Олег Пелипейченко - В Греции всё есть
Блистательный насмешник, когда-то он был изгнан из племени за глумление над высокомерными старейшинами. Долгое время он скитался по Элладе, жил в лесах и горах, питался чем придётся. Лишь однажды он встретил сородичей, но не смог ужиться с ними и опять отправился бродяжничать.
Старость пришла незаметно. Устав от одиночества, он однажды прибрёл в город Кранию и поселился в нём, избрав самое людное место. Обуревавшие его в молодости честолюбивые замыслы и желания как-то незаметно ушли, он смирился с окружающей толчеёй, приобрёл привычку днями греться на солнце и нежить старые корни в мягком влажном уюте большого горшка. Жители и гости города часто пытались с ним беседовать; он с готовностью делился с людьми древней философией лапифов, но человеческий разум оказался неспособен вместить её в должном объёме. Его не понимали, нередко бранили и высмеивали, однако на следующий день, влекомые любопытством, всё равно возвращались к старому отшельнику.
Он стал одной из достопримечательностей Крании. Его непременно показывали самым важным гостям, он давно потерял счёт пышным процессиям, золочёным хитонам и сандалиям, бессмысленным вопросам их обладателей. Часто, погружённый в думы, он что-то отвечал наугад, зная, что желающий найти смысл непременно найдёт его, даже если этого смысла на самом деле нет и никогда не было. Вот и сегодня вокруг царила необычная суета: окружающие восторженно шумели, бряцали оружием, расталкивали галдящую толпу. Он ничего не замечал и продолжал подставлять зеленоватое тело тёплым лучам, каждой жилкой ощущая, как уходит голод.
Внезапно на него упала тень. Он поднял голову и увидел какого-то молодого человека в богатой одежде. Тот восхищённо покачал головой и что-то спросил.
— Отойди, — тихо попросил старый лапиф, не слушая гостя. — Ты заслоняешь мне солнце.
Вечное наказание
Огромный базальтовый шар нёсся вниз по углублению, выдолбленному в пологом склоне. За долгие века все неровности пообтесались, и теперь он двигался плавно, с мерным рокотом.
Добравшись до крутого подъёма в конце пути, шар на миг застыл в верхней точке, скатился обратно, побегал по жёлобу туда-сюда и остановился. В боковой части камня медленно открылся люк, из него выбрался маленький хвостатый даймон с блаженной улыбкой на лице. Пытаясь поймать равновесие, он сделал пару неверных шагов и шлёпнулся на мохнатую попку.
Подоспевший Сизиф помог малышу подняться на ноги, указал кивком головы на идущую вдоль стены лестницу с перилами, затем забрался в жёлоб, упёрся носками сандалий в ступенчатые выемки, сделанные в каменном ложе, и подставил под камень плечо.
Через некоторое время шар опять лежал на краю широкой верхней площадки. Прямо над ним стрелка с надписью «Депо» указывала вверх, на короткий отрезок жёлоба, уходивший внутрь пещеры. К Сизифу подскочила смуглая даймонёнка и протянула ему обол. Позади неё нетерпеливо переминалась с ноги на ногу длинная очередь.
Сизиф бережно спрятал монету в пояс, помог малышке забраться внутрь, проверил крепления, поправил мягкую обивку, захлопнул люк и легонько подтолкнул шар.
Набирая скорость, камень покатился мимо лавочек для зрителей. Высыпанная кем-то в жёлоб ореховая скорлупа громко захрустела, однако сидевшая на крайней скамейке воспитательница, коренастая дама с кривыми рогами, так зачиталась, что даже не подняла головы.
Тем временем даймонёнок преодолел последние ступеньки, подбежал к кучке приятелей, ожидавших его в сторонке, и малыши дружной гурьбой направились в сторону Тантала. Там всего за пару оболов каждый желающий мог подёргать за верёвки, привязанные к веткам, или покрутить рычажок уровня воды.
…И никого не стало
— Да вон она! Вон, слева! Где какая-то зелень плавает!
— Какие перья? Чешуя это такая! Кто? Старый боцман видел? Да засунь себе своего старого боцмана в свою старую…
— Шлюпку на воду! Спускайте шлюпку, черти! Уйдёт же, зараза! И отставить гудеть!
— Бен, а она яблоки ест? Сейчас, только догрызу и кинешь. Ты же добросишь, правда? А то Альберта попрошу, у меня ещё одно осталось.
— Мама, мама, а эта птичка сверху упала, да? Мам, а ей больно? А почему она не летит? А она петь умеет?
— Сэр, а это что у неё поверх перьев — груди, что ли, такие висят? Ой, твою… Мэм, извините, мэм. Есть уборка трюма, сэр!
— Да спускайте же шлюпку, идиоты! Багор возьмите, сойдёт за гарпун, она небольшая! Прекратить гудеть, я сказал!
* * *Ничего не вижу. Только шумные серые тени на шевелящемся фоне. Такие же, как внизу, под землёй.
Эти о тенях не знают. А певец знал. И привязанный знал. И обещали мне забыть о том, что знают.
А теперь вход туда закрыт, и теням нет спасения — герои закончились. Совсем закончились.
Сколько же это времени прошло… Когда-то всё море было нашим. И не было этих сосудов на дне.
Хризмы, за один оглушительный миг перепахивающие дно и сеющие в ил кровавые ошмётки.
Пифосы с бесцветным огнём, сквозь стенки обжигающим кожу и выжигающим нутро.Амфоры с цветными облачками, от которых лопаются глаза и расползается мясо.Сёстры укрылись в мёрзлых водах, но потеряли разум, обезумев от голода и холода.Невидимые раскалённые лезвия вонзались мне в голову каждый раз, когдау скрипящего ледяными зубами берега удар гарпуна лишал жизни одну из них.Какой-то немец с болью в умных глазах за прозрачными льдинками,стоя у борта, рассказывал жене, как описывал коллегам последнюю охоту.И как те ему рукоплескали. И как он плакал, растерянно глядя на них.Но последняя всё же — я. Я всегда была самая умная и осторожная.Поэтому и умираю от старости, а не от удара по голове.Но всё равно умираю, так что это всё равно.Охоте, настигшей меня даже здесь,в океане, за Воротами Двух Скал,не достанется моё ветхое тело.И этот подплывающий плеск не успеетобратиться в холодное остриё.Идите сюда, любопытные,и вы узнаете всё о Древних,прекрасных и забытых!О настоящих Древних,а не тех, кого вы слепилииз осколков старых амфор!Зачем вам знать, кто такая Мария?Вы узнаете, кто такая Челеста!..Слушайте меня, идите сюда,шагайте вниз, ступайте по воде,слушайте меня, идите сюда,шагайте вниз, ступайте по воде,слушайте меня, идите сюда,слушайте меня, идите сюда,слу… а-а-а-а-агх…
* * *— А я тебе говорю, что обобщения — это очень скользкая штука. Всё разнообразие обстоятельств предусмотреть нельзя, — сказал Гермес и с любопытством покосился на собеседника.
Ахиллес высокомерно улыбнулся.
— Сам не знаешь, чего говоришь. Не вижу ничего скользкого. Есть истины, которые всегда — истины. Гелиос всегда начинает свой путь с востока. Критяне всегда лгут. Менелай всегда будет рогоносцем. Я всегда обгоню черепаху.
— Ты уверен в том, что всегда обгонишь черепаху? — тут же заинтересовался Гермес.
— Вот только дураком меня не надо считать, — фыркнул Ахиллес. — Я, между прочим, классическое образование получил, у самого Хирона обучался. Сейчас как навешаешь дополнительных условий — ноги мне связать и Этной привалить, черепаху в другую сторону развернуть, на лапы крылатые сандалии надеть, размножить её до целого черепашьего стада, чтобы ступить негде было, или сделать так, чтобы она взглядом убивала не хуже Горгоны Медузы…
— Нет-нет, ты что! — замотал головой Гермес, глядя на героя абсолютно честными глазами. — Не буду я ничего навешивать. Одна черепаха. Дистанция ровная, прямая и свободная. Никаких посторонних движителей. Никаких ограничений или препятствий, включая волшебство. Короче, никаких дополнительных условий: только ты — и она. Всё честно, ты же меня знаешь.
— В том-то и дело, что знаю, — отрезал Ахиллес. — Впрочем, твои хитрости тут не помогут. Спорим?
Гермес молча пожал протянутую руку. Ахиллес победно улыбнулся:
— Я догадался, в чём подвох: ты решил выставить против меня резвую морскую черепаху: вместо забега устроить заплыв. Так вот, тебе это не поможет: я очень хороший пловец. Повторяю: очень хороший.
Гермес безразлично пожал плечами и щёлкнул пальцами.
В следующий момент Ахиллес обнаружил, что стоит непонятно на чём посреди чёрной бездны, а от него с невероятной скоростью удаляется черепаший зад колоссальных размеров. Со спины черепахи на него с удивлением и состраданием глядел слон, развёрнутый к герою головой.
Ахиллес выпучил глаза, взревел дурным голосом и со всех ног бросился за черепахой.
— Решил-таки побегать наперегонки? — с трудом перекрывая вопли героя, поинтересовался парящий вверху Гермес. — Или займёмся другими обобщениями?
