Андрей Белянин - Верните вора!

— Увы мне… — грустно согласился он, сам себе подливая чай. — Меня провожали разными нехорошими словами, не подобающими слуху мусульманина: «косоглазый бомж», «засем ругайся, насяльника», «узбекский евроремонт» и «Назарбаев после выборов».

— Последнее очень обидно…

— Нет, нет, люди, говорившие мне так, громко смеялись. И у них были светлые лица, они не хотели меня обидеть, я же видел. А двое даже дали мне банку с пивом и сигарету. Я запомнил, как всё называется, хотя банку открыть не смог и курю только кальян в дни, дозволенные Аллахом.

— А что же не понравилось милиции?

— Ну, я увидел греющегося на солнышке кота, поймал его, посадил в коробку и понёс в тот торговый дом, что выше дворца самого эмира! — завистливо вздохнул Насреддин. — Потом сел там прямо на пол и провозгласил…

Вот — зверь, под названием кот!Он, убедитесь сами, может шевелить усами! —

по памяти продолжил я, и дальше уже ничего не нужно было объяснять.

Азиатский прикид делал из домулло массовика-затейника, детей было уже не оттащить от «милого котика», а требуемая плата в один таньга легко переводилась добродушными родителями в одну десятирублёвую монету. Герой сказок и легенд древнего Востока только и успел честно заработать вторую сотню, как его быстроразвивающийся бизнес прикрыли стражи порядка. Но согласитесь, он никого не обманывал!

— Всё ясно. Давай лучше вернёмся к Льву и плову. Так что там было дальше?

— Дальше была женщина.

— Я мог бы догадаться!

— Ошибаешься, почтеннейший…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Мы вас кормим исключительно из любви к деньгам!

Итак, когда бывший россиянин неловко плюхнулся на чисто выметенную территорию чужого двора, дверь в дом распахнулась и к нему выбежала толстая ханум в свободном платье, полосатых шароварах и чувяках на босу ногу. Лицо она прикрывала краем платка, небрежно повязанного на голове, из-под сросшихся бровей смотрели грозные чёрные глаза.

— Вай мэ! Где вас носит, почтеннейший? Мы ждали вас ещё вчера, а вы только приехали! Да ещё и лежите, словно вас святой Хызр колесницей переехал! Вставайте, вставайте, пора готовить, за что мы вам столько таньга платим…

— Тётка, тебя в детстве Анкой-пулемётчицей не дразнили? Строчишь как… — Лев с трудом встал, показал кулак Рабиновичу и, охнув, схватился за ушибленную поясницу. — Убью сволочь лопоухую…

— Вай дод?! — Женщина тут же прикрыла ладонями уши.

— Да не тебя. Осла вот этого наглого с клинической улыбкой на всю морду.

— Так вы не… не Абдулл ибн Хаким, сын Руфима из-под Хорума, умеющий делать лучший плов в казане на сорок человек?

— Нет, я…

— Вай мэ, вай дод, ва-ай, вай, ва-а-ай! — раскачиваясь из стороны в сторону, начала было голосить женщина, и Лев тут же дал задний ход, понимая, что если сбегутся соседи, то ему точно несдобровать…

— Не, не, не надо! Я это, я! Просто пошутил. Шутка такая весёлая, у меня друг — шутник известный, вот я от него блох и нахватался. Вообще-то моё имя Лев Оболенский, но друзья обычно называют меня именно Абдулла Хакимович. Не надо кричать. Я пойду, да?

— Куда-а?! — Мгновенно прекратив вой, дородная красотка резво подскочила к нему, цапнула за рукав и почти волоком отбуксировала поближе к воротам, где у левой створки располагался небольшой очаг, над которым уже висел закопчённый казан. — Вот!

— Э-э, что? — осторожно уточнил потомок древней фамилии, почему-то подумавший, что сейчас его заставят отмывать котёл.

— Вот огонь, вот казан, сейчас всё из дома принесу, а вы готовьте плов! Караван моего мужа прибудет с минуты на минуту.

Прежде чем бедный Багдадский вор хоть как-то сообразил, что, собственно, происходит, его вооружили ножом, доской для резки овощей, корзиной с луком и морковью, блюдом сырого мяса и мешком риса.

— А вашему ишаку я насыплю вкусного ячменя. Но поспешите, уважаемый Абдулла, время не ждёт…

Услышав волшебное слово «ячмень», Рабинович тут же сделал финт ушами, отсалютовал хозяину хвостом и бодренько протанцевал за крупной женщиной, оставив раздираемого сомнениями Льва. С одной стороны, он не мог сбежать, бросив в чужом дворе ослика, с другой — не мог и остаться, потому как это требовало умения готовить настоящий узбекский плов.

По преданию, его рецепт придумал сам Авиценна, великий учёный и врачеватель Востока! Он же научно рассчитал соотношение мяса, риса и овощей, однозначно запретив использовать говядину, птицу и дичь. Только годовалый барашек, только оранжевая морковь, белый рис, жёлтый лук, чёрный тмин, красный перец, шафран, имбирь — и тогда правильно приготовленное блюдо становится лекарством! Его было рекомендовано есть не чаще двух раз в месяц, запивая именно чаем, а не водой или вином. А к приготовлению настоящего плова никогда не допускали женщин, ибо плов — сугубо мужское искусство!

— Честно говоря, — нервно бормотал бывший москвич, быть может в первый раз в жизни берясь за овощи, — всё, что я помню об этом деле, так это то, что крышку с кастрюли нельзя снимать до полной готовности. И взбрело же Насреддину умотылять налево… Где мой поварской колпак, белый фартук и кулинарная книга? Эх, где наша не пропадала-а…

Он довольно быстро почистил и порубил кружочками морковь, поставил казан на огонь, бросил туда курдючный жир и плеснул подсолнечного масла. Порезал баранину порционными кусочками и принялся чистить лук…

Вот тут мама ой…

В том смысле, что луковиц было штук десять, а Лев заревел уже на второй. Слёзы катились ручьём, но главный вор Багдада не привык сдаваться. Он быстренько выбежал за ворота, честно отрыдал своё, хлюпнул носом и вновь кинулся с ножом на лук. Но следующие три луковицы добили его окончательно. Оболенский вновь выбегал и плакал, возвращался, резал лук и снова убегал в слезах. Он даже не понял, что на третий или четвёртый раз за ним уже с ужасом следили трое мужчин в запылённых одеждах караванщиков…

— Глаза да не обманывают меня, почтеннейший Али ибн Юсуф, этот человек выбегал из твоего дома в слезах!

— Вай мэ… Неужели случилась беда? Неужели горе пришло под твой кров?

— Клянусь Аллахом, там у меня кто-то умер, — сухо резюмировал самый старший и недолго думая разразился бурным плачем. Спутники его поддержали, два верблюда, гружённые тюками, флегматично вздохнули.

Одолев восьмую луковицу, Лев сумел сквозь слёзы разглядеть упавших на колени мужчин, рвущих на себе одежду. Его большое сердце всегда отличала способность к состраданию.

— Эй, хозяйка! Там перед воротами три чувака плачут. Честное пионерское! Не ваши, а?

Тётка пулей вылетела из дома в сопровождении пяти разновозрастных детишек. При виде рыдающей троицы у неё подогнулись колени, и она горько заголосила на одной ноте, обняв самого младшего ребятёнка:

— Вай дод, вай мэ, за что Всевышний отвернулся от нас?! Как нам жить? Нет мне утешения, пусть я тоже умру, вай мэ-э…

— Воистину, твоя жена в слезах, Али ибн Юсуф, ангел смерти Азраил посетил твой дом! — Двое караванщиков обняли старшего и зарыдали ещё громче.

Перепуганные дети добавили вою. Быстро включились сочувствующие соседи по улице. К тому моменту, когда упёртый Оболенский наконец-то разделался с луком, высыпал его в казан, завалив сверху морковкой и мясом, слёзно рыдал уже весь квартал.

Сентиментальные восточные люди по-русски рвали рубахи на груди, вопящие женщины драли волосы на голове, собаки заливались горестным воем, смущённое солнце недоумённо взирало с небес, и, возможно, даже сам Аллах подумывал, а не добавить ли ещё и грустного дождичку? Для полного офигенения! Но в пиковый момент к воротам неожиданно протолкалась уверенная девица в чадре, ведущая за собой белого ишака.

— Лёва-джан, тебя ни на минуту нельзя оставить одного! Что ты сделал этим бедным мусульманам?

— Ещё ничего не успел, — буркнул Багдадский вор, пытаясь без мыла оттереть руки от липучего бараньего жира. — Я тут, блин, шеф-поваром подрабатываю, клиенты заказали плов.

— Ты умеешь готовить плов?!

— Ну типа я экспериментирую…

— Тогда тупо засыпай рис, лей воду и накрывай крышкой, — тепло посоветовал Ходжа. — Но никому не говори, что готовил именно плов! Ибо, если не получится, всегда можно соврать, что ты варил не плов, а шуле.

— Что такое шуле?

— Так, фигня, переводится как «нечто из мяса с рисом»… А я пока пойду разберусь с этим вселенским горем. Они же привлекут своими стенаниями всю Бухару!

Домулло убил, наверное, с полчаса, выясняя у всех первопричину трагедии, но старый караванщик и его жена столь яростно рыдали в обнимку, что добиться от них хоть какого-то вразумительного слова было просто невозможно. Ходже пришлось скинуть жаркую паранджу и, представившись работником кладбища, громко попросить проводить его к умершему. Покойника искали долго. Сначала в доме, потом среди трёх караванщиков. Атак как не нашли нигде, то…