Николай Кудрявцев - Что уж, мы уж, раз уж, так уж...
— Здоровья тебе, витязь. Дозволь у костра погреться.
На степняка, ну никак не похож. Но, как говорится, береженого и боги берегут. Подошел я к нему, за акинак взялся, чтобы разоружить. Все-таки не в Киеве, а на порубежье находимся. Тут меня молния по руке как саданет, аж наколенники расплавились, и гвозди из подошвы сапог выскочили. Чуть сознание не потерял. Валяюсь, возле костра, глаза таращу, а в голове пульсирует: "Перун! Перун! Перун!" С детства слышал о его оружии. Он руку мне протягивает, чтобы помочь, и говорит:
— Ты витязь не серчай, что не предупредил. Больно быстр ты. Я даже рот не успел открыть.
А у самого глаза улыбаются. Поза у меня, наверное, смешная получилась. Лежу на спине, в сапогах, а с голыми пятками. Вскочил я на ноги. Поклонился низко.
— Милости просим, батюшка Перун.
— Признал, витязь? Не серчай на молнию. Заговоренный у меня акинак. Только я могу его в руки взять. Другого испепелит. — Он посмотрел на меня, изучающе. — А ты выстоял. А ну, попробуй этот.
Он вынул из-за голенища засапожник, перехватил за лезвие, и протянул ручкой вперед. У меня внутри все захолодело, но ведь богу не откажешь. Помолился я, Авось, и хвать со всей дури за рукоять. Убьет, так сразу, мучится не буду. Как дало в ладонь, аж в глазах потемнело. Стою, терплю, в глаза Перуну уставился, жду, когда кончина моя придет. А он улыбается. Вдруг, чувствую, что силища в меня вливается, великая. Мышцы трещат, битвы просят. А Перун говорит:
— Вижу, витязь, что люб тебе мой подарок. Отныне будет он тебе служить так же, как служил мне.
Снимает с пояска свой акинак, проводит лезвием по ладони, и протягивает мне руку. Густая кровь капает на землю и испаряется. Я то, грешным делом думал, что у богов кровь не течет, а она у них, оказывается, погорячее нашей будет. Полосонул, я засапожником, по своей ладони, и пожал протянутую руку. Смешалась наша кровь, и понял я, что пока буду жить, то никакая сила не заставит меня забыть и предать своего побратима.
Брыня замолчал. Печь мчалась вперед, подминая под себя Ярославское шоссе. Водители встречных машин таращили на нее глаза, а те, кого печь обходила с легкостью истребителя, высовывались в окно и, показывая большой палец, что-то весело кричали.
— Похоже, заснул. — Никанор провел ладонью перед глазами Брыни. — Наверное, Акулина всю ночь инструктаж давала.
— Сейчас это называется "инструктаж"? — Удивился Диоген. — Вот, я помню, мне моя такой инст…
— Да помним мы, что помнишь ты! — Оборвал его Никанор. — Спит, а глаза открытые. Разве можно с открытыми глазами спать?
— Можно! — Констатировал Диоген, осмотрев Брыню. — Вот, я помню, кузнецом рабо…
— Да помним мы, что помнишь ты. — Цыкнул Никанор. — Что делать-то будем.
— А пусть его Иван ущипнет. — Предложил Диоген.
— Я, конечно, дурак. — Высказался Иван. — Но не до такой же степени.
Они синхронно зачесали затылки. Скоро Москва, а их товарищ провалился в свои воспоминания, с головой. Никанор вынул свой чугунок и, подмигнув друзьям, достал, оттуда, граненый стакан с водкой. Он хитро улыбнулся и сунул стакан прямо Брыне под нос. Тот шумно втянул воздух носом, посмотрел на стакан и, вырвав его из рук Никанора, выпил одним глотком.
— На чем я остановился? — Спросил он Диогена.
— Что ты не предатель. — Выпалил гном.
— А! Ну да! — Брыня оживился. — Я ему говорю, что я не диверсант. Я в разведку ходил. Говорю, чтобы он сообщил в полковую разведку, что Брыня с задания вернулся. А он мне говорит, что я фашистский диверсант.
— Кто? — Хором спросили друзья. — Перун?
— Причем здесь Перун? — Заподозрил неладное Брыня. — Особист, меня, диверсантом называл.
— Ты же рассказывал про Перуна. — Напомнил Никанор. — Он тебе подарил свой засапожник. Вы с ним побратались.
— А-а-а. — Вспомнил Брыня. — Побратались мы с ним. Я сбегал к сарайчику, взял там зайчатины (мы днем настреляли), бражку. Зайчатину на костре зажарили. Отметили братание по-людски. Потом он встает и говорит:
— Уходим, мы, Брыня. Вот и решили себе братьев выбрать. Я к тебе давно присматривался.
— Как уходим, — говорю, — куда уходим?
— В небытие, уходим, — говорит. — Есть такие места в мироздании. Новый Бог нам на смену приходит. Пусть попробует, почем фунт лиха.
— А мы, люди?
— Вы, люди, и меняете нас на него. Не можем же мы силой заставлять вас, чтобы вы нас любили.
— Почему?
— Потому что любить должны сердцем, а не разумом. Кто любит разумом, тот достоин жалости. Да ты не волнуйся. Мы Боги и останемся Богами. И землю русскую оберегать будем. И кто бы на ней ни жил, он все равно, станет русичем, хочет он этого или не хочет. Потому что русская земля особенная. И русский народ тоже. Ты будешь долго жить. Сам все увидишь.
— Но многие верят вам.
— Это все временно. Мы знаем. Мы же Боги. Русь будет христианской, правда, с языческим уклоном. Все, от мала до велика, будут верить во Христа, в домовых, в леших, в бабу Ягу. Но будет одна неприятность, которая войдет в привычку. Поменяв религию, народ решит, что может менять и правителей. Но временные правители не вызывают уважения. Во-первых, они не такие честные, как пожизненные правители. Во-вторых, за время своего правления, они не успевают сделать задуманного. Народ не будет уважать, ими же выбранных, правителей. Естественно, правители, не будут уважать свой народ. Ничего не поделаешь, таков закон равновесия. Так что, прощай брат. Не забывай.
И он ушел. Прошел несколько шагов и исчез.
— А засапожник его, всегда со мной. — Брыня сунул руку за голенище и вытащил нож, с простой, немудреной, костяной рукояткой. — Его, почему-то, никогда не замечают.
Диоген протянул руку, чтобы потрогать, но Никанор хлопнул его по пальцам.
— Не хапай, а то трусы спалишь. — Сказал он Диогену.
— Это точно! — Подтвердил Брыня, убирая нож назад, за голенище. — И трусы, и носки. А знаете, какая фигня, после той встречи происходит?
— Какая? — Спросил Иван.
— Забил я на все! Плевать мне на государство, на его хитрожопые законы и инструкции, ничего мне от него не надо, но! — Брыня поднял вверх палец. — Как только возникает угроза земле русской, так кровь побратима, гонит меня записываться в ополчение.
— Не просто побратима, а побратима-бога! — Дополнил Иван. — Я, тоже, забил. На законы забил. Вот, к примеру, Вольфович. Хороший человек, а тоже говорит, что законы надо блюсти. А у него отец юрист. И он прекрасно понимает, что закон, это тот же контракт. А контракт предусматривает обязанности и права. И если, что-то не выполняется, то контракт считается недействительным. А государство, свои обязанности, не только не исполняет, но и игнорирует. Оно, конечно, имеет оправдание: что, мол, этого нет, того недостаточно и т. п. Но и у граждан тоже есть свои оправдания. Только с государством судиться, себе дороже. Вот и получается, что наши законы, что дышло. А раз дышло, то и живем, как вышло. И так же, как у тебя, Брыня, фигня получается.
— А у тебя-то, что за фигня?
— Аналогично твоей. — Иван щелкнул языком. — Пока порядка не будет с налогами, я платить их не собираюсь. Вот возьми, к примеру, НДС. Почему я должен платить налог на добавочную стоимость, если я против добавления стоимости? Пусть этот налог платит тот, кто эту стоимость добавил. И вообще! Вопросов к законам выше крыши.
— А говорят, что только животные не подчиняются своим законам. — Мудро поведал Диоген.
— Похоже, что ты животных совсем не знаешь. — Возразил Никанор. — А вот согласно Библии, первый человек, начал свою жизнь с нарушения закона. Это согласно текстового документа. А если верить тому, что говорят, то человек вообще бы не выжил, если бы жил строго по законам. Но это все так, между прочим. — Он посмотрел на Ивана. — Что за фигня-то?
— Ну, как у Брыни. — Иван ткнул в него пальцем. — Забил на все, а как только возникает угроза земле русской, так тащу я золотишко с камушками, то на ополчение, то на танки с самолетами. Только не припомню, что-то, чтобы у меня были божественные побратимы.
— Ты знаешь…? — Задумчиво произнес Брыня. — Видел я штрафников на войне. У них, похоже, такая же фигня, как и у нас с тобой, но побратимы тоже не Боги.
Иван с Брыней посмотрели друг на друга и, крикнув: «Земляки», крепко обнялись.
— Вот смотри, Диоген. — Никанор наклонился к философу в трусах. — Сколько лет живут рядом и только что встретились.
— Да-а-а. — Протянул Диоген. — Повезло ребятам.
Лейтенант Семкин стоял на обочине шоссе и тупо смотрел на проезжающие машины. Настроение было поганым. Хотя, какое, к черту, поганое. По сегодняшней жизни, поганое настроение, является нормой. Скорее всего, его настроение было ближе к дерьмовому, чем к поганому. У него перед носом, в сторону Москвы, летели дензнаки разного достоинства, а он, вместо того, чтобы собирать их в потайной карман, вынужден тупо подсчитывать свои убытки.
