дурачок! Недоумок!
Никто не обратил на него внимания. Тролль все сидел съежившись и крутил в руках свою веревку. Шишковатый подошел к столу, взял несколько свитков и вернулся к очагу. Он присел на корточки поближе к огню и принялся осторожно разворачивать их один за другим, низко склонившись и придвинувшись поближе к свету. Через некоторое время он удивленно поднял глаза.
— Да это труды величайших умов прошлого! — сказал он.— Я не читал этих книг, но имена авторов мне знакомы. Как все это к тебе попало?
— Собрала понемногу,— ответила Нэн.— Много переписывалась со своими друзьями. Я потратила на это много лет. А когда у меня собралось все, что я могла заполучить, я уединилась здесь, где обо мне никто ничего не знает и не может мне помешать, где я могу работать спокойно. Вот уже много лет я подолгу сижу за этим столом, перечитывая рукописи, пытаясь их понять, делая свои записи и размышляя. Время от времени я брожу по лесу, продолжая думать, разговаривая сама с собой, сопоставляя мысли этих ученых, размышляя о том, что ими написано. Кое-что я принимаю, но куда больше отбрасываю. Я стараюсь как можно лучше разобраться, отсеять мякину заблуждений и выделить зерно истины. Нечисть подглядывает за мной — я уверена, что она следит за каждым моим шагом. Видя, как я брожу по лесам, разговаривая сама с собой, они, наверное, думают, что я сумасшедшая. Это, может быть, отчасти спасает меня от их злобы, потому что они по своему неразумию не трогают сумасшедших. Но я, кажется, слишком много говорю о своих делах. Нельзя так увлекаться. Расскажите мне лучше о себе. Когда ваш спутник поправится, вы думаете двигаться дальше?
— Мы ищем древний храм,— сказал Харкорт.— Он где-то на западе отсюда, хотя неизвестно, где именно и сколько до него еще идти. И как он называется, нам тоже не известно. Мы почти ничего о нем не знаем, кроме того, что он существует.
— Это паломничество, в которое мы отправились исключительно из благочестия,— поспешно вставил Шишковатый.
— Погодите! — воскликнула старуха.— Да ведь это, наверное, то самое место, куда я хожу за своими целебными травами!
— Ты хочешь сказать, что знаешь это место? — спросила Иоланда.
— Кажется, да. Никакого другого храма я здесь не знаю, это единственное здание, достаточно большое и величественное, чтобы так называться. Хотя я не знала, что это храм,—я вообще не знала, что это такое. Я знала только одно: что это давно заброшенное место, где ког-да-то христиане поклонялись Богу. Там есть кресты, и могилы, и древнее кладбище...
— Ты часто туда ходишь,— сказал Шишковатый.— Значит, ты знаешь дорогу?
— Не так уж часто я туда хожу. Только когда у меня кончаются запасы и еще в определенное время года, когда кое-какие травы созревают или их легче собирать. Мне много чего удается найти на том кладбище и в саду — когда-то, наверное, это был прекрасный сад, только теперь он весь зарос сорняками и бурьяном, хотя там еще попадаются кое-какие травы, которые остались с прежних времен.
Она поднялась с пола, где сидела, и сняла с огня горшок с питьем, которое время от времени помешивала.
— Пора дать аббату еще немного,— сказала она.
Шишковатый подошел вместе с ней к кровати, встал на колени и приподнял аббата, чтобы она могла поить его с ложки.
— Он как будто не такой горячий,— сказал Шишковатый,— и лицо у него все в поту.
Нэн склонилась над аббатом и положила руку ему на лоб.
— Ты прав. Жар проходит.
Она приподняла овчины, которыми был накрыт аббат, и осмотрела раны у него на ногах.
