Сергей Шведов - Резидент
Наташка подняла страшный крик. Пришлось мне спасать папу Караваева от расходившейся ведьмы и одновременно срочно менять проштрафившихся сценаристов на Степана Степановича Соловьева (то бишь Соловья-разбойника) и шофера Василия, который от безделья забрел к нам в номер – узнать, почем ныне у работников искусства фунт лиха?
К сожалению, тут же выяснилась неприятная подробность: мобилизованные мною сценаристы придерживаются совершенно разных творческих методов. Так, во всяком случае, объяснила мне всезнающая Наташка. Степан Степанович горой стоял за реализм, временами срываясь в форменный натурализм, тогда как Василий тяготел к андеграунду... Что такое андеграунд, я так и не понял – несмотря на все старания Наташки и Василия.
– Бред сивой кобылы – вот что такое этот ваш андеграунд! – поднял голову от стола задремавший было Сеня Бенкендорф.– Полный распад сознания. Маразматическое состояние, переходящее в шизофрению!..
Василий на реплику пьяного Бенкендорфа страшно обиделся и попросил меня оградить его творческую личность от оскорблений типов подозрительной ориентации, склонных чуть ли не к дискредитировавшему себя соцреализму. Мол, человеку с экзистенциальным типом мышления сидеть с такими за одним столом просто противно!..
Что такое «экзистенциализм», опять никто мне объяснить не смог. Сам Василий, по-моему, не знал, что это слово означает.
– Конечно... – обиделся верный оруженосец Жигановского.– Не родился еще интеллигент, который понял бы ранимую душу пролетария!.. А ты, Никита, даже не интеллигент: ты у нас феодал – извини уж за недоброе слово, но из песни его не выкинешь.
– Ты не прав, Василий,– заступился за меня Соловей-разбойник.– При чем здесь феодализм? Просто все должно быть натурально!.. Как эксперт по нечистой силе, привлеченный к съемкам продюсером господином Мышкиным, я настаиваю на реалистическом подходе к поднимаемым фильмом проблемам! Система Станиславского предполагает...
– Ты мне волну не гони, Степаныч! – прервал Соловья Василий.– Что мне твой Станиславский? Я Сокурова возил по молодости лет! С Германом пиво пил! Мне сам Кончаловский руку жал!
– Подумаешь... – хмыкнула Наташка.– Андеграунд здесь при чем? Кто его смотреть будет? Нам боевик нужен! Можешь ты это понять, чмо бензиновое?!
– Так бы и сказали... – пожал плечами Василий.– Я-то думал – вы в Канны собрались с фильмом ехать... Пиши, Степаныч. Багровый закат окрасил небо пурпурным цветом. Группа одетых в черное ковбоев вышла из салуна и нетрезво направилась к лошадям, мирно стоявшим у коновязи...
– Стоп! – остановил Василия Соловей.– Какая коновязь, какой салун? Тут по сценарию дело происходит в королевстве Трахимундия на планете Аргамасадор в пять тысяч двести семьдесят седьмом году от Великого мора, опустошившего всю планету, в месяц Желтого Дракона, день седьмой...
– Что еще за Трахимундия?! – возмутился Василий, отбирая у Степана Степановича листок, исписанный каракулями Сени Бенкендорфа.– Они с ума посходили, эти артисты? Кто такую чушь будет смотреть?! Пиши, Степаныч... Багровый закат окрасил небо пурпурным цветом...
– Про пурпурный цвет я уже написал,– огрызнулся Соловей.
– ...Группа одетых в черное братков вышла из ресторана и нетрезво направилась к «мерседесам», мирно стоявшим у коновязи...
– У какой коновязи? Ты что, рехнулся, экзистенциалист?! А куда мы дракона денем?
– Какого еще дракона?! – взвился Василий.– Выбрось ты его к чертовой матери вместе с Трахимундией!!
– Как хочешь, Василий, но дракона я выбрасывать не буду! – заупрямился Соловей.– Тем более на драконе настаивает заказчик.
– Какой еще заказчик?! – заорал вошедший в раж Василий.
– Заказчик – это я... – пришлось мне напомнить рассеянному сценаристу.– Без дракона фильм финансировать не буду.
– Вот ведь эксплуататор умственного труда! – вздохнул Василий.– Ладно, пиши, Степаныч...
– Про багровый закат пурпурного цвета уже написал... – на всякий случай напомнил Соловей.
– Группа одетых в черное грозных разбойников из клана Дикой Обезьяны нетрезво вышла из кабака... Кабак-то в этой Трахимундии есть?
– Есть,– успокоил я Василия.
– ...вышла из кабака и направилась к драконам, мирно стоявшим у коновязи. Атаман шайки Рваный Билл, прежде чем сесть в седло огнедышащего дракона, поправил револьвер, болтавшийся на поясе...
– Лучше бластер,– подсказала Наташка.– Все-таки дело в космосе происходит.
– Тогда пусть будут энергетические мечи! – не согласился я.– Так реалистичнее.
– ...Энергетический меч, болтавшийся на поясе, и сказал хриплым голосом, обращаясь к верным подельникам: «Славная работенка нам предстоит, мужики»... Нет, «мужики» вычеркни, Степаныч. «Братки» тоже не подходят... Тут непременно надо дать местный колорит.
– Может, «кореша»? – подсказала Наташка.
– Какие кореша могут быть на Аргамасадоре? Соображай все-таки, что городишь... Степаныч, пока сделай прочерк.
– Угу,– отозвался старательно маравший бумагу Соловей.– «Славная работенка нам предстоит – прочерк».
– «...Караван трахимундийцев пересекает Моровую впадину сегодня в полночь. Самое время пощипать их так, чтобы другим неповадно было разъезжать по нашей земле!..» В смысле – почве... Рваного Билла буду играть я! – тут же поставил условие Василий.
– А с драконом ты справишься? – с сомнением покачал я головой.– Все-таки оседлать огромную летающую рептилию и заставить ее мирно стоять у коновязи не каждому дано.
– Справлюсь! – легкомысленно махнул рукой Василий.– Я с «мерседесом» справляюсь, а тут какое-то доисторическое животное...
Мне почему-то показалось, что Василий никогда не видел драконов – даже одноглавых, не говоря уж о трех– или шестиглавых... Кроме того, я никогда не слышал, чтобы драконы ходили под седлом. Потому предложил заменить их на летающих коней.
– Ну, ты, Никита, ляпнул так ляпнул! – обиделся Василий.– А еще продюсер называется!.. Я, Рваный Билл из клана Дикой Обезьяны, буду летать на пегасе как какой-нибудь жалкий поэтишка?! Да меня же кореша засмеют!
– Дракон, однако, слишком круто! – поддержал меня Соловей.– Тем более, тут написано, что их целая группа у коновязи. Это сколько же?
– Десять! – быстро сказал Василий, но, заметив наши с Соловьем вытянувшиеся лица, тут же поправился: – Ладно, пусть будет семь. И ни драконом меньше! Караван-то большой – полторы тысячи верблюдов!
– Какие-такие верблюды? – удивился Соловей.– Нет в сценарии никаких верблюдов.
– Они не водятся на планете Аргамасадор,– поддержал я Степаныча.
– А кто есть? – спросил Василий.
– Там в качестве вьючных животных используют мастодонтов,– пояснил я доблестному водителю механической тележки.
– Ох, и намаемся мы с этими мастодонтами... – покачал головой Соловей.– Может, все-таки используем верблюдов?
– Нет уж, Степаныч! – наступил на горло андеграунду Василий.– Сам же говоришь, что все должно быть натурально. А кто они такие, эти мастодонты?
– Большие травоядные ящеры,– пояснил я.
– Динозавры, что ли? – поразился Василий.– Они ж вроде вымерли?.. Хотя так даже лучше. Будет – как в «Парке Юрского периода»!.. Пиши, Степаныч. Принцесса Трахимундийского королевства едет на мастодонте к своему жениху – злобному и ужасному колдуну Кукую. Замуж она за него, естественно, выходить не хочет, но такова воля ее отца – короля Абалдуина Восьмого, пьяницы и мота, проигравшего в карты злодею Кукую огромную сумму денег... Абалдуина Восьмого будет играть Караваев, а колдуна Кукуя – Степан Степанович.
– Не буду! – обиделся Соловей.– Не надо путать реальную жизнь с искусством! Допустим, по жизни я разбойник, но это вовсе не означает, что я им должен быть и в кино!
– Пусть Кукуя Сеня Бенкендорф играет: у него внешность подходящая... – предложила Наташка.
– Какая там внешность! – запротестовал Соловей.– Из Сени чародей и колдун – как из собачьего хвоста сито.
– Я тебя не понимаю, Степаныч... – развел руками Василий.– Ты же систему Станиславского изучал! Артист должен уметь перевоплощаться. Вот пусть Сеня Курицын и перевоплотится!
– Он же в магии – полный ноль! – стоял на своем Соловей.– Вот ты, скажем, шофера играешь, а машину водить не умеешь, не знаешь, что она собой представляет,– может у тебя образ получиться убедительный?
– Не может... – нехотя согласился Василий.– Но ведь, между прочим, нанят эксперт по нечистой силе. Тебе и карты в руки, Степаныч.
В принципе, Василий был прав – во всяком случае, мне так показалось, о чем я не замедлил сказать вслух. Соловей-разбойник почесал заросший жестким волосом затылок и с сомнением посмотрел на безмятежно спавшего Сеню Курицына, которого я по привычке называл Бенкендорфом. Между прочим, шефа жандармов он, по-моему, сыграл довольно убедительно, хотя в правоохранительных органах никогда не служил. Мой последний аргумент показался Степанычу весомым. Он крякнул с досадой и сказал:
