Гарднер Дозуа - Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк
Оказавшись в своей клинике, доктор Ли зарыдала — впервые я увидел ее в таком состоянии. Тело Мишеля лежало на столе и выглядело ужасно. Как всегда, когда имеешь дело с подобным видом боеприпасов, входное отверстие диаметром с мизинец, а выходное — с мою голову. Заряд, конечно же, дезинтегрировался, как и положено, не оставив улик.
— Даже Мак потрясена, — произнесла Анна, рыдая на моем плече. — Я видела ее лицо, когда вносили тело. Она словно оцепенела. Все продолжала повторять: «О нет! Только не он! О нет!».. Понимаешь, Мишель ведь являлся ее правой рукой, почти сыном. Теперь Джулия и в самом деле осталась одна.
Что поделаешь, убийца должен был рано или поздно добраться и до лучших из нас.
Анна умылась в лабораторной раковине и печально произнесла:
— Пора приступать к вскрытию.
— Не сейчас, не надо. Лучше завтра. Мишель уже никуда не убежит. Давай помогу положить его в лед.
Мне было жутко прикасаться к трупу, но как только я это сделал — все пришло в норму. Мишеля больше нет; его светлый ум, живое остроумие, смешной галльский акцент, нарисованное им для себя будущее — всего этого теперь не существует. А тело — только улика.
Мы завернули его и уложили в морозильник рядом с Торнсом. У нас набирается настоящая коллекция мертвых юнцов.
Анна нуждалась в компании, поэтому мы отправились в мой номер и, после того как я проверил оружие, на случай если появятся медвежьи боровы, вышли на террасу.
В отдалении продолжал идти дождь, но в тучах образовался разрыв, сквозь который был виден закат бледного лимонно-розового цвета. Впервые я вижу, чтобы на Белой светило солнце. Начинаю понимать, как станет выглядеть этот мир в волшебные десятилетия между весной и летом, а потом между осенью и зимой — когда не царствуют ни жестокий холод, ни непереносимая жара, ни сырая грязь. Здесь будет прекрасно.
Некоторое время мы постояли, держась за руки, словно влюбленная парочка. Анне надо было отвлечься, и я принялся рассказывать о влажных диких лесах, окружающих Альфу, о странных созданиях и беспокойных деревьях. Ее настроение немножко приподнялось.
— Я мечтаю заниматься настоящей наукой, — сказала она. — Не хочу, чтобы меня затянула рутина. Я тут провела небольшое исследование этих личинок.
Она показала на червячков, ползающих по террасе.
— Эти вездесущие существа необыкновенно причудливы. У человека порядка сорока тысяч генов, а у них в пять раз больше.
— Что, у этих маленьких червячков? Но почему?
— Не знаю. Они ровно настолько примитивны, насколько кажется, — нечто вроде подвижного желудка. И только представь себе шансы всевозможных генетических отклонений, приводящих к гибели организма, — слишком много информационных блоков. Все так похоже на произошедшие убийства, — добавила она. — У нас тоже слишком много информации, но толку от нее никакого.
Анна снова возвращалась к той же теме, и, вздохнув, я оказался вынужден признать, что уйти от нее не получится. Доктор Ли пребывает в трауре по поводу гибели Мишеля, который явно обладал даром пробуждать к себе заботу у более взрослых женщин.
— Он был таким милым юношей. Еще чуть-чуть, и смог бы отправиться домой. Как ужасно, что погибают молодые люди.
Анна снова начала плакать. Я обнял ее… Она такая маленькая, что при всей седине в ее волосах кажется, будто держишь ребенка. От меня требовалось найти слова утешения, но в этот момент — и как всегда не вовремя — меня посетило озарение.
— Анна, послушай. Объясни мне: зачем Мишелю потребовалось спешить именно по этому коридору?
Она подняла на меня заплаканные глаза, но сознание ее, как всегда, оставалось ясным.
— Ох! Конечно, тот проход ведет к моей лаборатории. Ты хочешь сказать, что, не сумев найти тебя, он пошел ко мне.
Несколько секунд мы смотрели друг на друга.
— Пойдем, — сказал я.
— Куда?
— Просто мне удалось поймать лучик света. На сей раз внутреннего. Кажется, я догадываюсь, что именно искал убийца в поясной сумке Мишеля. Пойдем поговорим с его соседями по комнате.
Меня охватили размышления о мести.
Анна необычная женщина. Она не стала задавать вопросов, а просто повела меня лабиринтом этих жутких построек. Несколько раз я спотыкался, потому что мои мысли витали в другом месте, пытаясь собрать воедино уйму разных вещей, и наконец во всем произошедшем стал проявляться некий смутный смысл. Комната Мишеля располагается в периферийном здании. Она огромная, чистая, хорошо освещенная; четыре койки отделены друг от друга семипластовыми перегородками; на подушке погибшего лежал букет искусственных цветов.
Его соседи по комнате пили что-то с кислым запахом самопальной браги и переговаривались тихими голосами. Я спросил у них, где вещи Мишеля.
— Все забрала капитан Мак, — ответила молодая евроазиатка Джоспин, которая, судя по всему, заправляла в этой группе. — Она вместе с этими типами Визби и Кем-то-там-еще практически все здесь перевернула вверх дном.
— Она сказала, — добавил парень, — что ищет улики.
Они принялись спорить. Кто-то утверждал, что Мак только выполняла свою работу, кто-то — что она просто невоспитанна и бесчувственна. Я прервал их спор:
— Послушайте. Все вы знаете, кто я такой и ради чего прибыл на Белую. И мне кое-что нужно… кое-что, чем может обладать один из вас. По крайней мере, очень на это надеюсь.
Я объяснил им, из-за чего, на мой взгляд, мог быть убит Мишель и что мне очень надо знать, существует ли этот предмет до сих пор. Джоспин пристально посмотрела на меня, а затем залезла в свою поясную сумку и извлекла баночку с таблетками.
— От ПМС, — пояснила она с робкой улыбкой, а затем вытряхнула из баночки — нет, не таблетку — куб памяти и протянула мне. — Он просил спрятать это, — произнесла она, — и сказал никому не отдавать. Но не объяснил почему.
— Мне тоже пока неизвестно почему, — ответил я. — Но надеюсь узнать. Премного благодарен и… (стараясь говорить как можно более выразительно) никому не рассказывай об этом.
В лаборатории Анны мы включили куб, и, конечно, это оказалась копия исследований подземных переходов Замка, которую Мишель записал для себя.
— Мы уже смотрели ее, — разочарованно произнесла Анна.
— Но, возможно, не полностью.
Как и в прошлый раз, мы сели рядом и приступили к просмотру. Снова маленький робот спустился в щель полуметровой ширины. Снова мимо нас проплывали изображения необычных существ в причудливых одеяниях. Мы входили в знакомые комнаты, оставляли их, продвигались на трех ногах по коридорам, заходили в следующие помещения.
Я начал беспокоиться. Вечная проблема с интуицией — пока все не проверишь, ошибки кажутся не менее убедительными, чем истинна.
— Не вижу ничего нов… — начала говорить Анна, но в этот миг я что-то прокричал. Вполне возможно, что и «Вот дерьмо!»
«Паук» вполз в комнату, которой мы раньше не видели, медленно прошелся по стенам своим фонарем. Перед нами предстала картина жертвоприношения. Как на средневековых картинах или же на страницах комиксов, цепочки изображений рассказывали историю.
В отличие от наших ацтеков, архи пользовались металлическим оружием, излюбленной формой которого стало нечто с длинным древком, с одной стороны заканчивающимся изогнутым лезвием, а с другой — шипом. Жрец приносил в жертву своим богам одного из представителей собственного вида именно с помощью этого орудия.
Метод знаком, смертельный удар наносился шипом по макушке. Но за ударом следовало и продолжение — голову отсекали топором, после чего собравшиеся верующие поедали мозг.
Жертвы не выглядели сопротивляющимися; свет исходил от их лиц и окружал тела полноцветным радужным ореолом. Над собравшимися парило божество, излучающее сияние; в последней сцене оно приветствовало принесенных в жертву в местном аналоге Вальхаллы.
— Похоже, архи обедают выходящими на пенсию, — бессердечно произнес я.
— Нет, — сказала Анна, — аборигены едят себе подобных не от голода. Это магия. Они обретают мудрость. С их точки зрения они никого не убивают. Приносят в жертву того, кого уважают. Делают из него божество, а племя делит его знания и силу… ох!
Второй раз за несколько минут она прервалась на полуслове, но в этот раз по собственной инициативе. Что до меня, то, можно сказать, меня просто контузило. Если я что и ожидал увидеть под землей, так точно не это.
«Паук» вышел из комнаты с изображением жертвоприношения. В коридоре за ней, прислонившись к стене, лежал человеческий ребенок — крошечная, немыслимо крошечная девочка с золотыми волосами.
На какой-то миг мне показалось, что я сейчас сойду с ума. Но затем Анна произнесла: «Это кукла», — чем и разбила чары. Но вместе с тем пришло и понимание всего дела.
Мы с Анной выбежали под дождь, отправившись к энергостанции с ее уютным гулом турбин и электромагнитными полями, заглушающими подслушивающие устройства.
