Алексей Смирнов - Собака Раппопорта
— А вот его отношения с больными…
— А какие отношения? Хорошие отношения! Благодарность ему была, и не одна, письменная! Не то что иные, — Марта Марковна понизила голос. — Я вам скажу, что многие у нас… недалеко ушли от этих, скотов, которые упились бы все поскорее, насмерть…
Поговорив с Мартой Марковной о жизни, следователь отпустил ее и пригласил Мишу. Тот вошел вразвалочку, имея в лице неуловимое сходство с осведомителем царской охранки. Небритость делала его физиономию похожей на пухлый блин — недопеченный и чем-то посыпанный.
— Вы находились в отделении всю ночь, — следователь взял быка за рога. — Это так?
— Наверное, да, — буркнул тот нерешительно.
— Так наверное или да?
— Всю ночь, — кивнул Миша. — Находился.
— Тогда я жду от вас подробного рассказа о ночных событиях.
— Никаких событий не было, — забубнил Миша. — Сделали вечерние инъекции, выпустили мочу, перестелили. Катетеры поменяли, трубки то есть… Температуру смерили. Перевернули, кого положено. Сели смотреть телевизор…
— Телевизор, — язвительно повторил следователь.
— Ну да.
— Хорошо. Посторонних в отделении не было?
— Я не заметил, — осторожно ответил медбрат.
— А проверяли?
— Проверяли, — энергично закивал тот. — Я же говорю — инъекции, моча…
— Это перед сном, — не отставал следователь. — А после?
Миша уставился в пол.
— Не стану же я заходить каждую минуту… В инструкции не сказано.
— А к тяжелым больным? — Из рассказа Прятова следователь, конечно, помнил, что никого особо тяжелого в отделении не было.
— Нету таких, — сказал Миша, подтверждая тем самым слова доктора.
Следователь разочарованно дописал страницу и перевернул очередной лист.
— Ну, допустим. Давайте о звонке, которым вызвали дежурного врача. Вы помните, во сколько это было?
— Около двух часов ночи. Очень хорошо помню.
— А почему вы вдруг запомнили?
— Ночью, когда звонят, всегда почему-то на часы смотришь.
— Допустим и это. Вы принимали звонок? Или кто-то другой?
— Точно так. Я принимал.
— Вы узнали голос?
— Нет, — честно признался Миша и даже слегка поежился. — Он мне знакомым показался, но каким-то необычным. Как будто душил его кто, что ли… Жутковатый голос, нечеловеческий даже.
— Мужской или женский?
— Черт его знает, — Миша развел руками.
— И вы не стали выяснять?
— Да чего выяснять, у них в приемнике каждый день люди меняются. Всех не упомнишь. И гнусавые попадаются, и хрипатые, и с кашей во рту…
— Ну, хорошо. А если это чье-то хулиганство? Вы об этом не думали?
Миша непонимающе заморгал.
— Глупая шутка, — смягчил формулировку следователь.
Тот неопределенно пожал плечами, вспомнив о малолетках с педиатрии. Они, больше некому.
— Пробежится доктор — и ладно, здоровее будет? — в голосе допрашивающего обозначилось прокурорское ехидство.
Миша сделал некий жест, допускавший произвольное толкование.
— Дальше что было? — осведомился следователь, выдержав неодобрительную паузу.
Миша вдруг зевнул: широко, сладко.
— Дальше охранник пришел.
Следователь весь подобрался, глаза его зажглись:
— Охранник? Зачем? Кто его звал? Тоже незнакомый голос?
Странности минувшей ночи постепенно начали доходить до Миши. Впервые на его лице появилось некоторое подобие тревоги.
— Вот ведь черт! Он сказал, что мы его и вызвали…
— Но это было не так, я правильно понял?
— Не так. У нас была тишь да гладь. Он походил по палатам, посмотрел…
— В девятнадцатой был? — быстро спросил следователь.
Миша кивнул.
— Был. И в девятнадцатой, и не только. Все на месте, сказал. Да я с ним сам ходил в девятнадцатую…
— И в туалет заглядывал?
— Не знаю. С него станется. Я не смотрел.
— Так, — следователь отложил ручку и побарабанил пальцами. — Где он сейчас?
— Дрыхнет, небось, внизу, если домой не ушел.
Следователь, прихватив протокол, встал, распахнул дверь и зычно позвал кого-нибудь; на зов прибежал не кто-нибудь, а лично Васильев. Ему было поручено немедленно связаться с приемником и принять меры к задержанию охранника до особого распоряжения. А лучше — сразу тащить его сюда, на этаж.
Поджав губы, следователь вернулся за стол.
— Что потом? — спросил он уже равнодушно.
— Потом вернулся доктор, — ответил Миша. — И лег спать. И мы легли, — он немного смешался, употребив множественное число.
— "Мы" — это вы с дежурной сестрой? — немедленно и безошибочно вцепился в местоимение следователь.
— Да, — бесшабашно сказал Миша, глядя ему в глаза. — У нас одно помещение, для всех. Притесняют средний персонал.
— Понятно. То-то вы расстроены. О дальнейшем, я полагаю, спрашивать бессмысленно. И все же, для протокола — может быть, вы что-то слышали? Может, видели?
Миша с фальшивым сочувствием покачал головой.
— Как можно? Зачем мне скрывать? Мне пока на нары не хочется…
— Сразу и нары, — осклабился следователь.
19
Казака задержали на выходе из корпуса, когда он был уже вполне целеустремлен и собирался навестить ближайший ларек.
Задерживали всем приемным отделением, куда поступила команда от самого Николаева. Казак топтался, обшаривая бездонные карманы в поисках денег. Сосредоточенное выражение на его лице мгновенно сменилось яростью.
— Тихо, тихо, — сказали ему, окружая и приближаясь с опаской, как к бешеному животному.
Его взяли в кольцо и начали теснить к парадному входу. Охранник сверкнул глазами и потянулся за кнутом. Тут же грянул нестройный хор:
— Главный распорядился! Главный!
Опешившего казака, который никак не мог взять в толк, какие-такие позабытые во хмелю преступления вменяют ему в вину, втолкнули на лестницу. А дальше он стал подниматься сам, поминутно оглядываясь.
В кабинет Васильева он вошел не без опаски, но довольно нагло.
Следователь приступил к допросу и сразу встретил ожесточенное сопротивление.
— Не знаю я ничего! — От возмущения у казака распушились усы. — Разбудили, дернули… Среди ночи, между нами говоря!
— И вы так сразу и пошли, едва свистнули?
— А куда деваться? У них тут черт-те что…
— Это вы о чем? — подался вперед следователь. Казак смекнул, что сболтнул лишнее, и стал внимательно разглядывать стены и потолок.
Следователь многозначительно сопел.
— Вы всегда так ходите? — спросил он вдруг.
— Как это — так?
— Ну, в вашем наряде… Сапоги, плетка…
Казак раздулся:
— У меня дед расказаченный… Мы — потомственные казаки, с Дона…
— Ладно. Это к делу не относится. Так что вы там говорили об отделении?
— Бухают круглые сутки, — казак отвел выпуклые глаза.
— А вы откуда же знаете?
Тот, пойманный за язык, молчал.
— Откуда вам известно, что в отделении распивают спиртные напитки? — строго повторил вопрос следователь.
Казак сорвал фуражку, шмякнул об пол и выложил все, что смутно помнил о событиях позапрошлой ночи.
Следователь сразу отметил про себя, что в просмотренных им историях болезни ничего не сообщалось о ночном инциденте.
— А не случилось ли у вас позавчера какой-нибудь ссоры? — спросил он задумчиво. — Во время пиршества или после?
Охранник побледнел.
— Боже упаси! С кем? С больными людьми?.. Да я же с сознанием…
— Не знаю, не знаю… Затаили обиду. Вызвали доктора в приемник, а потом — самого себя. Иначе как вам здесь появиться, с плеткой-то? Пошли с обидчиком в туалет, слово за слово… А после запамятовали, это бывает в нашей практике.
Казак ломал руки. Он понимал, что следователю не объяснить — в отделение можно было явиться не то что с плеткой и в сапогах, но даже в буддийском одеянии. Даже въехать на коне, размахивая саблей.
Следователь вдруг раздул ноздри и потянул воздух.
— От вас так разит, что закусывать хочется!
— Горло болело, — возбужденно оправдывался казак, немало уже научившийся от охраняемых в смысле причудливых версий, поясняющих запахи.
— Вы уже под статьей ходите, — пригрозил ему тот. — У вас реальный шанс покинуть больницу вместе со мной… Что вы делали в отделении?
Казак торопливо пустился рассказывать, явно довольный тем, что уж сегодняшний визит не выветрился у него из памяти.
— Вы заходили в палаты?
— Так точно.
— И в девятнадцатую?
— В нее первую.
— Что вы там увидели? Постарайтесь ничего не забыть! Это в ваших интересах!
— Мы же с Мишаней были! — радостно взвился казак, обнадеженный. — Его спросите!
