Андрей Белянин - Тайный сыск царя Гороха
– Таракан? Ах ты, погань басурманская! – И он так крепко припечатал насекомое ногой, что одна из досок пола хрустнула. – Виноват, батюшка… Щас гляну, небось не поломал…
Откинув вязаную дорожку, мой напарник внимательно оглядел треснувшую половицу и недоуменно буркнул:
– Да тут петли железные… Никита Иванович, уж соизвольте посмотреть, как я здесь расстарался!
Яркая полосатая дорожка, обычно украшавшая полы домов зажиточных граждан, одним концом была крепко прибита к деревянной крышке подпола. Взяв свечи, мы вшестером поочередно спустились вниз, оставив одного стрельца на охране люка. Подвальное помещение являло собой точную копию боярского. Тот же склад оружия с преобладанием тяжелых топоров и зубастых сабель, та же молельня с каменным уродцем на алтаре, тот же подземный ход… Оставив еще одного стрельца, мы двинулись в черную пасть тоннеля. Его смело можно было так называть, ход был высок и настолько широк, что мы могли свободно идти по двое. Видимо, этим путем намеревались провести целую армию. Мы довольно долго шли, пока один из стрельцов не обнаружил новое ответвление в стене, словно в большом тоннеле решили пустить еще и узкоколейку. Двоих ребят я отправил на исследование этого хода, а остальные пошли за нами. Мы топали еще не меньше часа, пока впереди не забрезжил слабый свет луны. Выход из подземного хода оказался надежно замаскирован густыми кустами орешника. Осторожно раздвинув ветки, я шагнул наружу:
– Митька, где это мы?
– За городской стеной, в лесу на Гадючьей горке, – поосмотревшись, определил он. – Эвон куда нас занесло… Место нехорошее, проклятое место. Грибы не растут, ягоды тоже, звери да птицы его избегают, орехи есть, да и те горькие. Кому ж энто взбрело сюда ход рыть?
– Дубина, ход прорыт не ради того, чтоб из города тайно попасть в лес. Кто-то очень хочет помочь шамаханам беспрепятственно попасть из леса в столицу. Всем соблюдать предельную осторожность! Эй, молодцы, останетесь на охране здесь. Митька, за мной! Посмотрим, что тут у нас поблизости…
– Есть, воевода, – кивнули стрельцы, обнажая сабли. – Ежели беда какая, только шумни – враз прибежим на выручку.
– Не извольте беспокоиться, батюшка участковый, – вмешался Митяй. – Случись что, я не подведу! Никого на помощь звать не придется, разве что злодеев за ноги в тюрьму растаскивать… А уж я им, ворогам, своим прутиком таких кренделей навешаю!
– Не горячись. Пойдешь со мной на разведку и веди себя как мышка. Ввязываться в драку нам сейчас ни к чему. Если очень хочешь подвиги посовершать – иди в царево войско, а наша работа тонкого обращения требует.
Он тут же покаялся, присмирел и двинулся вслед за мной так мягко, что даже сучок под ногой не хрустнул. Я наверняка производил больше шума, а громадный Митяй, к моему удивлению, шел тихо, как тень, ориентируясь в ночном лесу с легкостью опытного краснокожего. Долго идти не пришлось, между деревьев мелькнул свет. На большой поляне горел высокий костер, вокруг сидели люди. Я сразу обратил внимание на их странную одежду. Сомнения быть не могло – перед нами расположились самые настоящие шамаханы!
Шамаханы были очень похожи друг на друга, так, словно их где-то штамповали по определенному стандарту. Рост ниже среднего, глаза узкими щелочками, жидкие черные усы и бороденки, одежда из скрипящей кожи, на плечах шкуры, на головах высокие лисьи шапки. Оранжевые блики огня отражались на многочисленном оружии. Их было человек двадцать, один, с седой бородой и непонятными амулетами на шее, держал речь. Кто он – колдун, вождь, старейшина – я не знал, говорил шамахан тоже не по-русски, но почему-то общий смысл до меня доходил:
– Базарлы э Афанас-бай сапсем туп! Такая громадны дурды во всем Сарае нигде ек. Упутляи якши? Не распутлян, как спроспицу? В пасть кляп заталды? А тогда внимай моя, храбурай батыры, чтоб всем все Орда под себя загребаллы! Русскый ханум – ай, ай, ай, слаще щербет или сахара. Русская декханин – могучая ык медведяй. Весь день и темень – паши, паши, паши… Якши раб! Русская мечеть золотай полным-полна! Все моя! Все – загребаллы, ограбаллы, увороваллы… Жигай, резай! Шамахан – батыр всем Лукошинску карачун! Мы ж не балды…
Слушатели шумно кивали, поддакивали, периодически стукаясь медными чашами.
– Кумыс! – потянув носом, шепотом доложил мой напарник. – Вот нехристи, и самогонку-то нормальную гнать не могут, а туда же… Супротив милиции поперли!
– Да тише ты… – зашипел я, прикрывая ему рот.
Слава богу, шамаханы ничего не услышали, они продолжали обсуждать планы вторжения в столицу. Если я правильно их понял, то в самое ближайшее время, не сегодня-завтра, орды вооруженных до зубов диких степняков ринутся в город. В мой город! За недолгое пребывание в Лукошкине я настолько к нему привык, что незаметно для себя совершенно перестал горевать о своем собственном мире. Строго говоря, я и раньше-то не особо впадал в тоску, но чтобы принимать проблемы местных жителей так близко к сердцу… Хотя… о чем это я? Да, черт вас всех подери! Лукошкино – мой город, и я ни одной банде не позволю в нем хозяйничать.
– Митька, отходим тихо, все, что нужно, мы уже выяснили. Ты знаешь шамаханский?
– Ни единого словечка, – вздохнул он. – Не обучены мы языкам иноземным. Вот подкову согнуть, кочергу в узел завязать, ворота, опять же, лбом переломать – тут мы завсегда… от души, стало быть! А науки нам никогда не давались…
Мы попятились назад, стараясь не поднимать шума, но почти сразу же с разворота натолкнулись на рослого шамахана. Я от неожиданности едва не вскрикнул, но мой верный напарник просто опустил пудовый кулак на высокую лисью шапку, одним махом превратив ее в плоскую панамку. Шамахан рухнул, как корабельная сосна, без единого писка.
– Забирай с собой. Если они хватятся часового, то пусть лучше думают, что он сбежал, а то очухается да расскажет о нашем визите. Заодно и допросим негодяя.
– Как скажете, Никита Иванович! – Митяй играючи перекинул бессознательное тело через плечо и двинул вперед так же легко и бесшумно, как и раньше.
У входа в подземелье мы чисто случайно не попали под клинки перенервничавших стрельцов. Парни настолько нас заждались в этой напряженной темноте, что, видя везде шамаханов, приготовились подороже продать свою жизнь и рубить все, что шевелится. Я дал приказ об организованном отступлении. Двигаясь по тоннелю в кромешной тьме, мы в конце концов добрались до того места, где оставили двоих стрельцов. При свете почти стаявших огарков свечей я понял, что ребята тоже кого-то добыли. Времени на расспросы не было, выберемся – доложат на месте. Возвращение в груздевский подвал показалось мне самой долгожданной дорогой домой.
– Все прикрыть, как и было, – устало приказал я. – Тайную охрану не снимать. Остальные – свободны. Фитили загасить. Государю я сам все расскажу. Шамаханы сегодня не нападут, но бдительность удвоить. Вы двое! Что было обнаружено в боковом ходу?
– Не что, а кто, батюшка сыскной воевода. Глянь-кось, какую важную птицу изловили!
Пред мои грозные очи был выставлен связанный по рукам и ногам боярин Мышкин! Вот уж кого действительно не ожидал увидеть… Впрочем, вязать несчастного особой нужды не было. Афанасий Федорович оказался пьян вдрабадан и спал стоя.
– Митька, понесешь обоих. Справишься?
– А то нет?! Да я заради нашего управления внутренних органов хоть еще четверых на загривок взвалю!
– Ну и отлично! Тащи их к Яге, до утра запри в погребе. Вернусь от царя – потолкуем. Эй, молодцы! Благодарю за службу!
– Рады стараться, батюшка участковый! – хором грянули стрельцы, вытягиваясь во фрунт.
– На сегодня все свободны. Кроме тех, кто следит за домом, естественно.
Как мы добрались до нашего терема, уж и не помню. До рассвета оставалось не более четырех часов, я надеялся если не выспаться, то хоть вздремнуть. Баба Яга ожидала нас у ворот, что-то бормоча, сопроводила меня в горницу, усадила за стол и, помахивая царевым письмом, отошла за самоваром. Больше ничего не помню. Наверно, я просто уснул.
Петух, опять этот проклятый петух…. Сколько можно будить меня в пять утра уже осточертевшим кукареканьем?! Ну почему Яга до сих пор не сварила из него суп? Я ведь и лег-то часа три назад. Если сейчас снизу раздастся заботливый голос…
– Никитушка! Вставай, сокол наш ясный. Завтрак уже на столе.
Ни за что не буду вставать.
– Никитушка, царь отчета ждет. Ты же знаешь нашего Гороха – как что не так, он ведь всех на кол пересажает. Уж ты, касатик, вставай-пробуждайся, пора…
Делать нечего, пришлось продрать глаза. Когда я спустился вниз, на столе уже дымилась большая миска свежеиспеченных оладий. Тут же стояла сметана, два-три сорта варенья, сотовый мед и большой запотевший кувшин козьего молока. Бабка, как всегда, намеревалась накормить целую роту. Если это дело когда-нибудь закончится и я возьму отпуск, она раскормит меня до генеральских объемов.
