Юлия Славачевская - Замужем за Черным Властелином, или Божественные каникулы

Хорошенькое «не со зла»! А что тогда со зла? Три дня пыток и гильотина? Или тоже не со зла?..

Главный помощник старшего дворника, то бишь коварный сменщик мажордома, от испуга совсем слился с окружающей мебелью. Без бинокля не найдешь.

— Клена, Кленушка, просыпайся! — Экономка тронула свою родственницу за плечо. Судя по всему, племяннице ее прикосновение не особо понравилось. Она открыла глаза, пулей взлетела с моих рук, оскалилась и зашипела:

— МОЙ!!!

Я тут же возразил без особых церемоний:

— Я свой! — встал наконец и преспокойно продел ремень в брюки.

А чего волноваться? Кто бы меня чьим не называл — до лампочки! Я на то согласия не дал. Я вольный. Ко мне неприменимо крепостное право.

Реакция тетушки была немного нестандартной. Я не рассмотрел точно, что случилось, — племянница Брячиславы стояла ко мне спиной, но успел заметить: глаза у тетки заметно округлились, а волосы приподнялись, словно от контакта с динамо-машиной. Кондрад с Дерриком вновь похватались за сабли.

— Свят-свят-свят, — как заведенная, твердила Брячеслава непослушными губами, пятясь от родственницы. — Господи помилуй, арианэ!

— Денис! — Кондрад был на удивление серьезен. — Денис, она тебя целовала?

Я удивленно воззрился на зятя, воспылавшего странной любознательностью.

— Это имеет какое-то значение?

— Имеет! — Голос Черного Властелина был на редкость мрачен.

Ладно, в принципе это не секрет.

— Ну… было такое. Один раз.

Кондрад с Дерриком дружно застонали.

— Тебе понравилось? — опять спросил этот моральный вуайерист.

Я чуть пальцем у виска не покрутил.

— Понравилось?!! — Голос Кондрада сорвался. — Отвечай, не дури! Это не шутки!

После этого вопроса все обратились в слух — и воины, и заместитель мажордома, и тетя с племяшкой.

Я молчаливо пожал плечами. Не хватало еще обсуждать такие вещи вслух!

— Ничего особенного. Наверное, ей приснился кто-то, а поцелуй достался мне.

— Похоже, нет! Не понравился! — мрачно резюмировал Кондрад. Он прислонился спиной к стене и начал методично биться об нее затылком со словами: — Илона меня убьет!

Да, бедные мозги! Сейчас закончит взбивание пудинга с телячьим субпродуктом — и в духовку! Мама так часто делает… Я глянул на представление, которое он устроил, и начал улыбаться.

Кондрад удивился моей реакции и уточнил:

— Она… — Брезгливое движение поджатых губ. — …Арианэ, достигшая полной силы!

Я опять пожал плечами. Он думает, я шарю в мифологии этого мира? Он ошибается.

Илона

Когда я увидела, кто нас посетил, то забыла все свои проблемы и обиды. Помимо воли мои губы расплылись в зловещей многообещающей улыбке. У меня просто душа запела. И вы меня поймете!

Из дымового лифта выпал Форсет. Я чуть не запрыгала от удовлетворения. Вот здорово! Это он удачно зашел, это ему подфартило со страшной силой. И этой страшной силой буду я!

— Рицесиус! — радостно завопил толстячок, широко распахивая пухлые ручонки для иудиных объятий. — Дорогой друг! Как мне тебя не хватало! — и к трону, к трону…

Очки дяде нужно срочно купить! Или поставить два фингала для улучшения освещения дороги, куда я собралась ненавязчиво, но твердо спровадить этого лысоватого индивидуума.

Пока Форсет пытался нежно обнять и сладко облобызать пустой трон, я спокойно встала с места, где сидела. Правда, встала — это громко сказано. Скорее, меня бережно подняли парфенушки. Тихо прошептав добровольным помощникам: «Спасибо!», я летящей, качающейся и колыхающейся походкой приблизилась к богу с тыла и, шлепнув по плечу ладонью в мягкой перчатке, проорала:

— Алее капут! Хенде хох!

Форсет подпрыгнул от неожиданности, сделал замысловатый пируэт и оказался лицом к моему «телевизору».

— Шнеле-шнеле! — удовлетворительно крякнула я. — Их бин ферштейн?

— Ты-ы к-кто?

Толстяк упорно вглядывался в знакомые черты, но опознать меня в этом фотороботе не мог. Впрочем, я и сама себя не узнавала. Но мне простительно — в конце концов, я женщина, существо нестабильное и переменчивое… Ага, а еще зыбкое, нетвердо стоящее на ногах и крайне неустойчивое! Но не морально — физически. Морально я крепче любой скалы! Правда, скала об этом не знает!

— Я — телепузик с ракетным двигателем пониже талии! Ужас здешних мест! Гроза Парфенона! Призрачный мститель!

Глаза божественного «Краника» стали квадратными. Редкие волосики поднялись шаром вокруг лысины, превращая просто дедушку в дедушку — божьего одуванчика.

— Да-да! — поддержали меня мохнатики. — Великая! Красивая! Ужасная!

Последнее могли бы и не говорить! Но… что сказано, то сказано!

Я погладила ближайшую, яростно подскакивающую парфенушку по голове и снова вернулась к Форсету:

— Проникся, несчастный?

— Почему несчастный? — вкрадчиво поинтересовался бог справедливости и защиты. И вдруг у него открылись глаза: — Илона?!!

— А ты кого ждал, болезный? — в свою очередь поинтересовалась я, надевая кадуцей на шею во избежание потери ценного имущества и в знак своего высокого положения.

— Рицесиуса, — растерянно ответил Форсет и попер танком: — Ты как здесь оказалась? Где главный бог? И почему у тебя символ верховной власти?

— Я за него! — спокойно подложила богу противотанковую гранату. — Так что «стоять — бояться, упасть — отжаться!».

На пару-тройку минут Форсета закоротило от свалившейся на него информации. Причем оригинально так закоротило… У него закрывались глаза, открывался рот. Закрывался рот — открывались глаза. В конце концов я заподозрила неумелую подтяжку лица. Когда у жертвы косметической хирургии остается очень мало кожи, и, чтобы что-то открыть, ему требуется что-то другое срочно захлопнуть.

— П-почему? — все же выдавил из себя поборник омоложения. — Почему ты?..

— Не знаю, — честно призналась и любовно погладила толстую цепь кадуцея. — Сильно не повезло, наверно…

Теперь, когда выпала счастливая возможность насолить гнусному поборнику «божественной справедливости», я была даже частично готова простить Рицесиусу грандиозную подставу. Но только на ту часть, которой я собралась ушибить Форсета!

Толстяк еще немного подумал и вдруг вцепился в кадуцей с криком:

— Отдай! Я буду главным! Я! Я! Я!!!

Вот любитель повыколупывать изюм из чужих пасочек!

Ситуация мне не понравилась. Во-первых, уж кому-кому, а этому небесному засранцу я власть отдавать не собираюсь! Во-вторых, я не привыкла, чтобы меня мотали козой на цепи туда-сюда. В-третьих, мне преемник был крайне несимпатичен! В-четвертых… Впрочем, хватит и трех вышеперечисленных причин, чтобы я слетела с катушек и начала беспредельничать!

Все! Кто не спрятался — я не виновата! Мстя моя страшенна и огроменна! Кто руки к нашему кадуцею протянет, тому их граблями завернем!

Мы некоторое время поперетягивали цепь. Недолго… Но поскольку внутри цепи все же была именно моя шея, которую я нежно любила, то и победила я, честно вырвав победу из рук противника с помощью парфенушек. Волосатики навалились на дедка массой и сломили его активное сопротивление!

Форсет решил зайти с другой стороны и позвал народное ополчение:

— Эй, вы! Быстро сюда!

В воздухе зазвенело, и вокруг бога возникли чашечные весы с белыми крылышками и с клювами как у попугая.

— Разберитесь! — зло приказал толстячок и, засучив воображаемые рукава, попер на меня, пыхтя паровозом и издавая что-то типа: «Ту-ту-у-у!» Хм… оригинальный клич у местных команчей. Надо запомнить.

И пошли мы стенка на стенку…

Представьте себе картину: Форсет напирает на меня и протягивает свои жадные, немытые, липкие, противные, загребущие ручонки к символу власти, я отпихиваю его войлочным брюхом телепузика и произвожу беспорядочный обстрел кадуцеем по широкой местности божественного тела.

Парфенушки лаются с весами:

— Хозяйка хорошая!

— Заклевать! — орали помощники бога.

— Отдай! — вопил сам бог, наскакивая.

— Отвали! Сгинь! — отфутболивала я его бронированным пузом.

— Хозяйка добрая! — не сдавались парфенушки и лупили весы по клювам, а кое-кто пошустрее уже вовсю дергал перья из крыльев.

— Закусать! — немного сбавили темп противники, зависая в воздухе и о чем-то задумываясь, при этом давая возможность волосатикам произвести массовое пополнение перьевого запаса. На большую сельскую подушку уже нащипали!

— Это мое! — никак не мог успокоиться божок. У него значительно пострадали голова, правое плечо, локоть и прибавилось в лице немного интересной синевы.

— Облезешь! — убеждала его я, наловчившись действовать «телепузиком» более прицельно.

— Она нас назвала! — пошли в лобовую атаку пушистики. — Мы — парфенушки! Мы не сдадимся!