Чингиз Цыбиков - Бабайка
— Поскольку общение наше в официальную плоскость перетекает, считаю своим долгом представиться. Констебль Хёрст. Джефф Хёрст. Вот мой знак, — он показал мне перстень. — Ваше имя?
— Григорий.
Джефф Хёрст.
Обалдеть. Поискать, так тут у них, надо полагать, и сэр Роберт Чарльтон найдётся?
— Год рождения?
— Тысяча девятьсот шестьдесят девятый.
Констебль положил перо и посмотрел мне в глаза.
— Послушайте, мастер, возня с вами и так отнимет у меня уйму времени. Не надо зубоскалить.
— Констебль, — улыбнулся я. — Я — серьёзен.
— То есть вы всерьёз утверждаете, что вам триста с лишком лет?
Я не нашелся что сказать.
— Давайте, попробуем ещё раз, — терпеливо сказал констебль. — Так когда вы, говорите, родились?
— Тогда не знаю, — сказал я и, увидев, как недовольно приподнялись брови констебля, торопливо добавил. — В самом деле, не знаю.
Похоже, такой ответ ему тоже не слишком пришёлся по душе.
— Как вы оказались на территории Соединённого Королевства?
— Я… я не помню. Боюсь, у меня какой-то провал… в памяти.
Отлично понимаю теперь авторов сериалов. Амнезия — это действительно хороший ход.
— Допустим. Скажите, вы подтверждаете, что не в состоянии заверить свою рану?
Ну вот мне и представилась возможность всё выяснить.
— Простите, констебль, — сказал я, дивясь про себя, как легко я сбился на язык Агаты Кристи. — Я не совсем понимаю, что значит выражение «заверить рану».
Перо в руке констебля замерло. Теперь уже мистер Хёрст не понимает, что происходит, подумал я.
— Излечить рану верой, — сказал констебль Хёрст, пристально глядя на меня, — вот что это значит.
— То есть… это как… возложением перстов, что ли?
Удивительно, какие выражения всплывают порой из глубин нашего подсознания.
— Можно и возложением. Это кому как нравится.
— Но… но ведь это чудо?
— Да, — сказал констебль. — Разумеется. И последний вопрос: ваш меч — истинный?
II
— Констебль, я больше не могу.
Не слишком мужественно с моей стороны, но я действительно больше не мог. Констебль развернулся в седле и внимательно посмотрел на меня. Видимо, я был очень плох, поскольку Хёрст молча слез с коня и принял моё заслабевшее тело. Я даже слезть сам толком не смог, а просто соскользнул с конского крупа ему в руки.
Констебль Хёрст уложил меня на травку лицом вверх и развязал мне руки. Вынул из седельной сумы флягу, такую, знаете, как в вестернах, вытянул пробку и сделал глоток. Посмотрел на меня и протянул флягу мне. Я сделал глоток, и поперхнулся, уж больно неожиданно знакомым был вкус напитка. Вкус знакомый с детства.
Тархун. Или что-то очень-очень на него похожее.
Я хренею, дорогая редакция.
А я уж думал, что меня ничто не удивит в этом мире.
— Плохо дело, — глядя, как кашель сворачивает меня калачиком, сказал констебль, и сильно хлопнул меня по спине.
— Не, всё нормально, — сказал я. — Я просто подавился.
— Не в этом суть, — сказал констебль. — Делу дан официальный ход. Бросить я вас не могу. И таскать вас с собой мне тоже не с руки. Вы — обуза, мастер Григорий. Что-то вроде хромой лошади.
Да пошёл ты, подумал я, сам виноват, я к тебе не вязался.
Плохо-то как. Я конечно с огнестрельными ранами раньше дела не имел, но всё равно странно как-то. Может, заражение? Может жёлтые микробы уже вовсю жрут мою плоть или что они там делают. А может, всё-таки…
Попытка не пытка.
— Констебль, скажите, пожалуйста, как вы это делаете?
— Что именно?
— Ну…, — я помялся и всё-таки выдавил: — Заверяете раны.
Какое-то время мистер Хёрст недоверчиво смотрел на меня, потом вздохнул и сказал:
— Основа существования человека — это вера. Человек без веры слаб. Вера даёт средства к существованию и позволяет делать чудеса. Если вы хотите излечиться, то должны верить.
А ведь не похож на фанатика, подумал я, и тут же вспомнил, как этот человек целился в меня из лука. Откуда-то же он брал этот лук?
— А во что я должен верить?
— Что значит во что? — удивился констебль.
— Ну во что именно? В бога? В потусторонний мир?
— Если вы хотите исцелиться, вы должны верить в то, что способны исцелиться.
Такое ощущение, что надо мной издеваются. Хотите сахар? Возьмите сахар. Хотите чуда? Возьмите чуда. Верёвка есть вервие простое. Вода — она, знаете ли, мокрая.
— То есть если я сейчас попробую заверить рану… — я замялся, подыскивая точную формулировку.
— Никому не возбраняется становиться на путь истинный, — торжественно сказал Джефф Хёрст.
III
Мерно покачивался вокруг меня мир в такт лошадиной поступи, колыхалась спина констебля перед моим носом. Я же пребывал в состоянии тяжёлого ступора.
Это чудо. Если бы я не видел это своими глазами. Она захлопнулась как ящик. Как ящик. Была рана, и нету. И вот я совершенно здоров физически, чего не скажешь о моей несчастной психике.
Я волшебник, мама, я умею делать чудеса. Я видел сам.
Она захлопнулась как ящик.
IV
До подножия Спящей Лошади мы добрались через пару часов после моего чудесного исцеления. Положение солнца на небосклоне соответствовало часам семи вечера. Это при условии, что здесь сейчас июль, орбита здешней Земли совпадает с орбитой нашей Земли, и нахожусь я на той же параллели, что и мой родной город.
В общем, я не знал, который сейчас час.
Время в разных мирах течет по-разному. Это можно считать фактом. В этот раз, кстати, оно могло бы сыграть и за меня. А то чувствую, пока я тут буду выяснять да осматриваться… Местный уровень коммуникаций быстрому обмену данными явно не способствует — куда там даже самым быстрым голубям до оптоволоконных кабелей желтого мира или чем там у них компьютеры между собой соединяются.
Зато с ногой вот удачно вышло, ничего не скажешь. В других мирах мне помогали обитатели, теперь здешняя физика в помощники попала — зря я, однако, разуверился в везухе своей.
Ну что ж, пойдем куда она укажет, и посмотрим, к чему она меня приведет
— Отсюда до источника шагов пятьдесят, — сказал констебль, снимая с седла бурдюк. Он потряс бурдюком, заплескались остатки жидкости. Развязал бурдюк, зачем-то понюхал, поморщился и решительно выплеснул содержимое на землю.
— Я развяжу вам руки, мастер Григорий. Меч ваш…
— Это сабля.
— Хорошо. Сабля ваша останется пока у меня. Прошу меня за это простить. Хоть вы и показали склонность к обретению веры, но… — констебль сделал неопределённый жест и почесал себе лоб.
— Да, — сказал я. — Конечно.
V
Зеленая косуля вышла к солонцу. Она тревожно втянула воздух сквозь трепетные ноздри и, не учуяв опасности, шагнула на поляну. Констебль Хёрст медленно переступил, широко расставляя ноги в линию с направлением выстрела, наложил стрелу, оттянул тетиву к подбородку, прикинул взглядом расстояние до цели и, задержав дыхание, пустил стрелу. Я услышал короткий свист, и почувствовал плотный звук, с которым стрела вошла в тело животного.
— Нам повезло, — удовлетворённо сказал констебль. — Разделайте добычу и несите её к лагерю. А я соберу хворосту.
— Простите, констебль, — сказал я, чувствуя, как краска стыда заливает моё лицо. — Но я не умею разделывать косулю.
— Да что ж вы за атеист-то такой? — сказал Херст. — А хворост собирать хотя бы вы умеете?
— Да, — сказал я. — Это я могу.
VI
Булькал в котелке бульон, вкусный запах мясного тянул от костра, мешаясь с дымком.
— Готово, — сказал констебль, снимая котелок с огня. — Мастер Григорий, давайте поедим. Времени у нас мало, так что лучше вооружиться ложкой прямо сейчас.
Тотчас в его правой руке появилась деревянная ложка. Констебль отчего-то недовольно посмотрел на неё, но ничего не сказав, запустил ложку в котелок.
Я закрыл глаза, набрал воздуху, отставил в сторону правую руку, сжатую в неплотный кулак, и представил, как в руке моей возникает простая алюминиевая ложка. Прошла секунда, другая, и вдруг я почувствовал, что кулак мой больше не пуст.
Я открыл глаза и увидел в своей правой руке алюминиевую ложку. Несколько мгновений я смотрел на неё, и вдруг почувствовал, что мне не хватает воздуха.
И я судорожно вдохнул-выдохнул, осторожно запустил ложку в котелок с ядовито-зелёной похлебкой, поднёс её ко рту, подул, и аккуратно влил в себя немного бульона. Прикусил зубами ложку.
Твёрдая. Вполне себе алюминиевая.
Так, что он там сказал?
— Констебль, — сказал я. — Я не понимаю… Почему у нас мало времени? Разве мы не ночуем здесь?
— Нет. Через пару часов мы должны быть в Холмах.
— А почему такая спешка?
— Мастер Григорий, вы меня удивляете, ей-богу. У нас же мясо.
— Ах да, — сказал я. — Мясо.
Ни хрена не понимаю.
VII
— А вот и Холмы, — сказал мастер Хёрст, и, словно отвечая ему, залаяли и тут же смолкли собаки. Пара минут — и вот уже вокруг нас мелькают плохо различимые в зелёных сумерках собачьи тени. Симпатичные остроухие псы, молчаливые, похожие на лаек.
