Давид Дар - Богиня Дуня и другие невероятные истории
– Ты лазал туда? – спросил я у пальца.
Он отогнул кверху свой кончик и смело поглядел мне в глаза.
– Да, – сказал он, – простите. Мне вдруг очень захотелось побродить одному. Ведь я еще никогда в жизни ничего не предпринимал самостоятельно.
И я решил попробовать. Я вылез из-под одеяла.
В полной темноте. Сердце так ужасно билось. Но я все полз, пока не очутился на краю кровати. Остальные пальцы отговаривали меня, они тянули меня назад, они цеплялись за простыню, но я все-таки перебрался на тумбочку. У меня закружилась голова от счастья: я мог делать что хочу. Вы крепко спали и ничего не чувствовали. Я мог потрогать лампу, перевернуть страницу книги, сдвинуть коробок спичек. Я даже мог, если бы захотел, спрятаться от вас под кровать. Пальцы уговаривали меня:
"Скорее лезь обратно, а то он ужасно рассердится".
Но я говорил, что вы не рассердитесь, наоборот, вы очень обрадуетесь, когда узнаете, что у вас есть такой самостоятельный палец. Представьте себе, что все ваши пальцы станут такими же. Тогда вы будете спать, или читать книгу, или сидеть в кино, а мы в это время сможем сами что-нибудь делать. Ну, например, пришьем пуговицу пли напишем сказку…
Он стоял передо мной, такой маленький, доверчивый и счастливый, что я не мог на него рассердиться.
– Ты славный палец, – сказал я, слизнув с него капельку крови. – Я очень рад, что на этот раз ты отделался только легким уколом, но я совсем не желаю когда-нибудь лишиться такого смелого пальца.
Поговорив так со своим пальцем, я снова потушил свет, и мы проспали до утра.
На следующий день, читая книгу, я заметил, что мои пальцы, думая, будто я не обращаю на них внимания, вели между собой такой странный разговор:
– Этой ночью, ребята, я понял, – говорил Указательный палец, – что пальцы вовсе не так уж зависят от человека.
Безымянный, старавшийся в это время разглядеть свое отражение в стеклянной чернильнице, сказал легкомысленно и небрежно:
– Мы зависим от него не больше, чем он от нас.
Интересно, что бы он стал делать, если бы мы отказались умывать ему лицо и расчесывать волосы?
– Послушать вас, просто уши вянут, – вмешался толстяк Большой палец. – Если бы у вас под ногтями была хоть капля разума, так вы не воображали бы о себе, а понимали, что мы – это только конечности человека, и всё, и не о чем говорить.
Тут вступил в разговор Средний палец. Он нерелистал за мою жизнь столько разных книг, что был весьма раздумчивым пальцем.
– А вам, ребята, никогда не приходило в голо ву, – спросил он, – как поступает человек в темноте? Он протягивает вперед руку, а рука протягивает пальцы. И мы ведом за собой человека.
Эта мысль была такой ошеломляющей, что все пальцы растопырились от удивления.
– Именно так! – закричал Указательный, – Мы ведем его за собой.
Мизинец был очень доволен.
– Вот так да! – смеялся он. – Кто бы мог подумать, что я веду за собой человека, да еще такого, который пишет сказки!
– Кто пишет сказки? – удивился Средний палец. – Разве он пишет сказки? Он сочиняет их, с этим я спорить ие буду, по пишем-то все-таки мы, а не он.
А Большой палец, этот толстобрюхий наглец, подтвердил:
– Это верно, пишем-то мы. Вон и сейчас еще у меня вся морда в чернилах!
Средний палец сказал:
– Так давайте сделаем вывод: мы имеем такое же право на независимость, как и сам человек.
– Л зачем нам независимость? – спросил Большой палец. – Что пам с ней делать?
– О, независимость! – воскликнул Указательный. – Я бы знал, что с ней делать!
Безымянный мечтал:
– Я бы сделал маникюр. Я бы покрыл свой но гочь лаком. Я бы купил перстень.
– Тьфу, – сказал толстяк, – просто противно слушать.
Но за Безымянный вступился Средний:
– Ты зря на него нападаешь. Ведь только для того и нужна независимость, чтобы делать все, что мы пожелаем, – говорил он. – Захотим – будем делать маникюр, захотим – будем щипаться, захотим-чесаться. А если вдруг нам придет в голову устроить комбинацию из трех пальцев, так пожалуйста! Все в наших руках!
– Это, конечно, очень заманчиво-делать все, что вздумается, – сказал Большой палец, – но ведь это бесплодные мечты.
– Как сказать! – ответил Средний. – Если человеку объяснить как следует…
– А что? Может, попробуем? – перебил Указательный палец. – Давай, братишка, ты у пас такой начитанный, действуй!
И Средний палец стал действовать.
Для разговора со мной он выбрал такое время, когда я заканчивал одну из своих сказок. В этой сказке я, подобно другим писателям, довольно красноречиво рассуждал о независимости личности.
Мне оставалось дописать только страницу, и я торопливо набрасывал строку за строкой, как вдруг Большой, Указательный и Средний пальцы, державшие перо, разогнулись, и перо выпало из руки, расплескав на бумаге кляксу.
– В чем дело, ребята? – спросил я.
Сначала мне никто не ответил. Большой палец, тяжко вздохнув, сделал какой-то знак Безымянному и Мизинцу, и все три пальца уткнулись в ладонь.
Только Средний и Указательный стояли, не сгибая суставы, еще вымазанные после работы чернилами, взволнованные и бесстрашные.
– Ну? – спросил я у них.
Средний палец ответил:
– Ваша сказка почти дописана. А для чего? Разве она может принести кому-нибудь независимость?
– Нет, – сказал я, – но она может пробудить стремление к независимости.
Он спросил:
– А стремление к независимости – это такое же благо, как и сама независимость?
Черт возьми! Ну что на это ответишь? Не дай бог никому иметь на своей руке такой рассудительный палец.
Он смотрел на меня, как мне показалось, с усмешкой, этот маленький дьявол с чернильным пятном на боку.
– Чего вы хотите от меня? – спросил я.
Он сказал с достоинством:
– Независимости!
– Независимости! – восторженно повторил Указательный.
Мизинец, сгорая от любопытства, на секунду приподнял свой розовый смешливый кончик, взглянул на меня и сразу же опять свернулся колечком.
Пальцы ждали моего решения. Я разглядывал их, моих разумных помощников, моих маленьких верных товарищей, с ногтями, обкусанными в часы раздумий и неудач. Я вспоминал всю нашу совместную жизнь: когда мне было плохо-и им плохо; когда мне хорошо – и им хорошо. Я делился с ними всеми горестями и всеми благами. Как же я мог отказать им в том, что имел сам – в независимости?
И я махнул рукой:
– Валяйте!
– Ура! – закричал Указательный. – Разогните спины, братишки! Больше мы не зависим от человека. Он сам по себе, а мы сами но себе.
Безымянный палец плакал от счастья. Средний бросился на грудь Большому. Мизинец отплясывал какой-то лихой танец. Указательный крикнул:
– А ну, ребята, щелчок в его честь!
И щелчок в мою честь прозвучал как салют.
Я подумал:
"Так уж и быть, пусть этот день станет для них праздником. Сказку я допишу завтра, а сегодня не возьму в руки ни пера, ни книги – дам пальцам полный отдых; пойду гулять".
И вышел на улицу.
Мои пальцы выделывали черт знает что. Они сжимались, разжимались, растопыривались, дергались, показывали прохожим фигу. А на углу Невского проспекта и Садовой улицы, в самом людном месте города, вдруг залезли за вырез рубашки и стали почесывать меня под лопаткой.
– Ну как же так, – уговаривал я их, – что вы, ребята, со мной делаете? Полезайте лучше в карман.
– Какая же в кармане независимость? – хохотал Мизинец.
А Указательный палец сказал:
– Нот уж, спасибо! Теперь вы в свой карман меня не заманите. Лучше я залезу в карман вон того прохожего. – И он весело потянулся к карману какого то толстенького человечка, важно шествовавшего под соломенной шляпой.
Я закричал:
– Назад! Сейчас же назад!
Но он уже уцепился за чужой карман, а меня успокаивал:
– Мы только заглянем туда. Мы ничего не возьмем. Чего вы волнуетесь?
Я отдернул руку и отскочил от прохожего, чуть не сбив с ног какую-то милую девушку, которая с тяжелой кошелкой в руках, по-видимому, возвращалась из магазина.
– Ах, извините, пожалуйста, – сказал я ей, и в это время услышал голос своего Безымянного пальца.
– Какие пальчики! – воскликнул он. – Боже мой, какие пальчики!
И все мои пять пальцев стиснули нежные пальчики девушки.
Девушка закричала:
– Нахал! Как вам не стыдно?
Я закричал:
– Хулиганы! Сейчас же отпустите ее руку!
Где тут! Мой Безымянный палец уже обвился вокруг девичьего мизинчика. Большой палец прижался своим толстым брюхом к указательному паль чику девушки. И даже Мизинец, мой наивный ма лыш Мизинец, не желая отставать от других, игриво щекотал девичью ладонь.
Я опять отдернул руку, но мои пальцы не выпустили пальчиков разгневанной девушки. Ее кошелка мотнулась над моей головой, и крупные картофелины посыпались на меня, как камни.
– Так его! – кричали прохожие. – Так его, нахала, чтобы рукам волю не давал!
