Елена Лобанова - Предел
— Всё! Пелли, сидите здесь тихо. И лучше не вставать и не ходить из угла в угол. Тем более, что одного угла здесь почти нет. Если Нэрнис очнется до моего прихода, дашь ему воды. Я постараюсь не задерживаться. Но если я не вернусь к ночи, утром уходите из города через восточные ворота.
Вот так! И ускользнул. «Сидите здесь!» Кто-то и сидит, а кто-то до сих пор в тачке спит головой вниз, коленками вверх. И не просто кто-то, а Великолепный и Несравненный. И, несмотря на внешнюю хрупкость — очень тяжёлый.
Пелли было безумно жаль обращаться с Прекрасным Возлюбленным, как с последним пропойцей. Но пришлось. Вываливать драгоценное тело из тачки методом простого опрокидывания было не слишком церемонно, а таскание за подмышки никак не походило на объятия. Но награда ждала впереди.
Разобрав узлы, и тщательно пересмотрев гардероб Нэрниса, Пелли приступила к делу. Расстелила в углу плащ Даэроса, отдельной стопкой сложила чистое белье, а свою накидку решила использовать на тряпки. Беловолосый не велел бегать из угла в угол, но тихо ползать не запрещал. Рискуя упустить блюдо в воду, или бултыхнуться вместе с ним, отважная девица все-таки совершила четыре «поползновения» за водой.
Любая женщина, возводя на пьедестал несравненности и недосягаемости свой идеал, прилагает все усилия, чтобы Идеал случайно с этого пьедестала не упал. Или не убежал. Если Идеал пьян, облит вином и помоями, грязен и связан, чтобы не буянил, то его следует переодеть, причесать, положить на пьедестал, если он пока стоять не может, и связать покрепче. Чистый и несвязанный Идеал обычно сопротивляется.
Пелли и дальше бы ползала с целью отмыть этого Принца как можно лучше, но вода была слишком холодная, чтобы продолжать протирать и мыть, мыть и протирать… Её Прекрасный Нэрнис уже мычал во сне и пытался нащупать несуществующее одеяло. Следовало немедленно одеть его сверху, чтобы приступить, наконец, к нижней части тела.
Одевать принцев оказалось сложнее, чем раздевать. И плащ не стоило подкладывать так рано. Как можно натянуть на кого-нибудь рубашку, если этот кое-кто норовит завернуться в плащ как в кокон! Наконец схватка завершилась в пользу заботливой девицы, ворот был зашнурован, а рубашка утянута в талии. Хорошо, что Пелли еще в процессе раздевания обратила внимание на то, что к чему привязывается и зачем это надо. Нижние штаны… а они были совершенно чистые. И снимать их совсем не требовалось. Пришлось приступать ко второму этапу борьбы — внутреннему.
Женская внутренняя борьба, это — чаще всего, попытка обмануть себя так, чтобы обман был не слишком заметен. В таких сражениях в ход идут самые суровые методы. Например такие, как подмена понятий на словесном уровне. Пелли довольно быстро убедила себя, что переодевать — не значит «раздевать», а как раз наоборот — одевать. К тому же у неё — самые благие намерения. Если бы служанка знала, что такое «односторонний подход», то наверняка устыдилась бы своих размышлений типа «он все равно об этом не узнает». Ситуация, конечно, была щекотливая, но в бою любые средства хороши. И она их использовала. В ход пошло всё: «я не такая», «сам спасибо скажет», «мама же его пеленала», «это помощь раненому, а не любопытство»… Наконец, было использовано самое грозное оружие — боязнь упущенной возможности: «я бы уже давно успела…». И Пелли пришла к этой мысли в третий раз, когда луч солнца проник через дырявую крышу и стал светить Нэрнису прямо в глаз.
Принц поморщился, заворочался, перевернулся на бок и нашел подушку — пристроил голову на колени к Пелли. Ну и что теперь с ним делать? Плащом накрылся, ножки поджал, чтобы не торчали, «подушку» обнимает — весь из себя невинный как дитя. Сама доверчивость. И не повернешься и не пошевелишься. Говорят, что кровь от любви бурлит. Первое время, конечно, бурлит. Особенно, когда любимый обнимает за бедра, временами тыкается головой в живот и что-то бормочет во сне. Но потом-то ноги затекают так, что никакое бурление не ощущается. Совсем наоборот — пятки леденеют и приобретают подозрительный синюшный цвет.
Солнце уже миновало полуденную черту, и Пелли стала всерьез беспокоиться. А сможет ли она потом встать и бежать? В том, что опять придется бежать, она не сомневалась. Этот подозрительный светловолосый эльф все-время бегает и всех куда-то тащит, а объяснить, куда и зачем обещает потом.
На пол легла чья-то тень. Пелли обернулась, и крик застрял у неё в горле. В дверном проеме стоял мужчина. Черноволосый бородач сгибался под грузом увесистого мешка. То ли торговец, то ли… разбойник. Приличным людям в этом сарае да еще с мешком просто делать нечего. В критических ситуациях обычно спасают самое ценное. А самым ценным для Пелли был Благородный Принц. И спасала она его как всякая женщина, у которой затекли ноги и пропал голос — схватила за голову и прижала к груди. Этот всем понятный жест люди осваивают еще в детстве. Он означает: «Мое, не отдам». При этом еще поворачиваются боком, прикрывая собой добычу, и злобно зыркают на врага. То, что у любимого теперь совершенно беззащитно открыта спина, Пелли, с её тактикой и стратегией боя на метлах, совершенно не осознавала. А Нэрнис не только стал задыхаться, но и понял, что некто злодейски пытается свернуть ему шею. Поэтому «некто» получил весомый удар по ребрам с двух рук, хрюкнул и выпустил голову из захвата.
«Убил!» Нэрнис ошалело смотрел на Пелли, лежащую на полу, с неловко подвернутыми ногами. Даэрос почему-то хохотал в углу. В голове что-то гудело, болело и пыталось вылезти наружу через виски. Мозг, наверное. Пахло морем, тухлыми водорослями, гнилым деревом и еще какой-то дрянью. Вместо каменных стен комнаты «Замка» неизвестно откуда взялись ветхие доски, на которые опиралась не менее ветхая и дырявая крыша. Во рту было отвратительно и сухо. И все это от начала и до конца было совершенно невероятно и не благородно. И — безумно. Как иначе можно объяснить, что Даэрос Ар Ктэль щеголяет черной окладистой бородой, короткими до плеч черными волосами, кустистыми бровями и хохочет, что совсем несвойственно эльфам, над смертью девы, которую он, Нэрнис, только что убил. А рассудок, вместо того, чтобы прекратить этот кошмар и укрыться пеленой безмолвия, продолжает отчаянно вопрошать: «Что бы это значило?». А вывод может быть только один: Нэрнис Аль Арвиль — первый эльф, сошедший с ума.
— Нет, ну, до слез! Вы же мне так всю красоту испортите! — Даэрос аккуратно промокнул платочком глаза. — Нэрьо! Ты попей водички что ли, а то на тебя смотреть страшно! И не махай на меня руками! Я тебе сейчас расскажу все, что ты проспал. Вот только на Пелли полью немного.
Вода оказалась теплой, но живительной. Пелли застонала, и Нэрнис вздохнул с облегчением. Надо же, он еще толком не успел осознать тяжесть преступления, а его так сильно придавило грузом ответственности. Одной проблемой меньше — уже лучше. Пелли приподнялась на руках, распрямила ноги, но встать не смогла. «Наверное, я ей спину сломал!» — подумал Аль Арвиль. Девица отползла к стене, перебирая руками по полу, привалилась к ней и обреченно замерла. Когда доски предательски затрещали, Даэросу пришлось ловить её за шиворот, а то так бы и вывалилась наружу.
— Нэрьо, мне очень нравится твоя новая прическа, и я обязательно расспрошу Пелли, как она заплетает такую красивую косу в пять рядов. Но я тебя умоляю, выплети из волос этот розовый бант. Он меня с мысли сбивает! И попроси прощения у нашей спасительницы. Ты же из неё чуть дух не вышиб. Совсем. — Полутемный поставил свою поклажу в самый целый угол хибары и принялся сам помогать Светлому избавляться от ленты. Он не собирался тратить слишком много времени, приводя всех в чувство. Из города надо было выбираться как можно скорее.
— Приношу самые искренние извинения. Я готов всю жизнь носить Вас на руках. Я, несомненно, виноват в Вашем увечье и потому…
— Нэрьо, что ты несешь? Какое увечье? От синяков на ребрах еще никто не умирал. Ты сам и сведешь! Ну, если и сломал пару ребер, так это же заживет. — Даэрос демонстрировал совершенно Темную бессердечность. А Пелли не только поняла, что бородатый чужак, совсем не — чужак, но и осознала, что прикинуться больной не удастся. И на руках её носить никто не будет. Ни как больную, ни как здоровую. Даже мечтать об этом было глупо. Нелепо. Вся обида, вся горечь, все волнения этих ужасно долгих двух дней вылились в первые слезинки, а следом хлынул поток.
Все знают, что женская истерика — это сила. Но есть сила еще более могучая. Это — тихий плач. Без завываний, без заламывания рук и битья головой об стену. Так могут плакать только искренне страдающие старики и дети. Ну, и еще женщины, которые вдруг перестали себя обманывать — перестали рассказывать себе, что сказка возможна. Что можно не замечать очевидного, делать вид, что понятия не имеешь, чем все это кончится. Любовь не умерла, а вот мечта… Мечта тихо скончалась от удара по ребрам. Пелли оплакивала свою наивность, восторженность, глупость — все то, с чем вчера было так радостно и красочно жить. И прикрывала руками бока, отстаивая свои родные, честно заработанные синяки. Конечно, она, уйдет, как только почувствует, что в её помощи больше не нуждаются. Рано или поздно, но это надо будет сделать. И совсем не стоит доводить дело до разговора, в котором будет много красивых слов для некрасивой правды и некрасивой служанки. И, уж точно, не следует сообщать об этом сейчас, сквозь всхлипы, жалобным голосом. Искушение выслушать все эти «ах, ну, что Вы, прекрасная, да как можно» следует победить сразу и быстро. Иначе неизбежен второй виток с тем же концом. И Пелли выиграла свой самый первый, но самый главный бой в жизни. Вытерла мокрое лицо грязным передником и сказала:
