Руслан Белов - Сердце Дьявола
В записке было написано:
«Не делайте из меня фраера, умоляю. Договор оставляю в силе. Сигнал тот же».
Целую, искренне ваш. Леонид Худосоков.
– Теперь я, кажется, догадываюсь, какими будут его дальнейшие действия по нашему разложению на молекулы, – сказал я товарищам, скомкав и выбросив записку в кострище.
– Сексом заставит заниматься, факт, – усмехнулась Ольга. – А потом с неба будут сыпаться бумажки с оценками за мастерство и артистизм: 5.5, 5.5, 5.6, 5.4... Или гнилые помидоры...
– А что? – пожала плечами легкомысленная София. – Привыкнем, войдем во вкус.
– Дурочка... – вздохнула Ольга. – Ленчик такое придумает, что всю оставшуюся жизнь голые мужчины у тебя никаких чувств, кроме омерзения, вызывать не будут...
– Ну, почему мужчины, – пыталась шутить София, – может быть, только Коля...
Поняв, что шутка получилась неудачной, София замолчала.
– Давай, что ли, Черный с тобой подеремся, а? – спросил Баламут, когда молчание стало невыносимым. – И винцо заработаем, и напряжение сбросим?
– Да ведь побью... Я на пятнадцать килограмм тяжелее...
– А двое на одного?
– Двое на одного? Тяжеловат я стал...
– Так ведь ящик вина...
– Наверняка кисляк...
– Щас узнаю! – обрадовался Баламут, почувствовав брешь в моей обороне. И, сложив ладони рупором, заорал в небеса:
– Ви-и-но как-о-е?
И, к моему удивлению, небеса ответили довольно внятно:
– Марсала... Сицилия... Разлив восемьдесят пятого.
– Хоп, ладно! – сломался я, усаживаясь рядом с друзьями. – Только костей не ломать, зубов не выбивать и ниже пояса не бить. Есть вопросы по регламенту?
– Много говоришь... – сузил глаза Баламут, почувствовав плечо Бельмондо. – Начнем, пожалуй...
Мы подождали, пока женщины усядутся рядом с устьем штольни и после трех свистков в небо начали поединок.
Сначала я уклонялся от прямого мордобоя и заставил ребят побегать за собой. Но, в конце концов, они все-таки зажали меня в угол и принялись основательно греть и красить в красный цвет мою физиономию. После прямого удара в бровь (Бельмондо разошелся) мне пришлось набрать под ногами песка и кинуть его в их глаза, алчущие вина и крови. Друзья, конечно, не ожидали такой ослепительной пакости, захлопали веками и в результате такого промедления были один за другим уложены на землю любимыми моими ударами (правой в живот до слома пополам, затем замком по затылку и навстречу коленом в лицо). Когда я выравнивал очертания рукотворного штабеля ногами, кто-то ударил меня сзади по голове тяжелым тупым предметом и я, в который раз за свою драчливую жизнь, стал невольным наблюдателем взрыва в моих мозгах сверхновой звезды...
* * *Очнувшись, я увидел форменное кино: Ольга за волосы таскала во весь голос вопящую Софию, Вероника, причитая, шла за ними, а сверху, со скал, раздавались аплодисменты и крики "Браво!". Внимательно взглянув в лицо своей подруги, я понял, что в ближайшие пятнадцать минут смены картин не будет. Еще из всей этой сцены, я сделал вывод, что вырубила меня София, следовательно, последний удар коленкой в лицо получил Баламут. Я обернулся к приятелям и увидел, что не ошибся – Баламут только-только приходил в себя. А Бельмондо сидел, опершись плечами о скалу, и куда-то по особенному проникновенно смотрел. Я осторожно развернул гудящую голову в ту же сторону и у скалы напротив, – со временем это место мы начали называть посадочной площадкой, – увидел ящик, не двенадцати местный импортный, картонный, а наш родимый, в цельных двадцать ячеек, из строевого леса, утыканный перевязанными проволокой гнутыми гвоздями... Увидев это сокровище, я микрон за микроном начал вытягивать шею, дабы удостовериться, что все ячейки заполнены...
Но люди злопамятны и Баламут, оправившись от побоев, подозвал к себе Бориса и вполголоса предложил набить мне все-таки за подлость морду до равноценного с их лицами состояния.
– Окстись, там ящик вина, колбаса, буженина, фрукты... – пытался отвлечь его Бельмондо.
– На фиг! Сначала бровь за бровь, губу за губу и нос за нос!
– Да ты не знаешь – София его буханкой вырубила... Он только-только зенки вылупил...
– Да?
– Видишь, до сих пор звезды считает...
Баламут внимательно посмотрел на меня и, удостоверившись в моем отвратительном состоянии, закричал фальцетом:
– Что, хреново тебе, Черный?
– Как хочешь, Коля, – ответил я хрипом.
– До ящика доползешь? – после минутной паузы спросил Баламут уже примирительно.
– Не... Не могу головой вперед передвигаться – килевая качка у меня, понимаешь...
Поверив, друзья понесли меня к ящику.
* * *– Я, дорогие мои друзья, хочу выпить за наш налаживающийся социалистический быт, – начал говорить с пафосом Баламут, когда мы наполнили марсалой свои стаканы.
– Ты чего, братан? Крыша поехала? – изумился я, сразу не врубившись в какой области эстрадного искусства выступает Коля.
– Это у тебя крыша поехала! – ответил Баламут, с удовольствием рассматривая стакан вина на просвет. – Понимаешь, сейчас у нас все, как раньше! Сверху спускают директивы, а если мы их выполняем, то становится тепло и сытно.
– Ну, ну... – усмехнулась Вероника. – Ты хочешь сказать, что если мы будем паиньками, то Леонид Ильич проведет нам тепло и воду?
– Правильно мыслишь! – похвалил Баламут, с удовольствием понюхав вино. – Давайте верить в светлое коммунистическое будущее нашей отдельно взятой дыры и все будет тип-топ.
И не спеша, смакуя, выпил.
* * *...Выбравшись на следующее утро в крааль, я обнаружил, что в ящике осталось всего пять бутылок марсалы, хотя должно было оставаться восемь, ну, в крайнем случае – семь. После короткого разбирательства с выползшими вслед за мной на солнышко друзьями выяснилось, что две бутылки спрятал Баламут. После того, как вылил в себя третью.
Мы с Бельмондо почти не обиделись – Баламут не был бы Баламутом если бы не припрятал выпивку на утреннюю реабилитацию. В душах наших бродила благодать – накануне ничего не намешали, похмелиться есть чем, да и небеса молчат, как им и полагается – на дворе понедельник, а каждый из нас, каждой своей клеточкой происходя из славной прослойки совслужащих, знал, что в понедельник у всех мало-мальски значительных руководителей обязательная планерка.
– А неплохой парень Николай... – проронил Бельмондо, когда Баламут ушел за второй припрятанной бутылкой.
– Ага... – ответил я, вспоминая, сколько же десятилетий они знают друг друга. Получалось, что ровно три. "Славно, когда через тридцать лет близкого знакомства, люди так говорят друг о друге... – подумал я, опрокидываясь в согревшуюся уже траву. – Следующий раз пусть дерутся между собой" (это вдруг задергала болью травмированная вчера шея).
Раскупорив последнюю бутылку, Баламут взял слово и сказал, что всю ночь думал. Бельмондо искренне удивился и недоверчиво посмотрел на товарища.
– Живот, что ли болел? – догадался я.
– Нет, я буквально думал. И, кажется, придумал, как нам отсюда сачкануть...
– Ван Го-оген! Людвиг ван Бефстроган! – восхитился Бельмондо. – А как, если не секрет?
– Очень просто. Там шариков в мешочке шесть штук осталось. Глотаем их, и в наших прошлых жизнях что-нибудь предпринимаем по поводу своего спасения...
– Ну, ну... – усмехнулся я криво. – Конгениальная идея! Пишем, например, записку: "Потомок мой, мужского ли, женского ли ты рода, соизволь 30 июня такого то года явиться на гору Кырк-Шайтан, что возвышается близ озера Искандеркуль в Центральном Таджикистане; явившись, составь себе труд обнаружить там гражданина Худосокова Леонида Ильича (среднего роста, брюнет, шрам через все лицо, на носу родинка, на лбу другая, правая ступня отсутствует) и столкнуть его в колодец, рядом с которым он ошивается" и завещаем кому-нибудь передавать эту записку по наследству вплоть до соответствующего поколения.
– А что? – уставился на меня Баламут вопросительно. – По-моему, клевая идея. Во-первых, что-нибудь там накоцаем, непременно накоцаем, а во вторых... а во-вторых, я очень хочу убедиться, что вся эта реинкарнация наоборот есть не пошлая галлюцинация, а объективная реальность, данная нам в наших ощущениях... И хочу я это знать не из пустого интереса, а корысти ради...
Баламут сделал паузу, в течение которой решал рассказывать или не рассказывать друзьям о спрятанных где-то рядом сокровищах Александра Македонского. Но решить не успел – увидел, что с неба в крааль неспешной спиралью спускается маленький бумажный самолетик...
11. Предлагают развлечься. – Дерби-87. – Никто не верил, что он сорвется...
Самолетик приземлился недалеко от общественного туалета. Но никто из нас не спешил узнать, какие новые муки придумал нам Худосоков. Баламут – само равнодушие – поднял лежавшую рядом с ним бутылку из-под марсалы и принялся на просвет изучать ее внутренности. Затем тяжело вздохнул, занес бутылку над головой и дал нескольким каплям конденсата проникнуть в свой жаждущий организм.
