Александр Бачило - Незаменимый вор
– Нет, не говорите этого! – возразил Бочаров. – Знаете, я вас, людей науки, ставлю очень высоко... – Конрад Карлович почувствовал, что поднимается вместе с креслом под самый потолок, – ... но и мы здесь, хоть и живем в деревне, а тоже, знаете, не лаптем щи хлебаем! – Бочаров с аппетитом отхлебнул щей и снова обулся.
Конрад Карлович, вытирая спиной потолок, передвинул кресло ближе к окну и велел Маланье заново накрывать стол. Кучера он послал было в кухню за чаем для Петра Силыча, но в эту минуту дверь снова открылась, и в комнату вошел всклокоченный со сна Савелий Лукич. Некоторое время он мутно смотрел на прижатого к потолку Михельсона, затем не без труда произнес:
– Что же это вы, г-господа... одни? Идемте в обеденную залу! Там уж и стол накрыт!
Бочаров немедленно проглотил трубку и заявил, что сыт, но из уважения к Савелию Лукичу готов позавтракать и вдругорядь. Конрад Карлович, кряхтя, тоже изъявил готовность:
– Сию минуту присоединюсь к вам, господа. Вот только завершу... туалет.
– Ну разумеется, доктор! Однако, помните, что мы ждем вас с нетерпением... – Савелий Лукич, а за ним и Бочаров удалились. На минуту в комнате установилась тишина, только под потолком, устраиваясь поудобнее, возился высоко поставленный доктор.
Первой подала голос Ольга:
– Ну и как он тебе? – спросила она Гонзо.
– Довольно бесцеремонный тип, – пропыхтел Христофор. – Только не понимаю, как ему удалось выбраться из бутыли?
– Кому удалось?
– Ну этому... Бочарову. Петру Силычу.
– Ну что ты, Христо! Петр Силыч Бочаров запечатан и по-прежнему содержится в подвале собственного дома. Это совершенно очевидно.
– Пардон! Кто же тогда только что вышел из этой комнаты?
– Неужели ты до сих пор не понял? Ведь это Он!
– Кто – Он?
– Ифрит!
– Да с чего ты взяла?
– А ты что же, ничего не заметил?
– Н-нет...
– Ничего необычного?
– Да нет же! Граф, скажите ей!
Граф – кучер неопределенно пошевелил усами.
– Ну... Не знаю я... Барин как барин. Все они одинаковые...
– Ах, все одинаковые? Прекрасно! – Ольга щелкнула пальцами.
Христофор вдруг сорвался с потолка и вместе с креслом грянулся об пол. Некоторое время он только хлопал глазами, испуганно озираясь.
– А теперь вспоминай, вспоминай! – Ольга взяла его за ворот халата и как следует встряхнула. – Все одинаковые, да? Все дым из ушей пускают? Все от пальца прикуривают? Ну?
Христофор помотал головой, взглядом измерил расстояние до потолка и, наконец, произнес:
– Вот сукин сын! Опять обморочил!
– Ну то-то же! – Ольга выпустила Христофора и повернулась к графу. – Джек, ты все понял?
– Ну еще бы! – граф невольно отодвинулся.
– А я не все! – упрямо мотнул головой Христофор.
– Чего же ты, Гонзик, не понял?
– Как нам дальше себя вести, чтобы паренька этого изловить?
– Очень просто. Веди себя с ним так, будто он настоящий П. С. Бочаров, а никакой не ифрит.
– А вдруг он заметит, что мы догадались?
– Не заметит! Он и сам не догадывается.
Христофор уставился на Ольгу.
– Ты... о чем это?
Ольга махнула красивой рукой.
– Нам давно надо было сообразить, что в незнакомой обстановке ифрит будет в первую очередь подчиняться инстинктам. А главный инстинкт у него – какой?
– Какой? – живо спросил Христофор.
Ольга подняла палец.
– Мимикрический! Инстинкт маскировки. Вот он и замаскировался...
– Под Бочарова! – воскликнул Христофор.
Ольга кивнула.
– Наверное, старик сам откупоривал бутылку или оказался ближе других, когда джинн вырвался на свободу. Всех, кто был в доме, он тут же запечатал, чтобы не мешали, а с хозяина еще и копию снял. Да какую копию! Во всех подробностях, внешних и внутренних. Теперь наш ифрит искренне считает себя помещиком Петром Силычем Бочаровым. У него бочаровское лицо, тело со всеми болезнями, но бессмертное, бочаровский характер, привычки и желания – у ифритов ведь нет собственных интересов в нашем мире... А ты обратил внимание на характерную фразочку: "Мой лес! "? Не правда ли, что-то очень знакомое? Одним словом, это все тот же Бочаров, только гораздо более могущественный. Он продолжает тяжбы с соседями, но методы использует свои, сверхъестественные, и для начала решил запугать всю округу, чтобы никто на его лес не претендовал.
– Н-да-а... – протянул Гонзо. – Типчик. Теперь мне понятно, кто у Турицына украл девчонку и перепугал до смерти сторожа. И таких, вы говорите, у вас целый ящик – по одному в каждой бутылке?
Ольга неопределенно пожала плечами.
– Ну да... в общем. И нам нужно торопиться, пока они еще не все на свободе!
– Торопиться нужно, – согласился Христофор, – но не спеша...
Он осторожно выбрался из кресла, несколько пострадавшего при падении.
– Ладно! Пойдем, посмотрим на вашего Наполеона.
– Минуточку! – остановил его граф. – У меня вот тоже возник вопрос.
Видно было, что высокородный кучер, которому так и не удалось принять участие в дискуссии, чувствовал себя обиженным.
– Ну? – повернулась к нему Ольга.
Джек Милдэм нахмурил брови и глубокомысленно произнес:
– Как же он все-таки дым из ушей пускает?
* * *
Завтрак, накрытый в столовой зале Савелия Лукича, более напоминал торжественный обед где-нибудь в губернаторском доме. Впрочем, и время для завтрака было уже слишком позднее.
Вошедшему в столовую Конраду Карловичу видно было вдруг, что хозяин, движимый побуждениями гостеприимства, а может и не только ими, собрался закатить настоящий пир. На столе, покрытом крахмальной скатертью, словно гвардейцы в каре, выстроились бутылки и разноцветные графины. Буфетчик ловко выставлял возле каждого прибора по целому строю бокалов и рюмок всех размеров. С кухни доносился звон, шкворчание и частый стук ножей. Порою оттуда в столовую, вслед за пробегающим слугой, проникали душистые пары самого аппетитного свойства.
Хозяин с Петром Силычем стояли у столика с закусками и под темную наливку, заедаемую паюсной икрой, беседовали о недавней игре у земского судьи.
– А! Вот и приват-доцент! – оживился Савелий Лукич, завидев Михельсона. – Знали бы вы, Петр Силыч, что это за игрок! Везуч, как черт! Но азартен, как все молодые люди. Вчера ободрал нас с урядником, ровно липку, да тут же все и спустил Тури...
Савелий Лукич поперхнулся.
– Да, господа! – сказал он, откашлявшись. – Прежде, чем мы сядем за стол, я хотел бы сообщить, что жду еще одного гостя.
– Уж не Турицына ли? – криво усмехнулся Бочаров.
– А что же, Петр Силыч, хоть бы и Турицына! Я человек военный, и решительные объяснения мне более по вкусу, чем окольные пересуды! Вам бы нужно поговорить с ним лично и решить дело полюбовно. А то что же это? И не по-соседски даже выходит: один злится, другой дуется... Ну да не беда, вот я вас помирю! – после рюмки наливки к Куратову вернулась вся его обычная живость, военная выправка и громкий командирский голос. Щеки отставного капитана горели румянцем, а усы уже завернулись на гвардейский манер.
– Не правда ли, Конрад Карлович? – он протянул Михельсону полную рюмку. – Мы их помирим!
– Непременно! – кивнул Конрад Карлович, искоса поглядывая на Бочарова.
– Помилуйте, господа! Да ведь я нисколько не прочь от того! – Петр Силыч проглотил наливку и с хрустом закусил ее рюмкой. – Со своей стороны я даже делал шаги... Не далее, как сегодня утром заезжал к Турицыну, искал примирения, да мне сказали, что он болен. Будто бы ночью случился с ним какой-то припадок или колика... А я так думаю – просто муки больной совести.
– О болезни его я уж слыхал, – гордо заявил Куратов. – Урядник с утра успел побывать у Григория Александровича и только что привез эту весть. Да я расписал ему, каков будет обед, велел снова ехать и непременно привезти Турицына... Надобно вам, Конрад Карлович, знать нашего урядника. Ради такой закуски он мертвого на ноги поставит! Впрочем, они с Турицыным приятели.
В эту самую минуту уже знакомый нам Прохор, инвалидный солдат, исполнявший обязанности лакея, доложил о приезде обоих приятелей.
Урядник вошел с такой поспешностью, будто боялся опоздать к отходу Ноева Ковчега. Если бы доблестный страж не тащил за собой под руку Григория Александровича, так, пожалуй, вбежал бы бегом. Турицын же, напротив, в каком-то подобии сна лишь косвенно переставлял ноги и почти въехал в столовую на уряднике. Здесь неразлучная пара, наконец, распалась: урядник без лишних разговоров проследовал к закускам, а Турицын был принят в объятия хозяином.
– Душа моя, Григорий Александрович! – Куратов троекратно расцеловал гостя, словно не виделся с ним Бог знает сколько времени. – Скажите же, как ваше драгоценное здоровье? Все прошло, не правда ли?
– Правда... ли, – глаза Григория Александровича блуждали. Казалось, он не узнавал ни хозяина, ни места, куда его привезли. – Здоровье... да. Прошло.
