Виктория Угрюмова - Змеи, драконы и родственники
— Моя скромно просить этот голова, — и он указал на беззубый череп, — как факт казнить, а не спасаться. Моя предлагать меняться. Что хотеть великий король?
Едва-едва успокоившийся после спора с Сереионом Оттобальт ошарашенно воззрился на хаббса:
— Марона, он опять чего-то хочет. А ты объясни ему, что я не тот, за кого он меня принимает. То есть я-то тот, но не тот, кто он думать… Вапонтиха ему в глотку! Скоро я окончательно потеряю голову и ее можно будет вывесить здесь на стене напротив Зифянтия. В общем, растолкуй послу, что по ряду уважительных причин мой ответ отрицательный. И вообще, я обедать хочу, а там в приемной еще целая толпа таких же…
Марона с готовностью склонился к королевскому уху и заговорил так, чтобы слышали его только Оттобальт и Сереион:
— У меня, ваше величество, есть идея, которая вам понравится своей незамысловатостью и легкостью исполнения и позволит немедленно приступить к долгожданной трапезе.
Король насторожился. Все незамысловатые идеи первого министра в итоге сводились к ужесточению режима экономии государственных денег, сокращению тяжелой рыцарской конницы, диким спорам по поводу покупки нового оружия и обязательно завершались выпадом против несчастных мульчапликов, которых Марона отчего-то на дух не переносил.
— Ну, выкладывай свою идею.
— А давайте отдадим этому выходцу из орды какой-нибудь череп из тех, что валяются без дела внизу, и скажем, что это и есть голова его Юркич-хана. Да для укрепления дружбы и взаимопонимания между двумя нашими государствами и беззубого Пуримурзиля не жалко, все равно вы, ваше величество, его никогда не любили.
— Не любил, — растерянно подтвердил Оттобальт, окончательно растерявшись.
— И зачем тогда нам сдался этот Пуримурзиль? — настойчиво вопросил Марона.
— Для симметрии, — поведал король глубокомысленно.
Глаза первого министра медленно полезли на лоб. Сереион тоже не остался в стороне от обсуждения:
— Подтасовка фактов нарушит историческую достоверность, — упрямо повторил он. Но тут же вспомнил, что факты говорят не в пользу Упперталя, а потому историческая достоверность ни к чему, и совсем иным голосом добавил: — Впрочем, отчасти это уже не наша история.
Оттобальт понял, что снова пропустил что-то важное и что драгоценные подданные совершенно не собираются посвящать его в детали.
Посол Муспапс тревожно ожидал ответа на свою просьбу.
— Какая еще подтасовка фактов? Почему не наша история? Теперь я ничего не понимаю, — взмолился король.
Марона расцвел самой чарующей из обширного арсенала своих улыбок:
— Ничего особенного вам и не нужно понимать, ваше величество. Просто следует учитывать, что хаббская история основана на вымысле, а наша — на правде. Вот и получается, как вы сами мудро и проницательно заметили, что, с какой стороны ни посмотри, ответ отрицательный. Но череп отдать все-таки стоит, поэтому ответ наш положительный. А что касается симметрии, то неужели не найдется чем заменить какого-то беззубого Пуримурзиля?
Король понял, что если еще немного поглядит на любезно улыбающегося Муспапса и его шевелящиеся уши, то окончательно утратит веру в светлое будущее:
— Так, с меня хватит, — решительно подвел он итог переговоров на высшем уровне. — Дайте этому проходимцу, чего он хочет, всучите, кого хотите, и вытолкните отсюда, потому что втроем вы меня точно доконаете.
Жаркий летний полдень.
Довольно большое лесное озеро, спрятанное в самой чаще леса.
Тишина.
Божья благодать.
Даже теплый ветерок так лениво и неохотно трогает стебельки осоки, что они не шелестят, а лишь едва заметно колышутся.
Выползла на плавающее под самым берегом бревно маленькая лягушка, открыла было рот, чтобы квакнуть, но передумала и плюхнулась обратно, в теплую, как парное молоко, воду. И круги разошлись медленно-медленно и совсем недалеко.
Нечто огромное, похожее на какой-нибудь тысячелетний дуб-рекордсмен с замшелой грубой корой, примостилось в душистых травах, сладко посапывая и негромко беседуя.
Может ли такое быть, спросите вы?
Может, если речь идет о Гельс-Дрих-Энне, трехглавом водяном драконе, страннике, маге и мыслителе, известном на весь Вольхолл. Легенд о нем было сложено великое множество. В частности, утверждали, что он родился неизвестно где и пришел неизвестно откуда.
На самом деле Гельс-Дрих-Энн мог путешествовать по мирам и временам, там завтракал, здесь обедал чем бог пошлет. Несмотря на проявлявшиеся периодически людоедские замашки, был большим гуманистом, и за советом к нему шли отовсюду. Он редко когда отказывал, обычно старался помочь по мере сил. Поэтому помощи и защиты у него просили и жук, и жаба.
Что же до трех голов, то они у дракона были каждая со своим вкусом, наклонностями и характером. Так что самые важные вопросы решались у них тайным голосованием.
Сейчас голова Гельс как раз неспокойно спала, пуская носом струйки дыма и бормоча что-то маловразумительное, а головы Дрих и Энн тихо, чтобы ее не беспокоить, обсуждали сложившуюся ситуацию.
— Ээ-э, нет, батенька, — незнакомым голосом заявила голова Гельс, — пожаг миговой геволюции так не газдувают, так только одна пгофанация выходит.
Голова Энн печальным шепотом пожаловалась голове Дриху:
— Это с ним уже с прошлой недели продолжается, с тех пор как он сожрал кружок марксистов.
— Подумаешь, марксисты, — недовольно заявил Дрих, — мы вот позавчера хор этих, далеко продвинутых, которые по утрам прыгают, хлопают в ладоши и песни поют…
— Свидетели Конца Света и Братство Желтого Луча, — подсказал Энн.
— Именно-именно, — закивал Дрих. — Тоже на завтрак употребили, и ничего — не поем. — Тут он широко улыбнулся во всю необъятную пасть. — А ты видел, как они построятся на берегу на утренней зорьке и давай часа два горлопанить: «Я теперь не один, я твой сын, ты мой отец, ты со мной на работе, в трамвае, в туалете, буду нести твой свет людям до гробовой доски, аллилуйя, аллилуйя!»
— Дык там у людей жизнь нервная, тяжелая. Инфляция, девальвация, сплошные экономические и политические кризисы, — сочувственно молвил Энн. — Какая психика это выдержит?
— Но слова-то и рифмы могли бы придумать и получше, — не унимался Дрих. — А если бы нас как следует проняло?
Энн живо представил себе трехголовый ансамбль, исполняющий на утренней зорьке гимн Желтому Лучу, и содрогнулся.
В этот момент и высунулась из близлежащих кустов голова драконши Аферты.
— Ужасно. Как говорят у нас, у драконов, ни уму ни сердцу.
Дрих и Энн искренне обрадовались:
— Привет, красавица, какими судьбами тебя сюда занесло? Только не ври, что захотела старика увидеть.
Аферта кокетливо улыбнулась:
— Не такой уж ты старик, как я погляжу. Небось по-прежнему за дамами ухлестываешь по всем измерениям.
При упоминании о прекрасном поле длинные уши Гельса затрепетали, и он моментально проснулся:
— Что касается всех измерений, то это ты лишку хватила. Нынче жизнь не та, нашего брата днем с огнем не найдешь, остались только те, что под водой обитают или в глухомани живут. А кому не повезло и кто в центре цивилизации застрял — те от ученых прячутся, плодом воспаленного воображения прикидываются.
Аферта участливо вздохнула:
— Или как ты: и то, и другое, и третье.
— Верно, — согласился Гельс-Дрих-Энн, — как я. По мирам шатаюсь, приключений на свои головы ищу. Там позавтракаю, там пообедаю, там галлюцинацией притворюсь, а где и свои порядки наведу.
Аферта сочла, что неофициальную часть на этом можно закончить и приступить к делу.
— Кстати, о порядке, — быстро сказала она. — Есть у меня к тебе одна большая просьба. По пустякам я бы тебя беспокоить не стала, но тут только на тебя надежда.
— Излагай.
— Ты ведь давненько домой не заглядывал? — уточнила Аферта.
— Порядком, — признался Гельс-Дрих-Энн. — Настроение было такое легкомысленное, что я предпочел побродить по захолустным мирам, от греха подальше.
— А вот пока ты по захолустьям мотался, в наших краях объявился зверь могучий, диковинный, — напевным голосом сообщила драконша. — На вид вроде нашего роду и племени, но абсолютно невоспитан: дикарь, драчун и грубиян. Я бы даже сказала — варвар. Молодому Ушлафу от него уже на орехи досталось, да и я чудом неприятностей избежала. А уж я, как ты сам понимаешь, существо далеко не безобидное. Разгуливает этот незнакомец по нашим угодьям, как по своей родной пещере, но самое главное, что при нем состоят люди. Человек пять, не больше, но охраняет он их, как собственных детенышей, — ни на шаг от них не отходит и все время бдит, чтобы их кто ненароком не огорчил.
Дракон явно заинтересовался:
— Что за люди такие? Давай поподробнее.
Аферта пожала крыльями:
— Не знаю, не знаю. Я странствовала меньше твоего, так что утверждать не берусь, но будто бы нездешние. Говорят на непонятном языке, запах от них такой непривычный — словно цветами благоухает. Одежда тоже удивительная, пятнистая, как шкура мечезубого пумса; предметы некие в руках, будто оружие наготове держат, но кого этими палочками можно поразить — ума не приложу! Но главное, что они обладают властью над драконом и он им беспрекословно повинуется. Даже стыдно — какой-никакой, а родственник, и вот… докатился.
