Ксения Чайкова - Принцесса и ее рыцарь
— Стой, Ксенон, ты же не потащишь его в свою комнату?! — удивленно воскликнул эльф, глядя, как я вдоль стеночки (на всякий случай, если вдруг начну падать, так чтобы было за что ухватиться) плетусь к лестнице.
— Ошибаешься! Именно это я и собираюсь сделать!
— Но ты не можешь…
— Правда? И кто же мне запретит?!
— Ну в самом деле, подумай, что это будет, если… — возмущенно начал эльф, но я, понимая, что сейчас он разродится речью на три часа, ехидно перебила:
— Да ты никак завидуешь ему? Или ревнуешь?
Эло подавился своим спичем, да так и остался сидеть с раскрытым ртом, возмущенно переводя расширившиеся от злости глаза с меня на предательски хихикающего Ариана и откровенно ржущих прочих постояльцев. Ревновать человеческую девушку, да еще к собаке?! Представляю, какой это позор для эльфа — они к людям-то относятся брезгливо-жалостливо, как к изуродованным тяжелым недугом и умственно отсталым, а зверей, похоже, не жалуют всех без исключения. И за что принц так невзлюбил моего песика? да и меня саму?!
В комнате я попыталась растолковать щенку, что его место на коврике возле моей кровати, но он смотрел так жалобно, поскуливал так умильно и прикидывался замерзшим и одиноким так успешно, что я не выдержала и взяла его к себе в постель. Теперь в ней нас стало трое, и я поняла, что прошлая ночь, когда я несколько раз просыпалась, озадаченная не привычным соседством свертка с заготовкой нираты, была верхом благополучия, а сейчас я получила еще более беспокойного соседа, чем заготовка — она-то по крайней мере не шевелится и молчит.
Но втроем спалось нам просто прекрасно — утром мы проснулись в том же составе, и я искренне порадовалась, что за ночь никто не оказался на полу.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Зачастую решительный шаг вперед есть просто результат хорошего пинка сзади.
Ксенон
Второй день, проведенный в Городе-под-Кленами, четко обозначил расписание на последующие две недели. Эло и рыцарь (хотя в большей степени, конечно, Эло) гоняли меня так, что к вечеру я едва доползала до постели и валилась в нее трупом, с ностальгией вспоминая, как я раньше любила полюбоваться перед сном на звезды. Теперь у меня такого желания не возникало.
Первая часть дня обычно проводилась в приемной у мастера Оритарэля, который продолжал что-то мудрить с заготовкой нираты, но мне ее не показывал упорно, каждый раз тщательно заворачивая в ткань и не забывая перевязать веревочкой. На мою просьбу продемонстрировать, что там, мастер спокойно спросил: было ли бы мне приятно, если бы кто-то увидел меня в тот момент, когда я собираюсь, скажем, в гости и еще не совсем готова? Довод был сильным, и я, вспомнив, как обычно мечусь по комнатам, одной рукой застегивая блузку, а другой пытаясь расчесать волосы и обрызгаться духами, согласилась потерпеть со своим любопытством до момента знакомства с готовой ниратой. Но так или иначе сверток постепенно принимал форму меча, сначала простого лезвия, потом к нему добавилась рукоять… Я с нетерпением ожидала, когда же она наконец будет готова, успев привыкнуть к заготовке так же, как к Шэру.
А этот серый пушистик теперь сопровождал меня повсюду, мы стали неразлучны и, по ядовитому определению Эло, просто влюбились друг в друга. Я и сама понимала, что надо бы, наверное, быть построже и воспитывать щенка как положено, но когда я смотрела в его огромные глаза, полные безграничного доверия и слепого обожания, то мигом забывала о своих педагогических порывах и, не пытаясь призвать Шэра к порядку, потакала ему почти во всем. Кроме того, я слишком ценила то положение, которое занимала в его душе — положение драгоценного, обожаемого божества, всемилостивейшего и всемогущего, и очень боялась слететь с этого пьедестала, начав воспитывать и поучать щенка. Впрочем, простейшие команды он освоил на диво быстро, заставив меня без конца восхищаться его умом и сообразительностью, так что в конце концов эльф в весьма сильных выражениях попросил меня закрыть рот, а то я уже все уши им прожужжала своим псом. Но я так давно мечтала о собственной собаке, не имея возможности завести ее в моем мире по причине рассеянного и непостоянного образа жизни, что теперь была очень счастлива, почесывая Шэра за ухом или кормя его мясом и глядя на его трогательные выражения любви. У шорника я заказала ему ошейник и прочный поводок, который чаще всего отстегивала, но всегда носила при себе, чтобы в случае необходимости обезопасить песика от недружелюбно настроенного окружающего мира.
Вторую половину дня рыцарь и эльф проводили в изощренных издевательствах над бедной девушкой. Эти изверги заставляли меня проделывать уйму силовых упражнений, направленных на развитие разнообразных групп мышц. Я всегда считала, что мужчины вольны проделывать с собой что угодно и накачиваться как вздумается, а вот девушке вовсе незачем напоминать ходячее анатомическое пособие, по которому можно изучать строение и расположение всех мышц, и потому была далеко не в восторге, видя, как день за днем бицепсы и трицепсы обозначаются все четче и яснее. На мое счастье, растяжка и брюшной пресс, тренируемые мною уже несколько лет, были в неплохом состоянии, что избавляло хотя бы от части мучительных упражнений. Но это была лишь небольшая передышка, и вечером, подсчитывая полученные за день синяки и ссадины, сплетавшиеся на моем измученном теле в жуткий узор, похожий на ритуальные росписи племен дикарей и каннибалов, я с тоской вопрошала у небес: за что? За что на мою голову свалились эти умники, вознамерившиеся сделать из скромной девушки какого-то Конана-варвара?!
А верховая езда?! Какой урод придумал те пыточные приспособления, которые по недоразумению именуются седлами? Эло привел из дворцовых конюшен крепенького серого мерина для меня и норовистую кобылу для Ариана. Рыцарь держался в седле, как я дома в кресле, — то есть вольготно, без проблем, имея возможность на что-то отвлечься. А ноту меня с мерином отношения не складывались совершенно. Звали его Змеем, и, надо сказать, это имечко вполне ему подходило. Правда, после того фарса, который эльф называл верховой прогулкой, я, потирая пострадавшие части тела, частенько в голос кричала, что эту гадкую тварь нужно из Змея переименовать в Змия, причем Зеленого — уж слишком явно было видно (по крайней мере, мне), что родители мерина имели к нему сильнейшее пристрастие, здорово сказавшееся на сыночке. По моему предвзятому мнению, такой социально опасной зверюге никак нельзя было доверять жизнь и здоровье скромной девушки, да и вообще хоть кого бы то ни было, но Эло в ответ на мои претензии лишь ехидно похохатывал, а Ариан трогательно уговаривал потерпеть — мол, скоро привыкнете, принцесса. Ну да, конечно, привыкну, аж двадцать пять раз. Хотя… Человек вообще ко всему привыкает, даже к виселице: подергается-подергается… и привыкнет.
Эло попробовал было обучать меня бою на мечах, но встретился с активным сопротивлением, причем с трех сторон, Я никак не могла уяснить, как можно легко перепархивать с места на место и еще успевать размахивать той жуткой громадиной, которая именуется коллекционным клинком эльфийского принца. Меч не испытывал ни малейшего желания превращаться в учебное пособие и все время как живой норовил вывернуться у меня из рук и рубануть по недостаточно проворным ногам. А Ариан считал, что Эло выбрал не ту методику, пытаясь обучить меня как эльфа, тогда как принадлежность принцессы Кеи к человеческой расе вызывает сомнение разве что у слепого и глухого. Поэтому принц демонстративно плюнул (попытавшись попасть в крутящегося под ногами Шэра, но не слишком в этом преуспев) и жестом фокусника извлек из рукава загадочный предмет, лично мне напомнивший большую двузубую вилку из темного металла.
Когда я с недоумением спросила, кого он намеревается сожрать, и чистосердечно предупредила, что без боя не дамся, да и вообще меня поедать не следует можно насмерть отравиться желчью и ехидством, «вилка» свистнула в рискованной близи от моего виска и, воткнувшись в притолоку, угрожающе задрожала в ней, неприятно щекоча нервы. Эло же, казалось, даже не пошевелился. Такое интересное событие я, разумеется, проигнорировать не могла и вприпрыжку побежала за «вилкой», вытащить которую мне удалось лишь со второй попытки — так глубоко засели стальные зубья в дереве дверного косяка. Эло спокойно пояснил, что сей предмет зовется натной, и теперь он будет меня обучать обращению с ней, раз уж я так не хочу осваивать мечи.
С «вилкой» дело пошло лучше — с глазомером у меня все было в порядке, так что пришлось лишь привыкать к балансу и учиться бросать ее так, чтобы она втыкалась зубьями, а не ударила рукоятью. Через неделю активных занятий я вполне освоилась с натной, и Эло отдал мне ее с концами, вручив также необычной формы подрукавные ножны, и я по его примеру стала носить «вилку» на предплечье под рубашкой.
