Ирина Боброва - Гульчатай, закрой личико!
– Стой! – крикнул Самсон, но кровожадный упырь, не обращая внимания на его крик, наклонился и укусил Аполлошу.
Вампиры успели бы взлететь, если бы смогли оторвать вожака от шеи Аполлоши. Но тот так увлекся, что перестал пить кровь, только получив камнем по спине. Это Самсон, соскочив с лягушки, метко запустил булыжник в кровососа.
Самсон и Кваква налетели на похитителей, словно ураган. Самсон ударил одного из вампиров, лягушка мощными шлепками перепончатых лап отшвырнула двух других. Злодеи упали, но быстро вскочили и кинулись в драку. Вообще-то они были трусоваты и нападали, лишь имея большой численный перевес, например сто к одному. Но страх перед неведомым хозяином пересилил обычную трусость, и они дрались яростно, что было немудрено – им не хотелось остаться без головы. У спасителей не было ни серебряных пуль, ни осиновых палок, а удары бессмертные твари переносили хорошо и к тому же сами обладали немереной силой. И неизвестно, чем бы закончился бой, если бы Кваква не крикнула:
– Очки, Самсон! Сдерни с них очки! Они боятся солнечного света!
Она сгребла в охапку сразу всех вампиров и с трудом удерживала, пока Самсон срывал с их носов очки с темными стеклами. Солнечные лучи доделали остальное. Вампиры дико закричали и осыпались вниз тем, чем должны были стать уже давно, – горсткой праха.
– Получилось, – радостно вздохнул Самсон и кинулся к лягушке. – Получилось, Кваква! Какая же ты у меня умница, Кваква! Как же я люблю тебя!
Рыжий чмокнул лягушку куда-то в бородавку. Он испытывал такую радость, такое единение с супругой, что душа его переполнилась счастьем победы, чувством облегчения, сознанием общего дела. И все эти чувства он вложил в один-единственный поцелуй, впервые не думая о результате. Он даже и не вспомнил о том, что целует противную жабу, не задумывался, превратится ли она в женщину. Сейчас ему было все равно. Он целовал любимую, что была с ним и в горе, и в радости, и в ссорах, и в бою. Любимую, которая всегда рядом и в любой момент подставит зеленую спину, чтобы доставить его в нужное место.
И тут случилось чудо – лягушачья шкурка спала и перед ошарашенным вором предстала статная девушка невиданной красоты. Она смотрела на Самсона бархатными глазами цвета лесной травы, длинные ресницы изумрудного оттенка подрагивали, а прямые брови стрелами поднимались вверх, к вискам. Изящные губы округлились, тонкий, немного вздернутый носик вытянулся. Треугольное, сердечком, личико выражало одновременно и удивление, и растерянность. Грива волос тяжелыми волнами спадала на округлые плечи, впрочем не прикрывая точеную грудь.
Самсон облизнул пересохшие губы и, не веря своим глазам, охрипшим голосом спросил:
– Кваква, ты ли это?
– Я, – ответила девушка знакомым голосом Кваквы – несколько высокомерным и недовольным. – Только не Кваква я, я – Акава. И если еще раз ошибешься, то не сносить тебе головы.
– Вон как заговорила, будто и правда королева какая, – присвистнул Самсон, но решил не обращать внимания на такой маленький недостаток. Тем более что супруга никогда не отличалась покладистым характером.
Он даже решил, что не будет замечать длинных ушей с кисточками на концах и зеленых волос. И острые когти, которые жена, словно кошка, выпускала, когда сердилась, он тоже решил не замечать. И высокий рост супруги Самсон тоже проигнорировал, решив, что после пяти лет брака со страшной жабой ему не стоит быть привередой.
Кваква… то есть теперь Акава, потянулась, провела руками по крепкому, стройному телу. Она будто вспоминала его, трогая узкими ладошками. Самсон сглотнул, чувствуя внезапную сухость во рту. А супруга покружилась на носочках, счастливо смеясь. Она вытянула руки и, приподняв над головой тяжелую копну волос, резко отпустила. Волосы зеленым водопадом окутали ее.
Рыжий вор стоял, разинув рот и хватая воздух, который никак не проталкивался внутрь. Лицо его стало свекольно-красным, спина взмокла, а коленки ослабли. Такой перемены внешности он не ожидал, зрелище это выбило бы из колеи и более холодного и спокойного человека, а Самсон спокойствием и выдержкой никогда не отличался.
Он забыл обо всем, даже об Аполлоше, что тихонечко лежал возле каменного бортика, окружавшего Мутный колодец.
Глава 7
СХВАТКА В ПОДЗЕМНОМ ОБЩЕЖИТИИ
Трое друзей быстро летели над лесом. Ковер-самолет несся стрелой, но охваченным беспокойством пассажирам казалось, что они еле тащатся. Приземлившись в лесу, друзья сразу же увидели древесных гномов. Малыши подпрыгивали от нетерпения, рассказывая, как найти вход в подземелье. Из их слов выходило, что место это опасное и гномы туда не суются. Там даже землеройные гномы, на что уж подземные жители, не водятся. В их рассказ постоянно вклинивались эльфы, что только добавляло путаницы. Эльфы рассказывали о каком-то чудовище, которое поедало людей. За это оно было то ли убито, то ли уснуло вечным сном, что, впрочем, одно и то же. Король Полухайкин решил, что разбираться будут на месте, и просто приказал эльфам проводить их к норе.
Дыра в склоне поросшего лесом холма была достаточно большой, чтобы Гуча, Бенедикт и Полухайкин вошли, не наклоняясь. Они долго шли по сырому подземному ходу, пока тоннель не разделился на три одинаковых коридора. У развилки стоял камень, и Гуча, который видел в темноте как днем, прочел следующую надпись:
– Направо пойдешь – богатым умрешь; налево пойдешь – женатым умрешь; прямо пойдешь – никогда не умрешь. Ну и что будем делать? – Он повернулся и вопросительно взглянул на друзей. Ему очень не нравилось, что придется разделиться, но другого выхода он не видел. Полухайкин и Бенедикт тоже понимали это. Обезьяна могла пойти любым из трех путей, и терять время на две как минимум бесплодные попытки, когда малышка Мексика находится в опасности, они не имели права.
– Не по понятиям получается, я это… типа разорваться не могу, – пробасил Альберт Иванович, почесывая затылок – он всегда это делал в ситуациях, требующих большого умственного напряжения.
– А зачем разрываться, Альберт? – воскликнул Бенедикт. – Ходов – три, и нас тоже трое. Разделимся и пойдем в разные стороны!
– А потом будем собирать тебя по запчастям, – проворчал Гуча, не зная, что предсказал развитие событий почти точно.
– А затем, красавчик, что ты лох, и отпускать тебя одного не стоит, – поддержал друга Полухайкин, считавший ангела законченным идиотом, не способным позаботиться о себе.
А еще Альберт считал его кем-то вроде поэта или профессора и потому относился к беспомощности ангела снисходительно. Часто, когда Чингачгук начинал «лечить», как он выражался, Бенедикта за то, что тот совершенно не знает жизни, Альберт вступался за него: «Да ладно, он же это… типа богема». И говорил это король Рубельштадта с долей уважения.
– Вот еще, я налево пойду! – возразил ангел, выбрав тот путь, где обещали скорую женитьбу.
– Кому что, а вшивому баня, – мрачно заметил Гуча, которому все меньше и меньше нравилась эта история.
– Точно, амиго, типа сауны с телками, – дополнил Полухайкин.
– Да перестаньте вы насмехаться, – обиделся Бенедикт. – Я, между прочим, приспособлен к этому миру, полностью адаптирован, и мне ничего не грозит. А если меня и разберут на кусочки, – напомнил он Гуче, – как ты предсказываешь, то просто слетаю в Небесную Канцелярию и получу новое тело!
– Вот тут ты прав, ангелок, – кивнул черт, он совсем упустил из виду это обстоятельство.
– Поскольку вы оба женаты, я выбираю левый коридор, – заявил Бенедикт, приводя железный аргумент в свою пользу.
– Ты, блондин, если постоянно налево ходить будешь, то никогда не женишься, в натуре! – предупредил его Альберт.
– Это почему? – удивился Бенедикт.
– По кочану! Тебе женатые друзья голову оторвут, чтобы культурный отдых от семьи не обламывал, – поддержал шутку Альберта Гуча. – Ладно, шучу, ангелок! Левый коридор твой, а я пойду туда, где от богатства ласты завернуть можно. Так что, Альберт, тебе остается навстречу вечной жизни отправиться.
– Не, а че вы меня от опасности словно молодого оберегаете? – возмутился Полухайкин. – Я вам обоим фору в сто очков дам. Мне и не такое приходилось переживать, а вы меня словно телку малолетнюю бережете!
– Да пойми ты, дурья твоя башка! – воскликнул черт. – Нам действительно тут ничего не грозит. Ну подпортят тело, ну новое в Канцелярии возьмем – и все! А вот тебе, Альберт, вечная жизнь совсем не помешает, так что удачи.
– Ладно, пацаны. – Альберт обнял друзей и шагнул в центральный коридор.
Тропа пошла под уклон, и Альберт Иванович не стал рисковать. Он замедлил шаг, нащупывая ногами место, прежде чем ступить на него. Если он свернет себе шею, то дочери ничем не поможет. Коридор стал выше – это король чувствовал бритым затылком, и уже. А еще этот узкий подземный ход петлял, заворачивался в спираль, резко, почти на сто восемьдесят градусов менял направление.
