Леонид Каганов - День академика Похеля (сборник)

— Вы это сами видели? — перебил спортсмен Президец и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Мне непонятно только одно: при чем тут космонавтика?

Хлебосольников повернулся к нему и поднял вверх указательный палец.

— Вот совершенно верно сейчас вопрос ставит Марк Петрович! Действительно, при чем тут космонавтика? Поправьте меня, если я туго понимаю: вы можете сколько угодно меди… медити… тировать, если я правильно произношу это срамное слово, вы можете спать на циновке или управлять по радио манипуляторами, но как вам не стыдно называть это космонавтикой? Вы сидите на Земле и смотрите в небо — как астроном! Правильно? Но астрономы не называют себя космонавтами!

Зал разразился аплодисментами, но тут поднял дрожащую руку космонавт-межпланетник Селиченко. Все уважительно смолкли.

— Нет, я бы не стал… так ругать… этого молодого человека, — начал Селиченко медленным старческим голосом, на его лице замерла слабая мечтательная улыбка, — Это ведь очень хорошо… что его интересуют звезды… Что он их видит в снах… И медитациях… А полеты… Полеты придут. Он еще молод. У него все впереди. Будут и полеты… Славные полеты…

Селиченко прикрыл слабые веки и замолчал, погрузившись в воспоминания с мечтательной улыбкой на лице.

— Совершенно правильно сказал Аркадий Исаевич, — нарушил тишину Хлебосольников. — Но мне кажется, молодой человек не намерен и в будущем заниматься космонавтикой! Я правильно понял?

— Моя космонавтика… — начал Женя.

Но тут решительно поднялась дама в мехах, держа в руке маленький электронный блокнотик.

— Нет уж, вы все сказали, теперь мы скажем! — объявила она, блеснув очками. — У меня только один короткий вопрос. — Она опустила взгляд в блокнот. — Во-первых, что дает ваша космонавтика людям? Во-вторых, в чем смысл вашей космонавтики? В-третьих, кому нужна ваша космонавтика? И, наконец, какова реальная польза от вашей космонавтики?

— Моя космонавтика… — начал Женя.

— Вы можете доставить груз медикаментов на Марс? — перебил Президец. — Вы можете привезти образцы грунта с Юпитера? Вы способны возить титановую руду из шахт?

— Вы считаете, что космонавтика должна лишь возить? — возразил Женя.

— Космонавтика должна помогать людям осваивать космос! Космонавтика должна нести людей вверх! Космонавтика должна звать людей к звездам! Космонавтика должна строить города на дальних планетах! Космонавтика должна…

— Я глубоко убежден, — перебил Женя, чувствуя, что невольно заражается официальным тоном, — космонавтика никому и ничего не должна!

Воцарилась зловещая пауза, а Хлебосольников даже прищурился и прикрылся красной папкой, как силовым метеоритным барьером.

— Космонавтика может быть самой разной! — продолжил Женя. — Она может и возить руду, и показывать людям красоту звезд! Вы видели ледяные планеты созвездия Малой Медузы? Туда человеку никогда не добраться на ракете! Вы видели шахматную корону астероидов Веги? Вы щупали кремниевый мох на Третьей Водолея, эту уникальную форму жизни? Когда на закате сиреневый мох выходит из нор, расстилается комками по равнине и бросается жадно глодать расплавленные еще камни! Это хищник! Это… Поверьте, космонавтика — это не только полеты, центрифуги, топливо и скафандры! Космонавтика — это не только слабое человеческое тело, запертое в летящую титановую бочку на ядерным приводе! Космонавтика — это…

— Достаточно! — рявкнул Хлебосольников. — Клянусь Гагариным, эти стены не слышали более наглых оскорблений! Галина Ильинична, давайте!

Ильинична поднялась над столом с красной папкой и распахнула ее.

— На основании решения Секретариата Союза Космонавтов России от сегодняшнего числа, — произнесла она, — мы учреждаем Черный Список Космонавтики, который отныне будет висеть в холле Дворца Космонавтов. Первым в этот список мы вносим Евгения Зайцева. Соответственно, впредь Евгению Зайцеву запрещен вход во Дворец Космонавтов! Заседание окончено. Кто хочет, может высказаться.

— Вон отсюда, Зайцев! — тут же закричал усатый мужичок из зала.

— Долой! — подхватил зал на разные голоса. — Хватит! Таким не место в космонавтике!

— Хамло сраное!!! — кричала полная женщина, изо всех сил наклоняясь вперед из третьего ряда. — И-и-ишь какой нашелся… Хамло!

Женя встал и пошел к выходу. Вахтерши на первом этаже уже не было, а на улице светило солнце. В строительной пыли купались воробьи. Затрясся мобиль, и на экранчике появился озабоченный Чапанишвили.

— Женя, у нас не сходятся спектры по пустой планете, — сказал он. — Надо завтра лететь снова. У тебя что-то случилось? — насторожился он вдруг. — Что-то вид уставший.

— Устал очень, — улыбнулся Женя. — А сейчас пресс-концеренция с японцами.

— Ну ты там это, береги себя! — сказал Чапанишвили, — Без тебя никак! Значит, я звоню Филу и Самойлову, и завтра с утра вылетаем?

23 февраля 2003, Москва

Семейная проблема

Последнее, что я запомнил, — это рев моторов вертолета, ослепительная вспышка и ощущение сырости и холода.

Отец разворачивал комок фольги медленно и хмуро, словно специально затягивал паузу. Наконец в воздухе разлился характерный запах сушеного мяса, и на покрытие палубы вывалилась конечность. А за ней еще парочка. Сомнений больше не оставалось — это были руки. Небольшие, белесые, высушенные, с обгрызенными сизыми ноготками. В том месте, где руки обрывались, торчали короткие сухие жилки.

— Господи, что это?! — вырвалось у мамы на высокой телепатической волне.

— А ты считать не умеешь? — мрачно ответил отец, шевельнув своими листьями. — Раз-два-три-четыре-пять. Пятипалечник. Сушеный, измельченный.

— Что это? — испуганно повторила мама. — Это…

— Да! — жестко сказал отец.

Мама долго молчала, низко склонив макушку. Отец с болью заметил, что на ней прибавилось сухих тычинок. Небольшая прозрачная смолинка стекла по маминому стволу и впиталась в грунт горшка.

— Господи! — наконец воскликнула она. — За что нам такое? За что?

— А ты думала, это бывает только где-то в других семьях?

— Вот так растишь всю жизнь, растишь, растишь, удобряешь…

— Хватит стонать! — перебил отец. — Это все ты виновата! И бабка!

— Не смей так о моей маме!

— Да! Бабка его избаловала! А ты ей помогла!

— Я? А ты? Ты занимался ребенком? Ты неделями пропадаешь в своей рубке!

— Я работаю, — отрезал отец. — По-твоему, у штурмана корабля нет обязанностей?

— А я? Я бездельничаю? — взвилась мама. — Ты хоть раз убирался в нашем парнике? Ты только бросаешь свои листья где попало! Прикатываешься из рубки и с порога требуешь удобрений! Убери, ороси, подкорми — это все я делаю в нашей семье!

— Но…

— А я, между прочим, старший лаборант! На мне все анализы и синтез! Я прикатываюсь со смены, у меня отваливаются корни! Но ты — отец! Ты — мужчина! Ты мог бы на него повлиять! Хотя какой ты мужчина…

— Что-о-о?!! — взревел отец на самых низких телепатических волнах.

— То! — крикнула мама. — То самое! Я уже не помню, когда мы последний раз занимались опылением!

— Хватит орать!!! — рявкнул отец что было сил. — Соседи кругом спят!!!

Мама горестно всхлипнула и умолкла. Капельки смолы вовсю катились по ее стволу.

— Зови сына! — сурово приказал отец.

Мама замерла в нерешительности.

— Зови! — повторил отец.

— Что ты собираешься с ним делать? — заволновалась мама.

Отец не ответил. Он подкатился к чулану и вернулся, щелкая ржавым секатором.

— Что ты собираешься делать?! — воскликнула мама. — Отвечай!!!

— Выполю как следует, — буркнул отец.

Мамин горшок взревел, буксанул всеми колесиками и так стремительно рванулся вперед, что на пол упала горсть песка и керамзита.

— Не позволю!!! — взвизгнула мама на самой верхней телепатической волне.

— Отойди! — угрожающе произнес отец.

— Не смей полоть сына!!!

— Я ему сейчас листьев-то пообдеру…

— Изверг!!! Не позволю!!! — Мама расставила хрупкие ветви, загораживая пространство. — Ты его искалечишь!!!

— Он должен запомнить на всю жизнь!!!

— Нет!!!

— Уйди прочь! Я буду говорить со своим сыном как считаю нужным!!!

— Вы чего шумите? — раздался вдруг заспанный голосок.

Мать и отец как по команде развернулись. На пороге теплицы стоял сын. Макушкой он уже был вровень с отцом, хотя ствол его был зеленым и гибким. Только сейчас отец заметил, что в центре надписей и рисунков, покрывающих горшок сына, виднелось изображение растопыренного пятипалечника, обведенного в кружок… "Молодежная мода, молодежная мода, пусть рисует что хочет…" — вспомнил он слова жены.

— А ну-ка подойти сюда… — зловеще приказал отец.