Андрей Белянин - Трилогия "Багдадский вор"

— Почтеннейший, мне глубоко до минарета наизнанку (если ты уловил изящество моего пассажа), кем и зачем ты приходишься моему ослу, — ни капли не испугавшись, ответил тот. — Но имей в виду, он — мой осёл! Что, разумеется, не мешает ему быть твоим родственником.

— Так, короче, не слушай этого узкоглазого дауна, — ровно предложил серому ишаку бывший помощник прокурора. — Твоя задача на сегодня — изображать во всей красе деревянную лошадку на карусели. То есть поступаешь в распоряжение вон той маленькой мясорубки с ручкой и катаешь её до вечера, пока сама не свалится и не уснёт. Задача ясна?

Если бы серый ослик мог ответить «яволь, майн фюрер», наверняка бы он так и сделал. Увы, говорить Рабинович не умел, немецкого не знал, а посему просто отсалютовал передним копытом. Домулло попытался было влезть с комментариями, но быстро понял, что это не в его интересах, и лишь с поклоном уточнил:

— Но великий эмир Сулейман аль-Маруф не будет против?

Слуга двух господ изобразил непередаваемое передёргивание ушами, видимо обозначающее, что по этому вопросу они уж сами между собой договорятся.

— А ковёр-самолёт мы можем позаимствовать до вечера? Вернём, честное пионерское!

Вот на этот вопрос серый ослик не мог дать однозначного ответа сразу. Оба ишака отошли в дальний угол стойла, о чём-то там пошептались, пару раз даже поорали друг на друга и погашались крупами, но потом, видимо, пришли к обоюдному согласию, и эмир Бухары легко процокал к Багдадскому вору, неся в зубах свёрнутый очучан-палас.

Лев искренне пожал копыто белого осла и, развернув коврик, кивнул Ходже:

— Присаживайся. Быстрее улетим, быстрее вернёмся. А мартышке с саблей скажи, чтобы каталась на ослике и никуда не лезла. Будет возникать, пригрози, что поставишь в угол!

— Э-э, милая девочка, — опустившись перед дитятей на корточки, начал Ходжа, — мы с дядей Львом (р-р-р!) быстренько слетаем (как птички!) по делам и назад. А ты кушай вот эту вкусную лепёшку и катайся на двух осликах! Хочешь — сразу, хочешь — по очереди. Будешь вести себя хорошо, мы…

— Я всех убью!

— Непременно, — с ангельским терпением подтвердил домулло. — Только не слезай со спины вот этого серого ишака, он будет твоим волшебным боевым конём! И да хранит тебя Аллах и Рабинович…

С этими словами успокоенный Насреддин пересел на расстеленный ковёр к Оболенскому, прошептал тайные (известные любому читателю «Тысячи и одной ночи») слова, и очучан-палас немедленно взмыл в воздух! Соучастники облегчённо выдохнули, задавая нужное направление, и лишь где-то на уровне облаков обратили внимание на счастливейший детский визг за спиной:

— Я лечу всех уби-ить!

Бросившийся на крик Оболенский уже буквально кончиками пальцев успел поймать отлетающую от края ковра малышку Амударью с куском бахромы в кулаке. Ходжа не одобрил этот поступок.

— Быть может, её отец сказал бы нам спасибо…

— А её мама?

Домулло разумно заткнулся, ибо радость целой тысячи Ахмедов не спасла бы их от гнева всего одной внебрачной дочери багдадского визиря. Поворачивать назад было и поздно и бессмысленно. Маленькая Амука, доверчиво прижавшись к широкой груди Оболенского, мирно пригрелась и даже задремала.

— Человек предполагает, а Аллах воистину знает, как и что должно случиться…

Утешившись этой простенькой мудростью, друзья продолжили путь. Очучан-палас, или ковёр-самолёт (кому как привычнее, меня устраивают оба названия), с хорошей крейсерской скоростью нёс их в заданном направлении.

Пользуясь случаем, я не поленился спросить у Насреддина, как оно в целом? Ну, какие ощущения испытываешь при перелёте на колышущейся плоскости ковра при сильном встречном ветре и без всяких заградительных перил по бортам. Домулло спокойно припоминал, что ветер не такой уж и сильный, сидеть надо спокойно, близко к краям не лезть, а в идеале вообще лежать на пузе, наблюдая за пейзажем. Учитывая мой личный опыт летания на метле и боевом драконе, должен признать, что очучан-палас выглядел куда как комфортнее и безопаснее. Со слов Ходжи, разумеется…

До военно-религиозно-полевого лагеря Хайям-Кара они добрались примерно за полтора часа. Плюс-минус десять минут, точно никто не считал.

— И что, вот эта разболтанная неорганизованная толпа и есть спаянное религиозной дисциплиной войско? — не поверил глазам бывший москвич, осторожно кивая на расположившихся в оазисе людей. Осторожно, это чтобы раньше времени не разбудить милейшую доченьку аль-Дюбины.

— Лёва-джан, ты имеешь в виду отсутствие пулемётных вышек, окопов с заградительной колючей проволокой и минных полей? — уныло припомнил домулло, мягко сажая ковёр-самолёт за бархан. — Эти люди — обманутые мусульмане, фанатично преданные своему «пророку». По одному мановению его мизинца они предадут, украдут, убьют, сделают всё самое страшное, на что только способен человек, и умрут в радости, ибо свято исполнили волю чёрного шейха! А уж он наверняка позаботится, чтобы Аллах вспомнил о них в день Страшного суда.

Лев, разумеется, не хуже Насреддина понимал, что такое религиозный фанатизм и чего от него ждать. Перед его мысленным взором вставали страшные кадры взрывов в московском метро. Бесчисленные смерти, искалеченные судьбы, человеческая кровь на ступенях эскалатора и душащее чувство несправедливости, противоестественности и невероятной дикости всего происходящего…

— Сколько их примерно?

— Около пяти сотен, но на нас двоих более чем достаточно, — вздохнул Ходжа. — Нам нужна чёрная ткань, намотанная на голову, и есть шанс затеряться в толпе. Вряд ли они все так уж близко знают друг друга…

— Держи. — Лев аккуратно вынул из-за пазухи две длинные полосы чёрного шёлка.

— Откуда?

— Упёр заранее. Не думаешь же ты, что я очертя башку ринулся в такую авантюру, даже близко не подготовившись?

— А её куда? — Ходжа осторожно погладил по затылку просыпающуюся Амуку.

— Оставляю под твою ответственность, — пожал плечами Багдадский вор. — Моя задача — выкрасть лампу с Бабудай-Агой, твоя — не потерять ребёнка и унести всех нас в нужный момент на ковре-самолёте. Ну примерно как в гангстерских боевиках с ограблением банка. Справишься?

— Ты вновь используешь слова, непонятные слуху мусульманина, но я постараюсь.

— А я, дядя Лёва-джан? — сонно приоткрыло ротик мирное дитя.

— А ты, крошка, будешь слушаться дядю Насреддина.

— У-у… он скучный, он не даст мне никого убить…

— Неправда, — воспрянул уязвлённый в самую печень домулло. — Клянусь Аллахом, я очень весёлый и… как это… прикольный! Мы сейчас же пойдём и до смерти напугаем всех тушканчиков! А если нам встретится настоящий шайтан, обещаю, что позволю тебе самой отрубить ему его порочный хвост!

— Можно?! — не поверила ушам мигом проснувшаяся Амука, бросаясь ему на шею.

— О да, — умилённо пробормотал полузадушенный Насреддин. — Убей его смело, дитя моё!

— Ну вот и ладушки, — удовлетворённо потянулся Оболенский, с наслаждением хрустя костями. — Всё, детсад, мне пора. Не ссорьтесь и не деритесь, а то обоих поставлю в угол и оставлю без компота!

Придавленные столь страшной угрозой, домулло и девочка испуганно кивнули, а наш герой, неумело намотав на тюбетейку широкую полосу чёрной тряпки, отважно двинулся в путь.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Из двух выстрелов предупредительным должен быть второй!

Яркое солнце Востока, огромное и безбрежное, как улыбка Творца, сияло в небе самой надёжной и самой большой из всех путеводных звёзд! Раскалённый песок пустыни жёг пятки Льва даже через толстую подошву кожаных тапок, раскинувшийся оазис манил зеленью финиковых пальм, его сердце пело, его душа была полна предвкушения битвы за справедливость, его…

— А там будет кого убить?

— О милое дитя, там все плохие, так что ты не ошибёшься. Главное, в пылу своей праведной ярости пощади нас с Багдадским вором…

— Вы хорошие, мне мама говорила.

— Маму надо слушаться.

— Ходжа, — изумлённо обернулся Лев, наливаясь краской. — Какого вы за мной попёрлись?! Вы должны сидеть вон там, за барханом, играть в песочек и типа ждать!

— Солнце уже высоко, ребёнок может перегреться на жаре, — спокойно объяснил домулло, старательно скрывая истинную причину. — Мы не будем тебе мешать. Попьём воды из колодца, вкусим фиников, быть может, помолимся со всеми и…

— И всех убьём! — грозно довершила Амука, размахивая деревянным мечом.

— Она хоть какие-нибудь другие слова знает?

— Похоже, что нет, Лёва-джан. И, между нами говоря, я-то как раз прекрасно бы пересидел за барханом. Но, Аллах свидетель, боюсь оставаться с ней наедине. Вдруг шайтан так и не придёт со своим хвостом, что она тогда будет рубить?