Terry Pratchett - Посох и шляпа
Послышался глухой, гулкий, деревянный стук.
Канина стояла и смотрела перед собой застывшим взглядом. В кои-то веки героическая кровь, которая пульсировала в ее венах, не оставляя ей ни малейшего шанса прожить жизнь счастливой домохозяйки, ничем не могла ей помочь.
– Я только что убила деревянный ящик, – проговорила девушка.
Ринсвинд заглянул за угол.
Сундук, из крышки которого торчал все еще дрожащий нож, стоял посреди мокрой улицы и смотрел на Канину. Потом, перебирая крошечными ножками в сложном рисунке танго, он слегка изменил положение и уставился на Ринсвинда. У Сундука не было абсолютно никаких видимых черт, если не считать замка и пары петель, но он мог уставиться на вас пристальнее, чем целый выводок сидящих на скале игуан. Он мог переглядеть статую со стеклянными глазами. В том, что касается патетического взгляда брошенного и оскорбленного существа, Сундук мог переплюнуть любого получившего пинка спаниеля и отправить его скулить в конуру. В Сундуке торчало несколько сломанных стрел и сабель.
– Что это? – шепнула Канина.
– Просто Сундук, – устало отозвался Ринсвинд.
– Он принадлежит тебе?
– Не совсем. Вроде как.
– Он опасен?
Сундук, шаркая ногами, повернулся и снова уставился на нее.
– Насчет этого существуют две теории, – ответил Ринсвинд. – Одни говорят, что он опасен, тогда как другие утверждают, что он очень опасен. А ты как думаешь?
Сундук чуть приоткрыл крышку. Он был сделан из древесины груши разумной, растения настолько магического, что оно вымерло почти на всем Диске, сохранившись лишь в одном или двух местах. Оно смахивало на смесь олеандра и иван-чая, только росло не в воронках от бомб, а в районах, испытавших на себе воздействие мощных зарядов магии. Из груши разумной традиционно делают посохи для волшебников; из нее же был сделан Сундук.
Среди магических качеств Сундука было одно довольно простое и прямолинейное: он повсюду следовал за человеком, которого признавал своим хозяином. Не повсюду в каком-либо конкретном наборе измерений, стране, вселенной или жизни. А вообще повсюду. От Сундука было избавиться труднее, чем от насморка, только Сундук был куда неприятнее.
Еще Сундук был готов на все, чтобы защитить своего хозяина. Его отношение к остальному мирозданию трудно описать, но вы можете начать с определения «кровожадно-злобный» и плясать дальше от него.
Канина уставилась на крышку, которая была очень похожа на рот.
– Я проголосую за «смертельно опасный», – решила она.
– Он любит чипсы, – поделился Ринсвинд. – Хотя это сильно сказано. Он ест чипсы.
– А как насчет людей?
– О, людей тоже. На моей памяти он сожрал в общей сложности человек пятнадцать.
– Они были хорошими или плохими?
– Думаю, просто мертвыми. Еще он стирает одежду – ты кладешь в него белье и вытаскиваешь чистым и выглаженным.
– И залитым кровью?
– Видишь ли, это и есть самое забавное, – заметил Ринсвинд.
– Забавное? – переспросила Канина, не сводя глаз с Сундука.
– Да, потому что, понимаешь, внутри у него не всегда одно и то же, он вроде как многомерный, и…
– А как он относится к женщинам?
– О, он не привередлив. В прошлом году он съел книгу заклинаний. Три дня его пучило, а потом он выплюнул ее.
– Ужасно, – пятясь, сказала Канина.
– Ага, – подтвердил Ринсвинд. – Ужаснее не бывает.
– Я имею в виду то, как он пялится!
– У него это очень здорово получается, правда?
«Мы должны ехать в Клатч, – послышался голос из коробки. – Один из этих кораблей нам подойдет. Реквизируй его».
Ринсвинд посмотрел на неясные, окутанные туманом силуэты, вырисовывающиеся под лесом мачт. То тут, то там мигал якорный огонь, который выглядел во мраке небольшим, размытым огненным шаром.
– Ее приказам трудно не повиноваться, – заметила Канина.
– Я пытаюсь, – отозвался Ринсвинд.
У него на лбу выступил пот.
«Теперь иди и поднимись на борт», – скомандовала шляпа.
Ноги Ринсвинда сами собой зашаркали по мостовой.
– Почему ты так со мной поступаешь? – простонал он.
«Потому что у меня нет другого выбора. Поверь, если бы я могла найти мага восьмого уровня, я бы это сделала. Я не должна позволить, чтобы меня надели!»
– А почему бы и нет? Ты же шляпа аркканцлера.
«И моими устами говорят все когда-либо жившие аркканцлеры. Я – Университет. Я – Закон. Я – символ магии, находящейся под контролем людей, и не позволю надеть меня чудеснику! Чудесников не должно быть! Этот мир слишком стар для чудовства».
Канина кашлянула.
– Ты что-нибудь понял? – тихонько спросила она.
– Кое-что, но не поверил, – ответил Ринсвинд.
Его ноги по-прежнему оставались прикованными к мостовой.
«Они назвали меня номинальной шляпой! – голос был насквозь пронизан сарказмом. – Жирные волшебники, которые предают все, что когда-либо представлял собой Университет! Они назвали меня номинальной шляпой! Ринсвинд, я приказываю. И тебе, барышня. Служите мне как следует, и я исполню ваши самые заветные желания».
– Как ты можешь исполнить мое самое заветное желание, если грядет конец света?
Шляпа, похоже, задумалась над этим.
«Ну, может, у тебя есть самое заветное желание, осуществление которого займет всего пару минут?»
– Послушай, а как ты можешь заниматься магией? Ты же просто… – голос Ринсвинда постепенно затих.
«Я и есть магия. Настоящая магия. Кроме того, если тебя в течение двух тысяч лет носят величайшие волшебники Диска, ты волей-неволей чему-то да научишься. Итак. Мы должны бежать. Но, разумеется, с достоинством».
Ринсвинд бросил жалостный взгляд на Канину, которая снова пожала плечами.
– Меня можешь не спрашивать, – сказала она. – Это похоже на приключение. Боюсь, мне на роду написано искать приключений. Вот тебе и генетика[9].
– Но я плохо переношу приключения! Уж поверь, я их пережил дюжины! – взвыл Ринсвинд.
«Значит, у тебя имеется опыт», – заключила шляпа.
– Нет, правда, я жуткий трус, я всегда убегаю со всех ног, – грудь Ринсвинда вздымалась. – Опасность смотрела мне в затылок, о, сотни раз!
«Я не хочу, чтобы ты шел навстречу опасности».
– Прекрасно!
«Я хочу, чтобы ты ее избегал».
Ринсвинд обмяк.
– Но почему именно я? – простонал он.
«Ради блага Университета. Ради чести всех волшебников. Ради спасения мира. Ради исполнения твоих заветных желаний. А если ты не согласишься, я заморожу тебя заживо».
Ринсвинд почти с облегчением вздохнул. Он плохо воспринимал посулы, уговоры или обращения к лучшей стороне его натуры. Но вот угрозы, ну, угрозы ему знакомы. С угрозами он знал, как себя вести.
Рассвет растекся по Диску, словно плохо сваренное яйцо. Туман сомкнулся над Анк-Морпорком, наползая на него серебряными и золотыми волнами, – влажный, теплый, беззвучный. Вдали, на равнинах, резвился весенний гром. Погода казалась более теплой, чем следовало бы.
Обычно волшебники, спали допоздна, однако этим утром многие из них поднялись спозаранку и теперь бесцельно бродили по коридорам. Они ощущали в воздухе перемены.
Университет заполнялся магией.
Разумеется, он и так был заполнен магией, но то была старая, уютная магия, в которой таилось столько же возбуждения и опасности, сколько в домашнем шлепанце. Но сквозь древнюю основу просачивалась новая магия, зазубренная и вибрирующая, яркая и холодная, словно пламя кометы. Она пропитывала камни и искрами слетала с острых углов, подобно статистическому электричеству на нейлоновом ковре Мироздания. Она гудела и потрескивала. Завивала бороды волшебникам, стекала в клубах октаринового дыма с пальцев, которые в течение трех десятилетий не создавали ничего более мистического, чем небольшая световая иллюзия. Как бы поделикатнее описать эту картину… В общем, большинство волшебников испытывали то же, что испытывает старик, который внезапно оказался лицом к лицу с молодой и прекрасной женщиной и к своему ужасу, восхищению и изумлению обнаружил, что его плоть вдруг стала такой же пылкой, как и разум.
В залах и коридорах Университета шепотом произносилось слово: «Чудовство!».
Некоторые волшебники тайком пробовали чары, которые не получались у них годами, и с удивлением убеждались, что на этот раз все исполняется без сучка без задоринки. Сначала робко, затем уверенно, а потом с криками и воплями они принялись швырять друг в друга огненные шары, доставали из шляп живых голубей и вызывали дождь из разноцветных блесток. Чудовство! Один или два волшебника, достойные мужи, которые прежде не были замечены ни в чем более дурном, чем поедание живых устриц, сделались невидимками и начали гоняться по коридорам за служанками.
Чудовство! Кое-кто из тех, что были посмелее, испробовал на себе старинные заклинания для полета и теперь неуклюже порхал среди балок. Чудовство!
