Терри Пратчетт - Маленький свободный народец
— Он загрыз дикого вепря весной, — сказал он. — Что ты с ним сделала?
— Он поправится, — сказала матушка Болен, старательно обойдя вопрос. — Пострадала-то больше его гордость. Но он ни в жизнь теперь не сунется к овце, вот те палец. — Она лизнула свой большой палец и подняла его, повернувшись к барону.
Поколебавшись лишь мгновение, барон сделал то же самое и, свесившись с седла, прижал свой большой палец к пальцу матушки. Все знали, что это значит. На Меловых холмах, когда сделку скрепляют на пальцах, нарушить её никак нельзя.
— По твоему слову был нарушен закон, — сказала матушка Болен. — Вспомнишь ты этот день, когда будешь править суд? Однажды придётся вспомнить.
Барон кивнул.
— Вот и ладно, — сказала матушка Болен и опустила палец.
На следующий день барон отплатил матушке Болен золотом. Точнее, золотой фольгой, в которую была завёрнута унция «Весёлого капитана», вонючего и крепкого табака. Матушка курила только это зелье и очень переживала, если бродячие торговцы долго не заходили в деревню и её запасы подходили к концу. Чтобы подкупить матушку Болен, не хватило бы всего золота в мире, но унции «Весёлого капитана» было вполне достаточно, чтобы привлечь её внимание.
С тех пор жить сделалось намного легче. Управляющий стал уступчивей, когда подходил срок выплат, и барон обращался с людьми более вежливо. А однажды поздно вечером, после второй кружки пива, отец Тиффани сказал маме: барон, мол, теперь знает, что бывает, когда у овец кончается терпение, и скоро всё может очень даже измениться. Мать шикнула на него, чтобы не говорил такого — мало ли кто услышит.
А как-то раз отец тихо сказал маме: «Это старый фокус, все пастухи его знают. За своего ягнёнка овца будет сражаться как лев».
Вот как это было сделано. Никакой магии. Но там и тогда это было чудо. И чудо не перестаёт быть чудом, когда узнаёшь, как оно было сотворено.
Нак-мак-Фигли, ожидая ответа, смотрели на Тиффани, лишь изредка бросая хищные взгляды на бутылку особой овечьей притирки. «Я ведь до сих пор даже не нашла дорогу в школу ведьмовства, — подумала Тиффани. — Я не знаю ни одного заклинания, у меня и шляпы-то нет. Всё, что я умею делать лучше других, — это варить сыры и спокойно думать, когда все остальные мечутся и вопят от ужаса. Ах да, ещё у меня есть жаба.
И я не понимаю и половины из того, что говорят эти человечки. Но они знают, кто похитил моего брата.
Почему-то мне кажется, что барон не догадывается, где его искать. Я, правда, тоже не догадываюсь, но, очень может быть, в моей недогадливости больше смысла».
— Я… многое помню о матушке Болен, — сказала она наконец. — Что мне делать?
— Нас послала кельда, — сказал Явор Заядло. — Она чует, Кралька близко. Кельда кумексает, всем кирдыкс скоро. Она и грит — сыскните каргу. Карга бум-бум, что делать.
Сотни глаз с надеждой таращились на Тиффани. Некоторые Фигли носили перья в волосах и ожерелья из кротовых зубов на шее. Очень трудно, глядя в глаза человеку, у которого половина лица тёмносинего цвета, а за спиной висит меч размером с него самого, признаться, что ты — не ведьма. Страшно разочаровывать таких собеседников.
— И вы поможете мне вернуть моего брата? — спросила Тиффани.
Фигли продолжали таращиться на неё всё с тем же выражением. Она решила попробовать иначе:
— Так вы поможете мне выкрасть моего брата у Королевы?
Сотни маленьких жутких морд расцвели улыбками.
— Ах-ха, от ща ты гришь по-нашенски, — заявил Явор Заядло.
— Э… не совсем, — сказала Тиффани. — Подождите минутку, хорошо? Мне надо собраться в дорогу, — добавила она, старательно притворяясь, будто знает, что делает.
Тиффани выбежала на кухню, схватила мешок, бросила туда бинты и какие-то мази из домашней аптечки, добавила бутылку особой овечьей притирки (отец всегда говорил, что она придаёт ему сил). Подумав, взяла ещё «Болезни овец» и сковородку. То и другое могло пригодиться.
Когда она вернулась в молочню, маленьких человечков нигде не было видно.
Надо объяснить родителям, что случилось, понимала Тиффани. Только ничего не получится. Скажут, «детские фантазии». И вообще, если повезёт, она вернётся с Винвортом даже раньше, чем её хватятся. Но на всякий случай…
Тиффани вела дневник молочни. Сыры любят учёт, и она записывала, сколько масла сбила, сколько молока влила…
Она открыла чистую страницу, взяла карандаш и, высунув кончик языка, стала писать.
Постепенно снова объявились Нак-мак-Фигли. Они не показались из укрытий и уж точно не возникли из воздуха. Они просто сделались видимыми. Так в облаке или пламени, если приглядеться, медленно проступают лица. То есть, чтобы увидеть их, нужно долго-долго смотреть и хотеть их увидеть.
Нак-мак-Фигли со священным трепетом следили за движениями карандаша.
— Зырь, шкрябалка — тудым-сюдым, тудым-сюдым… О как! Карга колдунствует!
— Ах-ха, она шибко ловко шкряб-шкряб!
— Но ты ж не шкрябашь наши имена, а, хозяйка?
— Ах-ха, так ведь могут и турьма сажать, если кто про кого чего нашкрябит.
Тиффани дописала и зачитала записку вслух:
Она посмотрела на Явора Заядло, который забрался по ножке стола и нервно наблюдал за карандашом — должно быть, чтобы тот не написал чего лишнего.
— Что ж вы сразу не пришли ко мне? — спросила Тиффани.
— Да мы ж не бум-бум, кого ишшем, — ответил Явор Заядло. — Тут у вас вокруг дома пропасть сколько верзуний шастит. А вот кык ты зацапала Тупа Вулли, мы-то и скумекснули, кто тут карга.
— Совершенно не обязательно было воровать барана и яйца, — строго сказала Тиффани.
— Дыкс они ж не тук-тук гвоздьями, хозяйка! — заявил Явор Заядло таким тоном, будто это оправдывало кражу.
— Яйца гвоздями не прибить! — прикрикнула Тиффани.
— Ах-ха, а тебя на мяк-мяк не проведёшь! — прищурился Фигль. — Ну, ты уже нашкрябила, давай быр-быро шасть. Подметальник есть?
— Помело, — перевёл жаб.
— Э, нет… — Но Тиффани вдруг посетило вдохновение. — Главное в магии, — наставительным тоном сказала она, — это понимать, когда не нужно её использовать.
— Тож хлеб. — Явор Заядло съехал по ножке стола обратно на пол. — А ну, подь сюдыть, Туп Вулли!
Вперёд вышел пикет, подозрительно похожий на одного из утренних похитителей яиц.
— Давай, ступай на нас, карга, — сказал Явор Заядло.
Прежде чем Тиффани успела что-то ответить, жаб тихо успокоил её:
— Один пикет легко поднимает взрослого человека. — Он говорил краешком рта, благо жабий рот имеет весьма обширные края. — Ты их не раздавишь, даже если захочешь.
— В мыслях такого не было!
Тиффани приподняла ногу в огромном башмаке. Туп Вулли подбежал, и она осторожно наступила на него. Фигль оказался надёжной опорой. С таким же успехом можно было наступить на кирпич.
— А таперя другой башмаке! — сказал Явор.
— Я же упаду!
— Нае, мы ловки таскать громазды тушки!
И вот Тиффани уже стоит на двух пикетах. Носильщики поёрзали, приноравливаясь к весу, но аккуратно, так что она не потеряла равновесия. Стоять на Фиглях было легко. Как будто подошвы башмаков просто сделались очень толстыми.
— Ехай! — крикнул Явор снизу. — И не волнувайся, твой кошакс не будет нямить птах! Два-три ребя бу тута, шоб за ними зырить!
Крысодав крался по ветке. Он с трудом усваивал новое. Зато без труда находил гнёзда. Котяра расслышал чириканье аж с дальнего конца сада, а оказавшись у дерева, разглядел три жёлтых клювика, высовывавшихся из гнезда. Он стал подбираться к ним, дрожа хвостом от предвкушения… Сейчас…
Трое Нак-мак-Фиглей сбросили соломенные шапочки с клювами и радостно ухмыльнулись ему в морду.
— Привет, котява! — заявил один. — Чё, совсем туп-туп, на ус не мотай, да? ЧИРИ-И-ИК!!!
Глава 5
ЗЕЛЁНОЕ МОРЕ
Тиффани, не шевеля ногами, летела в нескольких дюймах от земли. Ветер свистел у неё в ушах. Фигли, не сбавляя шага, проскочили верхние ворота фермы и помчались по холмам.
Вот девочка, она летит. Вот жаба, она сидит у девочки на голове, вцепившись в её волосы.
А теперь поднимемся выше, так, чтобы видеть китовьи спины холмов. И вот девочка уже всего лишь светло-голубое пятнышко в необъятном море травы, ощипанной овцами так коротко, что оставшаяся зелень не длиннее ворса ковра. Но зелёное море не везде имеет первозданный вид. Тут и там отметились люди.
В прошлом году Тиффани отдала три морковки и яблоко за полчаса геологии. Правда, одну морковку она отработала обратно, объяснив учителю, что писать на вывеске «Гиалохия» — неправильно. Тот учитель рассказал, как получился мел: когда-то, миллионы лет назад, в здешних краях было море, и мел — это остатки крохотных раковин моллюсков.
Тиффани была готова в это поверить. На Меловых холмах часто попадались маленькие ракушки. Но откуда тогда взялся кремень? Об этом учитель мало что мог рассказать. Почему среди мела и известняка, самого мягкого камня на свете, попадаются куски кремня, который твёрже стали? Пастухи иногда делали ножи, раскалывая одним кремнём другой, и такой нож был куда острее железного.
