Василий Гавриленко - Должность (с аудиокнигой)

— Семен Никитич, — еле слышно прошептал Крамов. — За что? Ведь верой и правд…

Но Семен Никитич не дал убийце договорить, выстрелив тому прямо в лоб. Фарфоровые осколки брызнули во все стороны.

Стеная, я лежал на полу рядом с мертвым секьюрити. Мне казалось, что я и сам мертв. Но я был жив. Откуда-то сбоку подошел Олег Власыч. Он улыбался. Он потирал красные ладошки.

— Вставайте, Сергей Леопольдович!

Опираясь на его руку, я поднялся. В супермаркете кроме меня, Олега Власыча и Семен Никитича были только два трупа — телохранителя и киллера. Директор, посетители, персонал и репортеры разбежались.

Но вот появилась одна физиономия с камерой, за ней другая, третья, вспышки снова ослепили меня, отовсюду неслись вопросы:

— Сергей Леопольдович, вы не ранены?

— Вы не ожидали покушения?

— Не стоит ли за этим ваш конкурент?

— Господа, — подскочил сияющий Семен Никитич. — Оставьте! Сергей Леопольдович сильно переволновался.

В руке у него была простреленная банка пива, к которой он время от времени прикладывался.

— Инцидент не останется безнаказанным, Алильханову стоит это учесть, — пообещал в телекамеру Олег Власыч.

Меня подхватили под руки и повели прочь из супермаркета. Откровенно сказать, никогда я не чувствовал себя столь паршиво…

Глава пятнадцатая

Бал-аукцион

Зал был полон: разодетые в пух и прах дамы, мужчины все сплошь во фраках. Люстры с миллионами лампочек бросали на лица мертвенный блеск, и казалось, что я нахожусь в магазине, где продают кукол.

На мне тоже надет был фрак и, надо сказать, я ощущал некоторую скованность в движениях — то ли с непривычки, то ли оттого, что сшит он был, скорее, для карлика, а я, признаться, довольно крупный индивид.

Со мной был Олег Власыч, фрак сидел на нем мешком и, думаю, поменяйся мы с ним одежей, всем стало бы лучше.

Олег Власыч сегодня необычайно важничал — надувал щеки, гордо наклонял голову, когда мимо проходил какой-нибудь хлыщ, целовал дамам ручки.

— Бал, — говорил он мне шепотом, — Ах, Сергей Леопольдович, как я люблю балы! Слава Богу, традиция возвращается.

Не знаю, как было раньше, но нынешняя бальная традиция заключалась в том, что все присутствующие, включая и дам, бродили по залу с фужерами в руках и говорили все о том же электорате, компромате и нефтяных скважинах.

— Олег Власыч!

— Октавий Лактионович! Сколько лет, сколько зим!

К нам подошел некто длинный с ртутными такими глазками и шевелюрой, очертаниями напоминающей Голгофу.

— Ах, какая приятная встреча!

Олег Власыч и длинный расцеловались.

— А это ваш подопечный? — сладким голосом пропел Октавий Лактионович, отравляя меня своими глазами.

— Это — наш общий начальник, — улыбнулся Олег Власыч. — В не столь отдаленном будущем.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся длинный. — Позвольте вам не поверить.

— Да уж поверьте, — сказал Олег Власыч, продолжая улыбаться. Ах, сколько сахара было в этой улыбке.

— И рад бы, но …. — Октавий Лактионович развел руки в стороны. — Ну что же, не буду вас отвлекать. Прощайте, милейший Олег Власыч!

— Всего хорошего, любезнейший Октавий Лактионович!

Как только длинный отчалил, лицо Олега Власыча исказилось злобой:

— Кто это был? — поинтересовался я.

— Крысин, начальник штаба Алильханова, — ответил Олег Власыч, делая большой глоток из фужера. — Профессиональная сволочь.

Я все ждал музыки и танцев — мазурки или венского вальса, но дождался дворецкого, который вышел в зал и крикнул зычным голосом:

— Прошу на аукцион!

Олег Власыч потянул меня за рукав, и мы проследовали в небольшую залу, где стояли невысокие черные кресла. Приятно было после почти двухчасового бдения ощутить их мягкую упругость. На моем кресле, в отличие от кресла Олега Власыча, лежал даже веер.

— А вот и он.

Я посмотрел туда, куда указывал Олег Власыч — шишка на лбу неприятно заныла — к первому ряду кресел продирался Алильханов. Рядом с ним вышагивал длинный Крысин.

Неподалеку от первого ряда расположилась небольшая эстрада с трибуной. Там же на мраморном постаменте стояла странная статуя — вроде как крылатая женщина с оторванными руками и головой.

Откуда ни возьмись, точно сказочный колобок, на эстраду выскочил … да это и был Колобок — щеки что репа, живот так и норовит оторвать пуговки на фраке, в руке у него был деревянный молоток.

— Господа, — крикнул Колобок. — Начнем же то, чего ради явились сюда, — аукцион, извиняюсь за выражение. Все собранные денежки пойдут на нужды нуждающихся, извиняюсь за выражение.

Он стал за трибуну и вдруг, словно за провинность какую, ударил по ней молотком:

— Лот «Победа». Пятьсот тысяч, кто больше?

Я смотрел на происходящее сквозь пальцы, больше разглядывая плечи дам, а вот Олег Власыч весь подался вперед, собрался, натянулся как стрела.

— Шестьсот тысяч, господин Алильханов, раз, — бормотал между тем Колобок, — Шестьсот тысяч два…

Дамы, плечи которых я рассматривал, отчего-то обернулись и сами стали смотреть на меня. Я недоуменно огляделся — да все глаза в этом зале были обращены к моей скромной персоне!

— Поднимите веер, — прошипел Олег Власыч, багровея от ярости.

Я испугался и поднял веер.

— Семьсот тысяч, господин Антушкин, раз, — вытерев пот со лба, пропел Колобок.-

Семьсот тысяч, два.

Алильханов блеснул на меня глазами и поднял веер.

— Восемьсот тысяч, господин Алильханов, раз…

Так мы поднимали веера до тех пор, пока Колобок не начал:

— Два миллиона господин Алильханов, раз. Два миллиона два.

Я, вошедший в азарт, готов был поднять веер, но Олег Власыч пребольно ударил меня под коленную чашечку.

— Два миллиона три! Победа продана!

Алильханов, вдруг осунувшийся и словно даже похудевший, полез к эстраде получать свою безрукую статую, стараясь сохранить улыбку на лице.

— Пойдемте, Сергей Леопольдович, — весело сказал мне Олег Власыч, — Мы победили.

Чувствуя онемение в колене, я едва сдержался, чтобы не ударить его по седой голове деревянной ручкой веера.

Глава шестнадцатая

Вертеп

После бала к нам присоединился Семен Никитич. Он был в приподнятом настроении и, как будто слегка навеселе.

— Победа, — говорил он, прыгая через разноцветные от неона лужи к «линкольну». — Ах, как она пьянит!

Чтобы пьянила не только победа, мы отправились в то место, которое Олег Власыч назвал «раем и адом в одном флаконе».

Как только мы вошли, сопровождаемые раболепной улыбкой швейцара, я сразу понял: да, рай и ад.

Публика толпилась у двух широких бочек, на каждой танцевала полуголая девица.

— Пройдемте во-он туда, — улыбаясь, пригласил Семен Никитич. — Кажется, там наша хорошая знакомая.

И верно — девушка, танцующая на одной из бочек, показалась мне знакомой.

— Здравствуйте, Сергей Леопольдович, — весело сказала она, выделывая своим чудным телом такое, что сам черт не брат.

— Степа, — ахнул я, — А как же Киря?

— Киря с бабушкой.

Должен признаться, эта встреча меня малость расстроила: я привык уже относиться к Степе как к собственной дочери. Но хорошее абрау-дюрсо понемногу выветрило тяжелую думу, столь свойственную русскому человеку.

— Можно проголосовать? — подошел мужичок, что называется, интеллигентного вида. Одет он был в весьма потрепанное пальтишко, и было странно, что его сюда пустили.

— Конечно, — Степа улыбнулась и немного наклонилась. Мужичок слегка дрожащими пальцами просунул в резинку на, простите, трусах девушки какую-то бумажку.

Странная вообще здесь была публика! Многие похожи на нищих, кое-кто и вовсе ни на кого не похож. И, тем не менее, они пили вино и разглядывали умопомрачительных девушек. Таких, как Степа. Я повернулся посмотреть, какова вторая девушка, и увидел Алильханова. Он стоял рядом с бочкой, приторно морщась. Длинный начштаба что-то шептал ему на ухо.

— Мы за вас, — сказал мне, подойдя, какой-то толстяк. В руке у него была авоська с батоном и кефиром.

Он неуклюже засунул за резинку на трусах Степы бумажку и ушел.

Теперь люди подходили десятками, и моей горничной скоро пришлось высвободить из-за резинки целую пачку бумажек.

«Куда же она их денет?» — подумал я и тут же получил ответ. Оказывается, в бочке была прорезь, в которую все бумажки самым расчудесным образом и поместились. Кроме одной, отлетевшей в сторону.

Я поднял ее. Развернул.

«БЮЛЛЕТЕНЬ ДЛЯ ГОЛОСОВАНИЯ

АЛИЛЬХАНОВ

АНТУШКИН».

Напротив моей фамилии стояла жирная галочка.

Вдруг кто-то положил мне руку на плечо. Я посмотрел — тот, из зеркала.