Леонид Каганов - Лена Сквоттер и парагон возмездия
— Итак, — подытожила я. — У нас имеется некое фашистское место. Nazi Ort. Там расположено учреждение по исполнению любых фантастических просьб в количестве одной штуки на физическое лицо, и ты, — к тому моменту мы уже были на «ты», — попросил себе умение превращать воду в пиво, пользуясь тяжелым наследием христианского багажа и отсутствием фантазии.
— А ты бы что попросила? — неожиданно трезво произнес Bull.
— Есть более радикальные идеи для этого мира, — уклончиво ответила я и аккуратно задала тот вопрос, к которому шла все это время: — Мы сходим с вами в это учреждение, верно?
— В туалет схожу, — ответил Bull и встал.
Это прозвучало так доверительно и буднично, что я ничего не ответила. И хотя он ушел по проходу, качаясь и наваливаясь на столики, у меня, естественно, не возникло мысли его проводить в нужном направлении. Впрочем, в конце зала это сделал официант, поймав его под локоть.
Если бы я знала, что больше его никогда не увижу, я бы как минимум попрощалась. Каким бы быдлом ни являлся этот провинциалоид terrible, я чувствовала в нем какое-то непонятное обаяние. Чтобы понять, о чем я, представьте себе хозяина пивзавода и автомойки, который доверительно сообщает, что он мастер спорта и олимпийский чемпион по волейболу, а на досуге читает Блаватскую. Comprenez-vous?
Разумеется, я не допускала мысли, что он покинет нас, не заплатив, — хотя бы потому, что его кошелек, носовой платок и связка ключей остались на столе. В процессе беседы он снова пытался найти и вручить мне свою stupid визитку, а для этого снова выгреб свое хозяйство из внутреннего кармана кожанки, но так и не стал убирать назад, а покидал в свою awful кепку. В конце концов, у меня был номер его мобильника, и я к тому времени дала ему слово, что займусь его проектом. В общем, я совершенно не была готова к тому, что наша ознакомительная беседа станет последней, да еще в таком мрачном дизайне.
Первое время после ухода господина Кутузова (я бы даже назвала это отплытием, учитывая походку и цель маршрута) мы с Дарьей Филипповной воспользовались паузой и устроили интенсивное, но абсолютно бессмысленное совещание. Суть его сводилась поначалу к обсуждению этичности моих действий, а когда Дарье Филипповне в обсуждении этой темы было решительно отказано, разговор свелся к тому, что вся история выглядит слишком фантастической, чтобы оказаться правдой, если не принять во внимание тот простой факт, что miracoloso превращение воды происходило на наших глазах. Но факт этот никак нельзя было скинуть со счета. Придя к выводу, что на фокусника господин Кутузов не похож, мы углубились в остатки суши и быстро подмели все, что оставалось на досках, включая вассаби. И соответственно тут же попросили еще суши, и попить, и все это срочно.
К тому времени я уже аккуратно и быстро обследовала бумажник господина Кутузова и связку ключей. Вряд ли я надеялась найти среди бумажек кассовый чек или гарантийный талон учреждения, выдавшего ему дар создавать пиво наложением рук. Но грех было не воспользоваться удачным моментом для поиска хоть какой-то информации об этом человеке. Right? Никакой особенной информации не обнаружилось. Бумажник заполняла довольно скромная по нашим временам пачка купюр и горсточка мелочи на дне, которая, как известно, свидетельствует о жадности и глупости делового человека. Почему? Потому что означает в лучшем случае экономическую импотенцию, проявляющуюся в неумении сопоставить стоимость продукта со складскими затратами. А в худшем — патологическую жабу, которая не дает жертвовать копейки кассиршам. Помимо этого в бумажнике лежала свежая карточка метро. Она говорила о том, что господин Кутузов приехал из Ельца не на своей машине, что было довольно нетипично для владельца автомойки. Я сочла метрокарточку еще одним свидетельством неизлечимого алкоголизма господина Кутузова. Во внутреннем окошке бумажника, забранном пожелтевшим пластиком, была вставлена фотография. Это было классическое семейное фото для любителей masturbation на семейные ценности. Фото изображало господина Кутузова в окружении невзрачной полной жены. На всякий случай я щелкнула это мобильником, прежде чем положить на место. Связка ключей дала еще меньше информации: тут были и ключи от авто, и от квартиры, и от каких-то амбарных замков — то ли ими запиралась дача, то ли автомойка, то ли ворота пивного завода.
Помню, в этот момент я догадалась, что у господина Кутузова пивной завод расположен на автомойке и представляет собой канистру, которую Кутузов берет в руки, воровато запираясь в подсобке, усилием воли создает лучшее в мире пиво, а затем грузит в багажник легковушки и везет в районную елецкую пивнушку.
Итак, мы с Дарьей осмотрели его вещи, обсудили ситуацию, доели все, что оставалось, заказали вторую деревянную ладью с набором суши, съели половину и поняли, что погорячились с ней. И лишь в этот момент я сообразила, что господина Кутузова подозрительно долго нет. Полчаса в туалет не ходят, а значит, пора будить клиента, нашедшего там себе плацкарту. Я позвонила ему на мобильник — абонент оказался вне зоны действия сети.
Оставив Дашу за столиком, я направилась к туалетам и nonchalantly заглянула в мужской, сделав лицо, какое бывает у приличной гёл, если она ошиблась дверью, не разобравшись в иероглифах. Хотя иероглиф на двери был самый расхожий — профиль неудачника в цилиндре пушкинской эпохи. Туалет оказался пуст. На всякий случай я заглянула и в женский — пусто.
Выйдя на проходной пятачок, я направилась к вахтенной казашке у дверей и лаконично описала das Probleme. Казашка вытащила из недр заведения другую казашку — то ли плохо понимала по-русски, то ли сменилась на посту недавно. Я повторила вопрос ей и получила ответ: да, сильно нетрезвый гражданин (она сделала особый упор на "сильно") в белой рубашке и штанах "с полосочками", сидевший за вашим столиком (оказывается, она запомнила столик), вышел из туалета и попросил сигарет без фильтра той модели, какой здесь не было. А от тех, какие были, отказался и сказал, что сходит к ларьку купит. Так и сказал: к ларьку, купит. Возвращался он или нет, казашка не помнит, потому что ушла с поста. Теперь она понимает, что господин в почти белой рубашке и штанах с полосочками ушел окончательно, и ее невыразимо волнует вопрос, кто заплатит. Я успокоила ее, что мы заплатим, и даже сразу попросила счет, коробку для недоеденных суши и полиэтиленовый пакет, куда собиралась сложить его вещи и дозвониться ему завтра…
Я вспоминаю все это так подробно потому, что мне не хочется вспоминать дальнейшее.
Когда мы с Дарьей Филипповной вышли на улицу и свернули на проспект, по глазам полосонули синие всполохи мигалки. Посреди проспекта стоял пустой троллейбус в окружении толпы зевак с мобильниками, двух милицейских машин и одной машины "скорой помощи", генетический страх перед которой настолько древний, что люди ее до сих пор называют каретой. Два хмурых врача с лицами подмосковных алкоголиков небрежно запихивали в кузов носилки, плотно укрытые зеленой клеенкой. Из-под клеенки торчали только ноги без ботинок — ноги в деловых, но чуть-чуть спортивных штанах с полосочками. А затем толпа расступилась на миг, и я увидела недостающий ботинок, куски мобильника и темную засохшую лужу крови под троллейбусом, по которой замогильными тенями пробегали синие всполохи мигалки…
Очнулась я от того, что Дарья Филипповна прижимала меня к стене дома, чтобы я не упала, и хлопала по щекам. «Скорая» уже уехала, зеваки разбрелись, лишь один bastard, видимо, совсем опоздавший, делал вид, будто увлеченно читает SMS в своем мобильнике, но сам направлял его объектив в нашу сторону. Я показала ему фак, после чего начала приходить в себя. Даша настойчиво вызвалась меня провожать, чтобы я не упала в обморок второй раз. Я позволила ей это.
В такси я еще и самым натуральным образом разрыдалась. Что поделать — порой я бываю сентиментальна. Наш Bull, несмотря на весь его нелепый image, стал нам с Дарьей Филипповной почти родным за этот вечер, а теперь и вовсе казался членом семьи — я его оплакивала почти как Микки.
Меня всегда удивляло, что мы относимся к мертвым лучше, чем к живым. Definitely, этот обычай диктуется не самой лучшей стороной нашей психики. Объяснение феномену у меня есть, хотя довольно cynique: любой живой, даже из самых порядочных, теоретически еще имеет capability начать совершать зверства и подлости немыслимого коварства и неограниченной мерзости. Мертвый, сколь бы гнусным ни был его жизненный путь, отныне безобиден для общественного порядка и божественно доброжелателен даже к лютым врагам. Сравнить его можно лишь с грешником, который полностью раскаялся и навечно постригся в монахи, зацементировав себя в хтонической келье. Причем даже такое сравнение, как нетрудно догадаться, будет не в пользу монаха, поскольку capability еще при нем… Впрочем, гибель нашего Bull я оплакивала еще и потому, что вместе с ним умерла тайна. А с тайной, признаюсь честно, умерла и моя новорожденная надежда на увлекательную историю, которая внесет новый сквозняк в мою rhythmical офисную карьеру, начавшую уже слегка надоедать.
