Сергей Ковалев - Заклинание сорок пятого калибра
— Только не сегодня! У меня куча дел в разных концах города, не смогу.
— Ну не сегодня, так завтра или послезавтра. Не затягивай — с тормозами не шутят!
— Я это знаю лучше, чем кто-либо, — проворчал я. — Ладно, спасибо за колодки!
— Не за что! Жду!
Я бросил трубку на постель и попытался открыть глаза.
Как нетрудно догадаться, я оказался пророком.
Вернее, полу пророком, поскольку мое предсказание сбылось лишь наполовину — в том, что касалось лично меня. Женька, судя по жизнерадостному пению и какой-то возне, доносившейся из приемной, пребывала в отличном расположении духа, и ее вызывающая бодрость усугубляла мои моральные и физические мучения. Нет, я искренне считаю свой возраст самым лучшим для мужчины, но вот в такие дни вынужден признать, что и у молодости есть свои плюсы.
Впрочем, если вспомнить, я ведь и выпил намного больше!
Я наскоро причесался, поискал джинсы, выругался, вспомнив про их безвременную кончину в пасти Ми-ми, натянул брюки с рубашкой и попытался повязать галстук. Через пять минут мучительной борьбы с этой удавкой осознал, насколько же ненавижу костюмы и все, что с ними связано! Справившись, сообразил, что сначала следовало бы побриться. Распутывая галстук, сочинил несколько новых ругательств.
Вяло помахав рукой Женьке, подметающей пол, добрел до ванной и пустил воду. С опаской заглянул в зеркало. М-да… Из зеркала на меня смотрел помятый громила, на небритом лице которого читалась приверженность всем порокам большого города. Как там изволила выразиться госпожа Барановски? «Не слишком умный, но хитрый, грубоватый, но обаятельный, свойский парень с окраины…» Да уж, припечатала — так припечатала!
Вспомнив о Еве, я сумел вывести себя из апатичного созерцания зеркала: предстояло найти типа, который согласится сыграть католического священника, составить сценарий и подготовить реквизит. Но сначала предстояло хотя бы побриться.
Через полчаса усилий под ехидные комментарии Хайши я вернулся в приемную чисто выбритый и всего с несколькими порезами на лице. Женька закончила подметать и сидела за моим столом, точнее, на моем столе, скрестив ноги по-турецки, мало того — с моим ноутбуком на коленях. Плюс к этому в руке она сжимала кусок пиццы, а на столе рядом с ней дымился полулитровый бумажный стакан с кофе.
— Зальешь клавиатуру — убью! — мрачно подытожил я эту идиллическую картину.
— И тебе доброго утра! Хочешь кофе?
— А есть?
— Угу. Я на тебя тоже заказала. — Женька протянула мне второй стакан, закрытый крышкой, — Пиццу бери.
— Нет, спасибо. — О том, чтобы что-то съесть, даже подумать было страшно. — А где Алекс?
— Убежал куда-то на рассвете. Я еще спала.
— А откуда тогда вся эта роскошь?
— К твоему сведению, еду можно заказывать через Интернет, — усмехнулась Женька. — И не только еду.
— Это я знаю. Но вчера у тебя не было ни копейки. Даже билет на автобус я тебе брал.
— Потому что за проезд нельзя расплатиться электронными деньгами. — Женька оторвала взгляд от экрана, — Вик, я же тебе вчера объяснила: я очень хороший специалист, известный в определенных кругах. У меня есть деньги. Просто я не привыкла носить с собой наличные. А ноут и телефон у меня этот урод отобрал. Хорошо еще, что я на харде ничего важного не храню.
— Плохо, — нахмурился я, отпив кофе. — Нет, кофе-то вполне ничего. Я про то, что ты пользовалась счетом. Раз на тебя открыт сезон охоты, могут следить за твоими финансовыми операциями. Конечно, шанс невелик, но нельзя исключать вариант, что сейчас курьера этой пиццерии уже расспрашивают, куда и кому он возил пиццу.
— Ну ты меня совсем уж за нуба не держи, — одарила меня высокомерным взглядом Женька. — У меня несколько счетов, и все они анонимные. Проследить их связь со мной нереально — я сама схему рассчитывала, за нее любой наркобарон душу бы продал.
— Что ж, придется довериться твоему профессионализму. — Допив кофе, я понял, что более-менее пришел в себя. — У меня дела в городе. Тебе лучше сегодня никуда не выходить.
— Я и не собиралась, — пожала плечами девчонка. — У меня каникулы, если че.
— Вот и хорошо. Двери незнакомым не открывай. Знакомым — тем более. Если вдруг в нашу дверь постучится твоя лучшая подруга, затаись и не подавай признаков жизни. Сама понимаешь, что это значит.
— Угу… А ты куда?
— У меня встреча. Не поверишь — со священником.
Если кто-то уверен, что в Москве можно достать что угодно, пусть попробует раздобыть католического священника. То есть в принципе католические священники в столице есть, но у меня были серьезные основания сомневаться, что предложение изобразить ритуал экзорцизма они воспримут с энтузиазмом. Самым простым выходом было бы пригласить на эту роль безработного и не отягощенного комплексами актера. Увы, далеко не все актеры подходят на роль «типичного священника», о котором мечтала мадам Барановски, и, что еще печальнее, совсем мало шансов, что кто-то из актеров свободно владеет церковной латынью. Вряд ли, конечно, среди друзей актрисы найдутся знатоки, желающие перекинуться со «священником» парой фраз на языке Цицерона, но я давно уже запретил себе пренебрегать мелочами. Если что-то может пойти вкривь и вкось, именно так и произойдет — таков закон мироздания. Мистификация должна быть настолько правдоподобной, чтобы мадам Барановски никогда — ни через год, ни через десять лет, ни даже через сто — не узнала, что ее обманули. Последнее условие, кстати, вообще заставляло усомниться в целесообразности поручения этого дела профессиональному актеру. Актерская тусовка достаточно тесная, и существует вероятность, что в один не очень прекрасный день Ева лицом к лицу столкнется со «священником» где-нибудь на съемочной площадке.
Поразмыслив над этой проблемой, я вспомнил одного своего знакомого, удовлетворяющего как минимум двум требованиям: он прекрасно знает церковную латынь и умеет проводить обряды. К тому же, при его образе жизни, навряд ли он когда-нибудь еще встретится с Евой и раскроет тайну моей мистификации.
Но есть у него и один существенный недостаток. То есть, я хочу сказать, недостатков у него полно, но именно этот больше всего портит жизнь и окружающим, и самому преподобному пану Замойскому…
— Нет покаяния, — сурово произнес падре, сжимая вытянутой рукой горло противника, — нет и спасения. — Мосластый кулак пана Замойского с глухим стуком врезался в узкий крепкий лоб, будто специально созданный природой для подобных «благословлений».
Я искренне поаплодировал преподобному:
— Хорошая работа.
— Аминь, — вздохнул пан Замойский, оглядывая поле боя. Двое парней с характерной внешностью мелких уголовников лежали неподвижно, третий стонал и пытался сесть, явно не осознавая, что с ним случилось.
В поисках Яна Замойского я всегда шел на звук скандала или драки, и эта методика меня еще ни разу не подводила. Внешность пана Замойского — высокого, тощего, сутулого, с длинными нескладными конечностями, длинным узким лицом, длинным носом, растерянным взглядом голубых глаз и вечно растрепанной седеющей шевелюрой — словно магнитом притягивала любителей легкой добычи. Одежда священника обещала, что добыча не будет сопротивляться, а сильнейший запах спиртного и нетвердая походка — что и не сможет, даже при всем желании.
Преподобного пытались ограбить не реже двух раз в неделю. Из моих знакомых Ян был единственным человеком, которого однажды пытались ограбить три раза за день. Примерно с той же периодичностью его пытались побить совершенно бескорыстно. Есть такой тип людей, в которых вид беззащитного человека вызывает желание поиздеваться над оным. А особенно вид священника, которому вроде как сам Бог велел подставить обидчику вторую щеку. Подвох крылся в том, что пан Замойский весьма своеобразно трактовал Библию и подставлять щеку не собирался. Впрочем, я не помню, чтобы кому-то удалось его ударить хотя бы по одной щеке. Рожденный в семье поляков, эмигрировавших в США из Европы во время Второй мировой, Ян провел свое детство в бедняцком квартале Чикаго. Уроки выживания на улице он усвоил намертво и позже только оттачивал, поскольку выбрал беспокойную стезю уличного проповедника. Сначала он нес Слово Божье бандитам, наркоманам и проституткам в родном городе, потом — в Африке, в Малайзии и много где еще, пока несколько лет назад его каким-то ветром не занесло в Россию. Специфика паствы наложила отпечаток на образ мыслей пана Замойского — преподобный органично совмещал в своих проповедях божественную латынь и ругательства на всех языках мира, без малейших колебаний утверждая постулаты веры кулаками. Теневая кровь позволяла ему творить мелкие чудеса, но он редко и неохотно прибегал к этой своей способности, отчасти из-за того, что религия запрещала заниматься магией, но в основном из-за того, что употребляемое им виски делало результат волшебства непредсказуемым. Увы, про этот недостаток я и говорил: Ян слишком долго жил в тропических странах, где спиртное служило ему защитой от болезней, и превратился в законченного пьяницу.
