Евгения Изюмова - "ТРИНАДЦАТЬ ПОДВИГОВ ЕРОФЕЯ"
- Ты бы, Асклепий, перестал оживлять умерших, а то Зевс гневается, что ты нарушаешь равновесие в природе. Бессмертие дано только богам. Смотри, трахнет он тебя молнией по макушке, будешь знать. Уж тебя-то никто не оживит, - по-дружески предостерёг племянника Гермес.
- На все воля Зевса, - ответил смиренно Асклепий. - Но я ничего дурного не делаю, просто занимаюсь научными изысканиями. А смерть бывает разной - обычной и клинической, вот во время клинической смерти человека можно оживить. И если оживить достойного мужа, то это - благо великое, много пользы он живым принесёт людям.
«Смотри-ка, Асклепий-то продвинутый мужик, вон как выражается!»
Гермес объяснил причину их появления, и Асклепий весело рассмеялся:
- Просьба ваша выполнима, надо только достать живой глаз, и я его поставлю на место старого. Я уже такое делал.
- Где же мы тебе глаз возьмём? Убить, что ли кого, прикажешь? - проворчал Гермес. - Я - не Арес, я не умею. А добровольно свой глаз никто не отдаст.
- Ну, тогда я ничем помочь не могу, - развёл руками Асклепий.
- Эх, - воскликнул Ерофей, почесав затылок, - было бы это у нас, я бы знал, где глаз достать.
- А где? - живо повернулся к нему Гермес.
- В клинике Фёдорова. Там и не такие чудеса творят.
- О, так я смотаюсь туда и привезу! - обрадовался Гермес. - Только ты мне всё подробно объясни, где эта клиника.
- Это как? - подозрительно уставился на него Ерофей. - Ты же сказал, что не можешь: заклятие на тебе лежит.
Гермес потупился смущенно:
- Ероха, прости, но мне жаль с тобой расставаться, вот я так и сказал, - и отшатнулся предусмотрительно в сторону, помня о своём, разбитом Ерофеем, носе. Но тот обнял Гермеса за плечи.
- Ах ты, паразит такой, - почти с нежностью произнёс Ерофей, обрадованный неожиданным признанием бесшабашного приятеля, который, казалось Ерофею, привязаться не мог ни к кому по причине своего супер-эгоизма. - Но почему тогда ты прятался от меня?
- Не, ну я же не голубой, в натуре! - высказался Гермес голосом Кольки. - Я же нормальный мужик, едрёна корень!
- Бугай ты, а не мужик! Карлсон ты мой дорогой! Ты обещал вернуться, и ты вернулся! - так же нежно пропел Ерофей, и оба рассмеялись, хлопнув друг друга по ладоням: Гермес ничуть не обиделся на новое прозвище - из телемультика он знал, кто такой Карлсон.
Пока Гермес летал во временной пласт Ерофея (решили, что Ерофею лучше остаться, чтобы не растравлять душу побывкой на земле), тот жил у Асклепия. Ходил на рыбалку, играл с девчонками-дриадами в прятки, особенно к нему привязалась одна, очень похожая на его сестрёнку Лизку. Ерофей соорудил дриадам качели, и те, звонко хохоча, взлетали вверх и визжали, падая вниз. Асклепий улыбчиво наблюдал за ними, говоря, что давно уж ему не было так радостно.
Гермес что-то задерживался, и Ерофей начал злиться: его неугомонный приятель наверняка влип в какую-нибудь историю. И оказался прав: Гермес возвратился с роскошным синяком под глазом и ссадинами на щеке. Он был одет в голубой спортивный «адидасовский» костюм, на плече болталась дорожная сумка, откуда он достал кроссовки «Рибок» и тут же переобулся, а свои крылатые сандалии положил в сумку.
- Не, в натуре, я разве сделал кому-то плохое, а? - пожаловался он Ерофею. - Я, понимаешь, хотел просто на девушек взглянуть, случайно там оказался, а какие-то чуваки на меня набросились, канай, мол, нудик сдвинутый! Нет, скажи, разве я виноват, что я - Гермес, бог, и моя одежда - сандалии да один фиговый листок!
- Я же предлагал тебе переодеться, а ты: не надо, не надо, я быстренько. Вот выдернули бы тебе ребята ноги, и за дело - не болтайся по улицам голым, у нас так не принято, забыл, да? Ну ладно, скажи: глаз достал?
- Ага! - расплылся в улыбке Гермес. - И ещё кое-что, - он изящно отвел руку из-за спины, в которой держал такой знакомый Ерофею старенький его телевизор «Сапфир». У Ерофея запершило в горле и защипало глаза. Он молча взял телеприёмник, ласково, как котёнка, погладил его матовый экран, спросил глухо:
- Как там, дома?
- А, все нормалёк! - успокоил его Гермес. - Ты не думай, я телек не спёр, мне мама твоя подарила.
- Ты голяком к ней явился? - ужаснулся Ерофей.
- Не, ну что, я придурок разве? Ведь и у вас есть девушки, которые любят общаться с голыми парнями, вот я и нашёл такую медсестру. Я ей голый очень даже нравился. Она приодела меня, во, видишь, - Гермес развернулся, как манекенщица, показывая свою «адидаску», повертел носком новых кроссовок. - И глаз она же помогла мне достать, но я, мужики, слово чести дал вернуться, - Гермес плутовато прищурился. - Надо же костюмчик отдать.
- Ну тя к лешему, Герка, ты неисправим! - загоготал Ерофей, настраивая «Сапфир», к которому ещё на первом курсе приспособил автономный блок питания. - А батарейки захватил?
- А как же! Моя Оля-нимфушка целых десять штук для «сапфирчика» моего купила.
- Твоего ли? - прищурился насмешливо Ерофей.
- Ну… нашего! - осклабился во весь рот Гермес. И переключился: - А мама твоя тебе привет передавала, даже вот пирожков с яблоками напекла для тебя. Вкусные пирожки, настоящая амврозия!
Ерофей тяжело вздохнул: под сердцем словно что-то прищемило от мыслей о доме - заболело, заныло.
Гермес уловил его тоскливые мысли, обнял за плечи, тихо и жалобно спросил:
- Ероша, неужто тебе здесь так плохо?
Ерофей постарался бодренько улыбнуться:
- Да понимаешь, в гостях хорошо…
- … а дома лучше, - закончил за него Гермес. - Ероша, ну побудь ещё немного, до конца лета хотя бы… А потом я тебя отвезу, - и захохотал, - негоже неучем оставаться.
- Да где он, конец лета? - тоскливо вздохнул Ерофей. - У вас тут вообще - сплошное лето.
- По вашему времени - через месяц, слово даю, что отвезу, хоть ты шею мне уж отдавил: бугай ты стал здоровенный! - и толкнул слегка друга плечом, но Ерофей устоял на месте, оправдывая лестную характеристику себе от Гермеса.
Операция с Полифемом прошла отлично. Правда, с помощью Аполлона, который стрельнул из лука и всадил в плечо циклопа здоровенную бутыль со снотворным. Циклоп так храпел, что на острове деревья ломались, а скалы рушились.
Через пару дней Полифем проснулся, взревев от неожиданности: он видел все вокруг. Испуганные врачеватели попрятались по расщелинам в скале: Полифем даже среди циклопов славился злобным нравом. Но характер излеченного Полифемаявно улучшился, потому что циклоп… скрипуче смеялся, пытался приплясывать своими неуклюжими ногами-тумбами, отбивая такт ладонями, величиной с канцелярские столы.
Первым показаться ему отважился Гермес. Он взлетел так, чтобы Полифем видел, но не схватил бы: всё-таки с таким чудовищем сладить мог могучий воин-герой, вроде Геракла, но Гермес был герой иного рода.
- Эй, Полифем! - крикнул с высоты Гермес. - Ты видишь меня?
- Ага! - радостно загудел циклоп, ещё громче захлопал в ладоши и начал ожесточённо вращать по сторонам новым глазом, словно желая разом увидеть всё вокруг.
- Ёлы-палы! - изумился Гермес. - А ведь ты стал вполне симпатичным парнем с этим голубым глазом, не то, что с прежним красным!
- Ага! - откликнулся Полифем и неуклюже потопал к большой луже, что служила, видно, ему зеркалом. Он рухнул на колени и уставился на своё отражение в луже, поворачивая голову так и эдак, как смешной лопоухий щенок, разглядывая себя в луже, повторил удовлетворенно. - Ага!
- Здорово видеть, правда?
- Ага!
- А хочешь увидеть всех, кто помог тебе новый глаз получить? - не унимался Гермес.
- Ага! - обалдевший Полифем, видимо, забыл от восторга все слова.
Ерофей и Асклепий боязливо выбрались из своих укрытий.
- О! - лексикон Полифема, при виде их, явно расширился. Он всплескивал руками от избытка чувств и беспрерывно кланялся, повторяя всё время. - О! О!
- Ну вот, Полифем, теперь ты должен дать клятву, что больше не будешь влюбляться в нереид, - потребовал Гермес, всё больше входя в роль воспитателя. - А то, знаешь, такие замечательные новые глаза на дороге не валяются. Понял?
Полифем инстинктивно прикрыл глаз ладонями:
- Ага! - согласился он с Гермесом и заковылял к огромнейшему камню на берегу моря, из-под которого бил прозрачный родник. Как перышко поднял Полифем камень, родник высоко всплеснулся, и из воды вышел молодой, гибкий, как тростник, юноша. Это воскрес Акид, которого Полифем, влюблённый в нереиду Галатею, в припадке ревности пристукнул обломком скалы весом в пару тонн. И не успел Акид сообразить, где он оказался, как из волн морских выпорхнула прекрасная Галатея, и влюблённые, обнявшись, побрели поберегу.
- Ах… - исторг из своей глыбообразной груди горестный вздох Полифем и… чуть было не схватился за дубину.
- Но-но! - предостерег его Гермес. - Руби дерево по себе, приятель. Мало тебе циклопих, да? Глянь, какой ты красавец у нас!
- Ага… - Полифем печально повесил голову на волосатую грудь: и впрямь любовь - не картошка.
Между играми и пирами Зевс иногда вспоминал об обязанностях властелина мира и начинал вселенский «шмон», как называл Гермес бурную деятельность своего папаши в такие дни по утверждению на земле порядка.
