Кир Булычёв - ГЕНИЙ ИЗ ГУСЛЯРА
— Минц, — сказал он профессору, — задавай последний вопрос и будем сдаваться — нас уже почти настигли.
— Что вам от нас нужно? — спросил профессор. Он так смотрел на сторожа, словно хотел загипнотизировать его. Но тот укрылся от Минца под своей конической шляпой.
— Ответить я вам не смогу, — сказал он. — Это равносильно выдаче государственной тайны, но вы догадаетесь обо всем через два дня.
— Но намекнете?
— Пиджак отдадите?
Минц начал снимать пиджак.
— Поторапливайтесь, — сказал сторож, — я их нюхом чую! Мои же сотрудники.
Сторож подхватил пиджак, спрятал его под плащ и сказал:
— Отгадку ищите в моей конической шляпе.
И он разразился дьявольским хохотом.
На хохот из кустов выпрыгнули милиционеры, но при виде сторожа вытянулись во фрунт и первый из них сказал:
— Простите, господин генерал-майор, но мы искали шоп-туристов из прошлого.
— Ничего страшного, — с доброй улыбкой ответил генерал-майор, он же кладбищенский сторож, — получайте моих милых гостей, пускай отдыхают и возвращаются к себе домой. Удовлетворенными и обеспеченными всем необходимым. Как вы видите, друзья, мы, к сожалению, не смогли сохранить те дары природы, которые были истрачены, погублены или проиграны вами, но в имитации природы мы достигли больших высот. Все у нас имеется в копиях. Практически все. Иначе бы не выжить...
Сторож грустно засмеялся, и милиционеры вторили ему.
* * *С кладбища заехали в гостиницу, за молодыми людьми.
Те вышли усталые, но довольные, как туристы после похода. Их спутницы — рыжая хохотушка у лысого бритого парня и очаровательная скромница у Миши Стендаля — шли рядом и на полшага сзади, как стреноженные и усмиренные кобылки.
Остальные туристы встретили их шутками, но шутки были не злыми, потому что все были удовлетворены путешествием.
Автобус провожали сторож, переодевшийся в форму генерала милиции, и несколько покупателей в штатском, в том числе бабушка, расставшаяся со своей служанкой Галочкой.
Кавказец сидел за рулем, женщина с алым ртом уселась на свободное место рядом с Удаловым. Тот решил, что и от нее можно узнать чего-нибудь полезное. Для себя и для Академии наук.
— Устали? — спросил он сочувственно.
— Сегодня день был спокойный, — ответила женщина, — без скандала.
— И вас устраивает этот договор?
— С местными властями? Конечно, устраивает, тем более что мы не отчитываемся налоговому управлению.
Удалов смотрел на Стендаля и Галочку. Нежно обнявшись, они сидели по ту сторону прохода. Стендаль учил Галочку петь песню о желтой подводной лодке. Галочка во всем слушалась его. Как грустно сознавать, подумал Удалов, что она — всего-навсего надувная копия человека... И Мише никогда на ней не жениться.
— И надолго у вас контракт? — спросил Удалов у женщины из агентства «Голден гууз».
— Кончается, — призналась женщина. — А жалко. Я сама бы кое-что себе приобрела, но с вами разве успеешь? Как глупо на кладбище ездить...
— Это не вы придумали?
— Это ихний генерал придумал, который сторожем на кладбище служит. Ну тот, с которым вы в кустах шептались. Я думаю, что он нарочно эту экскурсию провел, чтобы с вами пошептаться.
— А вы раньше на кладбище были?
— Вчера. Осваивали площадку.
Удалов вздохнул. Не хотел спрашивать, но язык сам спросил:
— Вы случайно не заметили, в каком году я умру?
— Там уже вчера все было заклеено, — ответила женщина.
— Разумеется, — согласился Удалов.
Все было неправильно. И сторож в чине генерала, и тайные беседы под сенью памятника Якимовой от неутешных детей, и выдача товаров перед обедом — словно кто-то хотел сказать: «Ну, поторговали, а теперь сворачивайте свои игрушки, берите что дают и отправляйтесь домой».
Минц, сидевший сзади, вздохнул так тяжко, что звук донесся до Удалова.
— Тоже так думаешь? — спросил Удалов, обернувшись.
— Как и ты, — сказал Минц.
— И что скажешь президенту?
— Посоветую не вмешиваться, — ответил Минц. — Чувствую, что нам их не достать.
— А что он про шляпу говорил?
— Его слова требуют внимательного анализа, — ответил Минц.
Полковник запел песню «Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц». Песня была бравая, военная, может, даже довоенная.
Некоторые стали подпевать. Кавказец, который сидел за рулем, тоже стал подпевать.
Сошли у агентства. Было уже темно.
* * *Удалова охватила тревога.
Нечто чужое, как при инопланетном вторжении, присутствовало в воздухе Великого Гусляра. Пошатывались тени за заборами и кустами, пробежала собака служебной масти, далеко-далеко послышался шум танкового мотора... Когда Удалов с Минцем отошли от агентства шагов на пятьдесят и распрощались на углу с полковником и бритым парнем, который увлекал к своему ложу рыженькую девицу, в щели штакетника блеснул фонарь, уперся лучом в лицо Удалова, затем переметнулся к Минцу.
— Сдаемся, — сказал Удалов. — Конечно же, сдаемся, желательно получить пощаду.
— Получите, — засмеялся президент Академии наук, выходя из-за фонарного столба. Он был в маскхалате, на голове фуражка с государственным гербом. — Как дела, орлы? А то нас тут комары закусали.
— У вас машина есть? — спросил Минц.
Из кустов и из-за забора послышался смех. Возможно, давно уже президенту Академии наук не задавали такого нетактичного вопроса.
— Подожди здесь, сейчас мы закончим операцию, — сказал президент.
— Зачем, Толя? — спросил Минц. — Мы же все выяснили.
— Мне хотелось бы сначала изолировать всех, кто там побывал, а особенно организаторов.
— Организаторы ничего не знают, — ответил Минц. — Работали на проценте. Туристы тем более не виноваты.
— Надо изъять товары, — просто сказал президент.
— Погоди до завтра, Толя, — попросил Минц.
— Но они их пустят...
— Не пустят. Поверь мне, ничего не пустят. Все не так, как ты себе представляешь.
— Ты можешь ошибаться, Лева, а мне уже три раза из Минобороны звонили, из аппарата президента, спать не дают.
В кустах послышался прерывистый звонок.
— Вот видишь, — сказал президент. — Опять волнуются.
— Если ты веришь в мою гениальность, — скромно сказал Минц, — то придется тебе отозвать омоновцев. Пускай отдыхают.
Президент заскрипел зубами.
Потом сказал:
— Выходите, молодцы.
Из разных щелей и укрытий выскочили молодцы в бронежилетах и черных чулках на рожах.
Из-за церкви Параскевы Пятницы выехал бронетранспортер, в который попрыгали черные чулки, а президент Академии наук пригласил Минца в джип «Чероки», который выскочил из недавно выкопанного блиндажа.
— Мы вдвоем с товарищем, — решительно сказал Минц.
— Товарищ погуляет, — ответил президент. — Есть вопросы, которые я не имею права обсуждать даже с лучшими твоими товарищами.
Минц успел перегнуться, высунуться из дверцы и крикнуть Удалову:
— Побеседуй с Мишей Стендалем. Это обязательно! Не упусти Мишу Стендаля.
Удалову хотелось домой. Он устал путешествовать на туристическом автобусе, стоять на базаре и глядеть на собственную могилу с заклеенной датой. Он хотел домой, хотел присесть посреди двора и посмотреть, что в тех мячиках и шариках, которые ему подсунула тамошняя полиция.
Но Удалов не стал возражать. Ведь Минц просит. Да еще так сильно просит, значит, беседа с Мишей Стендалем может открыть глаза на какие-то важные тайны, о которых Удалов по простоте своей не додумался.
Так что Удалов с тоской поглядел вслед красным огонькам джипа и стал ждать.
И ждать пришлось совсем недолго. Через минуту подошел Стендаль. Он вел за руку оробевшую Галочку.
— Что за шум? — спросил он.
— Академия наук интересуется, — ответил Удалов.
Это Стендаля не удивило. Словно Академии наук давно пора было заинтересоваться шоп-турами.
— А мы задержались, — сказал Стендаль. — Мы в подъезде целовались.
— Простите, — сказала Галочка. — Мужчины вашего времени — это просто сладостное открытие!
— Вы меня тоже простите, — ответил Удалов. — Но мне давно уже хочется спросить: вот у вас много разных... извините, надувных женщин и животных. Вас что, выдумывают, в компьютерах выводят или как?
— Или как, — лукаво улыбнулась Галочка. — Честно скажу, все у нас по-честному, все копируется. И даже моя копия существует на самом деле.
— Но можно сделать много копий?
— Разве это так важно?
— Это неважно, — поддержал Галочку Миша. — Я полюбил одну женщину. Только одну. Я ее обнимаю. Я на ней завтра намерен жениться.
— О нет! — вырвалось у Корнелия. — Нельзя же.
— Почему? — спросила Галочка, и голос ее зазвенел, как лист кровельного железа.